В + В
Всё случилось само собой. Она прислала СМС-ку на мой маленький старенький телефон. Конечно, я не поверила тем словам, что были написаны на синем экране, конечно, я хотела обсудить всё лично, узнать причину, конструктивно построить нашу беседу, насколько это было возможно для пятнадцатилетних. Но ничего из этого я не сделала. Я закрылась. Стерев глупое сообщение на всей планете, я захлопнула все двери, которые вели Нику ко мне.
Наблюдать за тем, кто в течение стольких лет, стольких трудных, иногда опасных, иногда радостных дней и моментов был рядом, всегда плечом к твоему плечу, весьма тяжело. Это не горечь накапливается в глотке, это не злость собирается по краям глаз, и это не ненависть сотрясает руки. Это бессилие. Глупое бессилие, сковывающее в тебе абсолютно всё, что было до этого. Остается лишь два пути: разворошить крохотный мирок, в котором ты столько беззаботного времени провел, перевернуть его с ног на голову, или уничтожить его, как те несколько строчек, присланных внезапно, по плану. Уставившись на человека, в его быстро мелькающие глаза, ты больше не вспоминаешь те прекрасные или ужасные времена. Ты лишь крутишь в голове один вопрос, постепенно разъедающий тебя: «Почему?» И ты никогда не найдешь на него ответа, потому что даже этот близкий человек не произнесет его тебе.
Чего бы Вы желали, мисс? Перекроить Ваши воспоминания или залить их острым соусом? Вы не поверите, сегодня и только сегодня у нас в меню есть замечательное блюдо, которое Вам обязательно понравится! Закажите два слова-бомбы замедленного действия, и Вы получите в подарок миллион таких же слов!
Однако на самом деле всё было не так уж ужасно. Просто я медленно превращалась в человека, которого никто не видит, никто не запоминает. Я становилась невидимкой. А она расцветала.
От одного неосторожно брошенного слова.
Поскольку эта история не обо мне, то я ни слова больше не расскажу о себе. Да и не за чем: я перестала быть её частью. Отрезав себя ото всего, я не следила за бурными волнами их отношений, за сложнейшими переплетениями судеб и слез.
Мы встретились с ней случайно. Как часто пишут в книгах или показывают в кино, мы столкнулись в метро огромного города. В час пик, когда множество человек стремится и выйти, и войти, когда у каждого есть свои неотложные дела, когда все прячут лицо за любыми стенами. Створки двери распахнулись перед моим носом, и я увидела светлые, но уже короткие волосы, прямой и немного усталый взгляд серых глаз и опущенные к низу уголки губ. Она растерянно хлопала глазами, когда пассажиры пытались протиснуться внутрь, наверное, вспоминая, кто я такая есть. Но я опустила взгляд, как делала это в школе, когда мы внезапно, по воле судьбы, сталкивались. Я поспешила уйти, отвернув голову в другую сторону. Мне не хотелось видеть в её взрослых глазах наше детство, мне не хотелось будоражить воспоминания обо всём, что случалось с нами, что происходило потом. Мне не хотелось, чтобы моё сердце снова и снова обливалось больной кровью, по кусочкам уничтожая меня. Чем быстрее отрезать воспаленный участок, тем выше вероятность сохранить оставшуюся часть здоровой.
– Маш? – окликнула она меня, когда двери захлопнулись.
Звонкость голоса, казалось, исчезла вовсе. В нем появилась толика хрипотцы и зверской усталости. Всеми частями себя, всей душой я не желала оборачиваться, не желала видеть её удивленных глаз, в которых потухло всё, что я раньше любила, чем восхищалась, что делало сильной и меня. Мне пришлось сделать титаническое усилие над собой.
– Привет, – выдавила я одно слово.
– Привет, Маша, – облегченно проговорила она, подходя. – Я так давно тебя не видела.
– Сколько лет, сколько зим? – неловко засмеялась я.
Мне было неудобно. Я чувствовала себя запертой в четырех стенах, белых, шершавых, сужающихся от каждого вздоха. Она ненадолго опустила глаза, ровно подведенные черным карандашом, и, убрав локон за ухо, сказала:
– Я так давно хотела связаться с тобой. Ты знаешь… – она помялась, закусывая губу. – Господи… Я столько лет готовила эту речь и даже была твердо была уверена, что сразу скажу тебе всё, что накопилось во мне.
