Варварин Остров

– Отец что же – суетился? Лез?

Степан обернулся.

– Чего? А, Лева-то… Тот беспокойный был. Ходил со своей железкой. Искал незнамо что. Да ты к сердцу-то не бери, Андрюха. Я уж так, по-соседски. Хорошее, говорю, место. Просто со своим характером.

Степан похлопал Андрея по плечу и ушел.

«Со своей железкой» – тут ничего необычного. У отца было хобби – бродить с металлоискателем. Сам Андрей не помнил этого, мать рассказывала. Куда металлоискатель после подевался, Давыдов понятия не имел. Пока он не нашел его в доме, в вещах отца.

Решив выбросить непонятные слова Степана из головы, Андрей ушел в кабинет и позвонил бывшей жене. Делать этого не хотелось, но было нужно.

– Как ты? – равнодушно спросила Жанна. На фоне ее голоса слышались разговоры, музыка и женский смех. Жанна сказала, что находится в салоне красоты и долго говорить не может.

Как будто если бы она могла, они начали бы долгую беседу.

– Сможешь отправить мои книги?

Они договорились, что, пока Андрей не устроится, книги будут находиться в их когда-то общей, а теперь оставшейся Жанне квартире. Приличный мужчина после развода не делит с бывшей женой ложки, а уходит с одним чемоданом. Вот он и ушел.

– Хорошо. Отправлю. Пришли мне свой новый адрес.

Уже через день Андрей расставлял книги по полкам, а когда завершил, то подумал, что сейчас по-настоящему может считать это место домом. Ибо что за дом без книг? По крайней мере, в его представлении было именно так.

Первая неделя на Варварином острове прошла продуктивно (казенное слово, но в данном случае точное). Андрей сделал все, что запланирован, не просто слонялся без дела и глазел по сторонам, а привел дом в божеский вид, подстроив его под себя.

Именно это он и сказал Шуре, позвонив ей вечером.

– Я уже неделю на острове. Пока не жалею, не скучаю по Быстрорецку. – Это была правда. – Думаю, завтра начну работать. Представляешь, я действительно этого хочу.

– Здорово, что твоя апатия прошла. Таким ты мне больше нравишься, – ответила Шура.

– Думаешь, у меня может получиться? Моя Элли, я имею в виду. Кстати, я подумал, что девочка-маг, девочка-чудо будет жить на острове. Как я сейчас. И оттенок ее глаз будет таким, как у Санька, сына Степана. Помнишь, рассказывал про соседей, которые двор мне прибирали? Что скажешь?

– Тебе не нужен мой ответ, – усмехнулась Шура. – Ты всегда твердил, что идея мультсериала отличная, просто потом ты ее забросил на годы, а после…

– А после ты мне напомнила, за что я тебе в сотый раз говорю спасибо. Шурик, ты знаешь меня лучше, чем я сам себя знаю. Мне с тобой повезло.

Давыдов очень удивился бы, если бы ему сказали, что, повесив трубку, Александра долго сидела, уставившись в одну точку, а потом с размаху швырнула о стену чашку с чаем, которую держала в руках.

Глава пятая

Во вторник вечером, через день после разговора с Шурой, Андрей допоздна засиделся в своем кабинете.

Втайне он мечтал, чтобы его Элли получилась такой же остроумной и непосредственной, как Масяня, органичной и естественной, как Шрек, могущественной, но при этом обаятельно-скромной, как Гарри Поттер. И, конечно, популярной и любимой публикой, как все эти герои, вместе взятые. А еще нужно, чтобы было в Элли нечто и от легендарной Алисы, помимо некоторого намека, содержащегося в имени: твердая вера в то, что иные миры существуют, умение безоговорочно принять их и говорить на одном языке с их обитателями.

Планы были амбициозные, продумать Элли, мир, в котором она жила, ее друзей и врагов следовало тщательно, чем Давыдов и занимался с азартом и вдохновением, которых давно уже в себе не подозревал, полагая, что чувство полета уже не воскресить. Ведь творчество – это свобода. А он слишком долго был связан, а вдобавок радовался своему заточению, потому что оно было сытым и спокойным.

Давыдов видел Элли внутренним взором, хорошо представлял себе, но ухватить ее образ, чтобы в полной мере воплотить визуально, пока не мог.

Впрочем, он знал, что рано или поздно сумеет это сделать, поэтому «несговорчивость» Элли его не сердила.

В нижнем правом углу монитора появились четыре ноля, начался отсчет нового дня. Андрей отметил это, но решил еще немного поработать. Ему не нужно было рано вставать, так что можно и не торопиться.

В доме было тихо, за окном – тоже. К тому, как звучит (вернее сказать, молчит) ночь на окраине Варвариного острова следовало еще привыкнуть. Тишина и темнота не были разбавлены ни шуршанием шин по асфальту, ни голосами людей, ни музыкой, льющейся из автомагнитол, ни светом фар или рекламных вывесок. Никакого намека на следы человеческой цивилизации, только бормотание ветра в ветвях деревьев да шепот дождя. Но сейчас и дождь, который зарядил после обеда, кончился.