Она стеснительно засмеялась, обнажив белые зубы.
– Не надо, Ник, ладно? Время было, и оно прошло.
Она глубоко задышала, услышав то, как я назвала её. Словно в старые добрые времена. Сжав губы, она вздохнула.
Мы давно перестали быть девчонками. С того момента прошло уже более двадцати лет, и это было странно, что Вероника до сих пор не выбросила из головы те детские забавы и обиды. Мне казалось, что она сразу кинется в мои объятия с радостными криками, поведет меня в ближайшую забегаловку и начнет, начнет рассказывать о своей жизни, о своих детях, о себе. Но передо мной стояла робкая, испуганная женщина, увидевшая судью своего прошлого. Я покачала головой.
– Никто не знал, ладно? Никто не мог знать.
– Мы были такими дураками. Я была такой дурой, – выпуская два ручейка слез, выпалила она.
– Да, были, все мы были хороши. Ну, а теперь-то что? Столько воды утекло. Давай просто забудем всё это, ладно? – уговаривала я её, повторяла глупейшие фразы, чтобы донести ей мысль, не понятную даже мне самой.
Она кивала, прикладывая к щекам трясущиеся пальцы.
– Я столько должна рассказать тебе. Столько должна показать тебе, – всхлипывала она.
– Ника… Всё хорошо, успокойся.
– Господи, я так рада тебя видеть, – улыбнулась она облегченно, снова выпуская ручейки. Я почувствовала, как увлажнились мои глаза. Похлопала ресницами, чтобы слезы пропали, желательно навсегда. – Я так рада видеть тебя снова, – твердила она, глядя на моё глупое лицо. –Я уже не думала, что когда-нибудь мне удастся встретиться с тобой. Я не надеялась, правда.
Мимо проносились вагоны метро, обдувая нас теплым быстрым воздухом. Мы стояли посреди перрона, как две неприкаянные души. Я знала, что она хочет высказаться, выпалить всё, что накопилось за столько лет, взвалить это на мои плечи, наконец разделив груз пополам, как это обычно бывало, но она не могла сделать это прямо сейчас, когда надо бежать на работу, когда надо провожать детей в садик, когда надо встречать мужа с ночной смены. Не сейчас. Желательно вообще никогда.
И я не могла ей сказать, как сильно я счастлива встретить и как сильно я несчастна видеть её. Придавая себе как можно более равнодушный вид, я смотрела за её рваными движениями. Она искала платок, потом искала зеркало, потом она глубоко и прерывисто вздохнула, потом она оправилась и неуклюже улыбнулась.
– Прости, пожалуйста, что я веду себя как размазня.
За эту фразу я была готова оторвать ей голову и бросить её на клумбу, где часто паркуются водители-новички. Вместо своего кардинального движения я примирительно кивнула.
– Как твои дела? Как семья? Как работа? – задавала она дежурные вопросы, не подразумевая, что на них я могла просто ответить отрицательно. Невзирая на то, что я переехала в большой город, что годы мои натикали приличные, до сих пор я жила одна, временно выполняя то одну, то другую работу.
– Знаешь, давай встретимся как-нибудь и поболтаем, – подмигнула я, уходя от ответов. Мне не хотелось распространяться про свою ужасную жизнь и слушать, как у Ники сошлись все карты, звезды, желания.
– Да, конечно. Когда ты можешь?
– В пятницу в 18:00 подойдет тебе?
– Да, прекрасное время. Где? – она расстегнула карман черной лакированной сумки и достала телефон, заметно вылезающий за её ладонь. Тонкие пальцы с ровным маникюром застучали по экрану.
– Откуда мне знать, где тебе удобно? – скривилась я.
– Мне? Ну, мне легко добраться в любой конец города.
– Надеюсь, ты не имеешь в виду, что у тебя есть вертолет, – пошутила я, подняв бровь. – Что ж… Тогда в кафе «Пышка» на Сталина.
– Прелестно, даже не придется вызывать водителя вертолета, – Ника улыбнулась, на щеках появились складки, неумолимо предвещающие старение.
Она записала и отложила телефон. В её тонкой, вечно прекрасно одетой фигуре угадывались черты человека, долгое время занимавшегося танцами. Загорелый полукруг икры легко задевал голень. Плечи смотрели точно назад, как обычно закрывая собой два белых крыла.
– До встречи, – выдохнула она и схватила меня за руку.
Глава 9
Наша встреча состоялась через два дня. Что творилось со мной на протяжении всего этого времени, я не знаю, но я пребывала в подавленном состоянии. Словно буря, на меня нахлынули воспоминания. Наверное, поэтому я вообще взялась писать всё это. Я не ждала её после того, как она ушла в 9 классе. Я не думала, что наши пути когда-нибудь скрестятся снова. Я не догадывалась, что она, как и я, лишь в тайне, лишь тихо внутри себя, наделась, что мы встретимся. Так случилось, что нам было предвещено пережить наше прошлое ещё раз.
Меня едва не уволили, когда менеджер увидел, что я шлепаю пальцами по экрану вместо того, чтобы разносить блюда посетителям. Он злобно подпер бока руками и кивнул на дверь в зал. Ничего не оставалось, кроме как послушно выполнять свою работу. По дороге домой я продолжила просматривать то, что начала утром. Я нашла старую личную страницу Ники в Интернете и внимательнейшим образом изучила её содержимое. Фотографии, огромное количество коих безмолвно хранилось там, каждый раз отбивались в моём сердце. Вот она на школьном празднике, в белой тонко вязаной кофте, в белых бриджах со стразами на боках, в аккуратных туфлях кремового цвета, которые ей особенно нравились, но она не могла их носить, потому что они оставляли мозоли на мизинцах. Вот она держит букет оранжевых и желтых цветов, предназначенный классному руководителю, она улыбается так счастливо, словно это ей подарили букет самых прекрасных цветов на планете. А вот она в окружении одноклассниц: Лена и Оля, сестренки-близняшки, Даша, наша круглая отличница, Рита-Маргарита с Анюткой, две красавицы. Словно ангел, оставленный на этой бренной земле, она стоит посреди таких же людей, как она, но Ника не такая, как все они. И еще две фотографии, сделанные моими руками, на которых она выглядит, как истинная модель, хотя она тогда даже не пыталась позировать. А здесь она ещё маленькая: ей около 10 лет, и она хвастается своим новоприобретенным платьем, серым с черными карманами. Уже тогда на фотографиях мелькает этот взгляд восхитительной женщины, роковой императрицы, желающей повесить всех и миловать каждого. Уже тогда она смотрела с той стороны со слегка приподнято головой. Наверное, такой должна быть каждая девушка: находящаяся в ладах с собой, понимающая и знающая себе цену.
Фотографии мелькали одна за другой, и чем дольше я смотрела на них, тем больнее становилось мне. Лишь в три часа ночи, когда ненавистный будильник чирикнул, я отложила телефон и легла на маленькую кровать. Я закрылась наглухо, ожидая ударов по голове, по спине, по ногам. Ничего не происходило, сколько бы я ни лежала так, сколько бы ни ждала грозного крика и глухих звуков ударов.
Отработав очередной день, я вышла на улицу к свежему вечернему воздуху. Огненные окна, выдающиеся в темно-синих домах, смотрели на меня со всех сторон, осуждающе затухали и снова зажигались. Усталыми ногами я пошагала к кафе, где мы условились встретиться. Мне было не страшно: внутри меня ничего не двигалось, не ёкало, не замирало. Я стояла около четырех ступеней, накрытых зеленым ковром, и бездумно глядела на улицу, где люди шли и шли не переставая. Их лица сливались в одно, тусклое, без отличительных признаков, без каких-либо черт, гладкое, только что отполированное. Они мчались, ничего не замечая и не желая замечать вокруг, они держались определенного порядка между собой: вот медленно прошёл мужчина, вот пробежал подросток, вот с сумками в руках проковыляла женщина. Погруженные в себя, свои будничные мысли, которые никому не дано услышать, они шли, шли. В гуще безликих людей, проносящихся мимо, возникло светлое, радостно-уставшее, некогда принадлежавшее моей верной подруге.
Она хлопнула дверью такси и, закинув черную сумку на плечо, подошла ближе, стуча каблуками.
– Привет, Маш, – выдохнула она, словно её заставили сюда прийти.