Поэтому прозвучавший за окном едва различимый треск показался оглушительным, как выстрел из хлопушки. Андрей вздрогнул и обернулся. В комнате горела настольная лампа, светился монитор ноутбука. Смотреть на черный квадрат окна было неприятно: Давыдов не мог различить снаружи ничего, зато его самого было превосходно видно.

Он пожалел, что так и не дал себе труда заказать жалюзи или хоть занавески повесить по-старинке, только бы не сидеть ночью так, как сейчас, на виду у…

У чего? У кого?

Там лишь неухоженный, ожидающий прихода весны сад, за ним – крутой склон, по которому никак не подняться, а дальше – речной простор. Никого снаружи нет и быть не может. Просто треснула набрякшая дождевой влагой ветка.

Голос разума был убедителен, но древний инстинкт, что-то подсознательное, не поддающееся описанию, мешало ему поверить. Андрей, всеми силами стараясь отбросить это ощущение, снова уткнулся в монитор.

Однако сосредоточиться на образе девочки-мага Элли не получалось. По спине словно ползали крошечные насекомые, хотелось сбросить их, почесаться, и Давыдов ерзал на стуле, который внезапно стал неудобным.

Хруст за окном повторился. А следом послышались шаги – легкие, но совершено отчетливые. Кто-то будто бы прокрался из глубины сада и подошел к дому. Точно подтверждая эту мысль, раздался скрип: подошедший провел по стеклу пальцем. Андрей не повернул головы на звук, но боковым зрением видел, что за окном кто-то есть.

Стоит там, припав к стеклу, и наблюдает за ним из темноты. Ждет.

Андрей застыл на стуле. Сгорбился неудобно, скрестив ноги, но боялся выпрямиться, пошевелиться. Боялся дать понять тому, кто стоял за окном, что знает о его существовании.

Нельзя оборачиваться. Нельзя смотреть. Есть вещи, которых лучше никогда не видеть.

«Чудовищ нет, пока ты в них не веришь».

Зачем ты говорила это, мама? От каких чудовищ пыталась отгородиться?

Это было невыносимо. Буквально пять минут назад мир был нормальным, а Андрей был обычным человеком, не верящим во всякую жуть. Человеком, который мог объяснить себе и другим, почему люди иногда слышат шаги и голоса в пустых помещениях, видят полупрозрачные фигуры на кладбищах или тени в темных углах; почему приходят звонки с отключенного телефонного номера умершего родственника; почему давно остановившиеся часы вдруг начинают бить, а в зеркалах по ночам мелькают чьи-то силуэты…

Андрей резко обернулся и поглядел в окно. Сердце грохотало и рвалось из грудной клетки, как попавший в ловушку зверь. Давыдов готов был увидеть все, что угодно, но не увидел ничего.

– Никого там нет, кретин, – произнес он, чтобы услышать человеческий голос.

После, дабы доказать себе, что он не трус, что бояться абсолютно нечего, Андрей встал, подошел к окошку, приоткрыл форточку. Постоял, вдыхая влажный холодный воздух. Пахло рекой, мокрыми листьями, землей, еще чем-то сладковато-томительным, наводящим на мысли о тлене и одиночестве.

Давыдов закрыл форточку, выключил ноутбук, погасил свет и вышел из кабинета. Проверил входную дверь – заперта. Дверь на лестницу второго этажа он тоже запер, задвинув щеколду, хотя прежде этого не делал. Днем посмеялся бы над этой предосторожностью, но сейчас смеяться не хотелось.

Когда ложился в кровать, в голову ему пробралась мысль: что-то не так с этим домом. Нечто обитает здесь, живет тайной, страшной жизнью, пока не показываясь на глаза, выжидая. Это создание можно увидеть лишь вот так, как сегодня, боковым зрением: взгляд в упор прогоняет его. И услышать можно только случайно, если не спишь в час, когда всем добрым людям положено быть в постели, ускользая от монстров в свои сны.

Но что будет после? Что случится, когда оно наберет силу?

Проснулся Андрей разбитым и вялым, но решил не идти на поводу у этого состояния. Человек же хозяин своей судьбы, так ведь? Поэтому он сварил себе кофе покрепче, дал дню начаться, как всегда: горячий душ, просмотр новостей, бутерброд с ветчиной и сыром.

Вошел в кабинет, посмотрел на окно, за которым трясла на ветру кривыми ветвями яблоня. Хотел было сесть за работу, но передумал. Есть кое-что другое, что нужно сделать сегодня же.

Спустя полчаса он стоял перед домой Степана. Дом был одноэтажный, но большой, словно распластавшийся по участку. В крайнем окне показалось чье-то лицо, но Андрей не успел разглядеть, кто это.