Я слегка улыбнулась и кивнула. Мне не хотелось раскрывать рта.
– Надеюсь, ты не слишком долго ждешь, – Ника посмотрела на дверь кафе и помялась.
Я ничего не спросила. Она сама предоставила мне выбор.
Равнодушно отвернувшись, я прошла по ступеням и дернула за ручку. Внутри было тепло и уютно. Играла приятная музыка, вроде джазовой. Поздоровавшись с девушкой за стойкой, которая упорно тыкала на кнопки калькулятора, я двинулась между столами в самый конец кафе. Светлые скатерти с фигурными рисунками лежали на круглых деревянных столах, в противоположность им на поверхностях торчали черные салфетки, слегка трясущиеся от разговоров. Я остановилась около крайнего стола, сидя за которым можно было наблюдать движение на улице. Сбросила свою куртку, повесила её на крючок и села у стены. Вероника, убрав прядь своих нежных волос за ухо, повесила сумку на стул, коричневое пальто набросила поверх моей куртки и присела напротив. Словно находясь на официальных переговорах международного масштаба, я сложила руки вместе, переплетая между собой пальцы, и старательно избегала встречи с прямым взглядом старой подруги.
– У тебя что-то случилось? – робко спросила она. – Какой-то беспокойный вид у тебя.
– Нет, всё в порядке, – ответила я, на секунду заглянув в эти два больших посеревших омута прошлого. – Просто я не знаю, что делаю тут с тобой.
– Как это? Мы же договорились…
– Я не о том, – резко оборвала я её. Лицо вытянулось, словно я острым шилом уколола бархатную кожу. – Это странно, что мы снова увиделись. Это странно, что мы снова вместе. Что-то мне подсказывает, что это неправильно.
– Почему? Мы же не делаем ничего преступного. Или ты думаешь, что всё вернется на круги своя?
Я удивилась. Наше столкновение в метро не было случайным, оно спланировано ради какой-нибудь определенной, важной цели. Для того, чтобы я изменилась, изменилось наше отношение друг к другу, изменились мы снова.
– Я всего лишь хочу извиниться перед тобой, – лукавая улыбка скользнула по красивому лицу. – Мне правда неудобно, что наше знакомство так резко, так глупо оборвалось. Понимаю: мы были девчонками, и никто из нас не задумывался о чувствах другого, – она кивнула, словно пыталась этим жестом набить цену словам. – Мы просто действовали, и всё. А думать начали, когда остановились и обернулись назад.
Ника сжала губы. Тонкая, без лишних выпуклостей, официантка подошла к нам и скучным лицом обратилась ко мне:
– Что хотите заказать?
– Принесите, пожалуйста, хорошее вино и самый лучший сыр, – выпалила Вероника на одном дыхании, будто была здесь уже миллионы раз и каждый визит просила одно и то же.
– Это всё? – официантка подняла бровь в знак деланного удивления.
– Да, пожалуй.
Закрыв маленький блокнотик, она удалилась.
– Маша, возможно, я не была идеальной подругой, возможно, мне никогда уже ею не стать. Потому я прошу у тебя не о возобновлении нашей дружбы, но о прощении. Всего лишь о прощении, – её голос дрожал. Она, казалось, пришла сюда, чтобы умолять меня за то, что случилось совершенно в другую эпоху, будто бы не со мной.
Её холодная рука схватила мои сжатые.
– Прости меня, пожалуйста. Прости меня, если сможешь, если твоя прекрасная душа так же прекрасна, как и раньше, – она жарко выговаривала каждое слово, почти не вдыхая воздух, выпаливала из себя, словно это были её последние слова. – Прости и никогда не вспоминай то, что было с нами. Прости, Маша, добрый мой человечек. Прости, что я была такая слепая, что я была такая глупая. Прости, что я не видела твоей боли и твоих страданий. Прости меня, прости. Пусть это случилось очень, очень поздно, но я должна была сказать тебе всё это. Я обязана была сделать это. Теперь, когда я знаю, что ждет меня впереди, я могу освободиться от всего, что свербит у меня в душе. Прости меня…
Прозрачные слёзы, тихие капли, бежали по её белому сказочно прекрасному лицу. Она хлопала длинными ресницами, на которых насели крошечные кристаллики, она отуплено двигала розовыми губами с чувством отпуская каждое слово. Я осторожно высвободила руку и, взяв черную салфетку, прикоснулась ею к щекам. Ника дернулась, удивившись. Мы столько лет жили порознь друг от друга, мы никогда не догадывались, что происходит с нами, мы ни за что не пытались узнать об этом, всего лишь набрав несколько цифр. Двадцать лет ушло на то, чтобы понять, что так стремительно пролетело над нашими головами, что так больно ударило нас в грудь. Ника взяла мою руку в свою и крепче прижала к щеке. Новые и новые слезы скатились ровным полукругом, шлепнувшись на стол.
– Прости меня… – шепнули её слабые губы.
– Замолчи уже, – ответила я ей так же тихо.
– Нет, сначала прости меня, – промчалась еле заметная улыбка, и голос слегка повеселел.
– Мне не за что обижаться на тебя. Мне не за что прощать тебя. Но, если ты так хочешь, – быстро вставила я, видя, что она готова спорить, – то я прощаю тебе всё, в чем бы ты ни была повинна.
– Спасибо.
Она благодарно закрыла глаза, выпустив еще пару слезинок, и тут же успокоилась. Взяв еще одну салфетку, я осторожно, чтобы не испортить её макияж, убрала следы слез отчаяния, усталости и счастья. Официантка принесла вино, два бокала и закуску в виде непонятного мяса и сыра, похожего на масло. Ника взялась за бутылку и налила нам прекрасного древнегреческого пойла.
– Знаешь, я не хочу пить, но почему-то традиция требует, чтобы встречи со старыми знакомыми проходили именно так. Поэтому всё, что я могу сказать в качестве тоста, так это: «За тебя».
Она выпила залпом и быстро заела сыром. Я отставила бокал.
– А что было бы, если бы мы не встретились?
– Ничего. Через год я всё равно умру, тогда всем уже было бы без разницы, – беззаботно сказала она, наливая себе ещё.
– Что случилось?
– У меня рак. Не волнуйся, это уже не излечимо.
– Ты так весело говоришь об этом, словно у тебя простуда, которая завтра пройдет.
Ника закусила губу и посмотрела прямо на меня.
– Я устала. Я слишком устала, чтобы думать об этом так трагично. Когда мне только сообщили эту «замечательную» новость, я думала, что наложу на себя руки. Ну, или сойду с ума. Однако ни того, ни другого не случилось, мне пришлось как-то жить дальше. И я пыталась, но мысли, что я скоро умру, что скоро буду гнить под землей, мешают даже дышать спокойно, – она вздохнула. – И я задумалась. Обо всем, что было в моей жизни, чего не было, что я упустила, что сделала плохого, что хорошего. Меня загрызла совесть, – Ника ухмыльнулась, разглядывая вино в своем бокале. – Я не хочу умирать, зная, что сделала тебе больно.
– Что? Но ведь ты же абсолютно ни в чем не виновата, – возмутилась я. – Я сама отпустила тебя, сама отказалась от нашей дружбы, от наших… от всего.
– «Отпустила»? Тогда мне странно видеть, что ты заходишь на мою старую страницу, смотришь фотографии, сохраняешь их, что ты искала те записи, которые мы делали вместе. Ты никогда не отпускала меня.
Её точные слова поразили меня.
– Откуда ты знаешь всё это?
– Это было не сложно. Ты случайно перепутала кнопки сохранения в альбом и сохранения на память телефона.
Как ужасно попасться на месте преступления. На мгновение я почувствовала себя заключенной в тюремной камере.
– Почему ты думаешь, что я искала наши записи?
– А разве нет?
– Нет. Ты же всё уничтожила, – холодно ответила я.
– А, верно.
– Значит, это ты искала тетрадки. И ты тоже не можешь отпустить меня.
Открытые, светлые, прекрасные глаза вперились в меня. Ника глубоко задышала и, качнув головой, выплеснула вино в себя.
– Я не думала, что ты можешь так жестоко кидаться правдой.
Мы сидели друг против друга и смотрели в лица, знакомые на протяжении многих лет, но потерянные надолго. Наши ноги прошагали столько дорог, когда мы были далеко, наши глаза видели очень разные вещи, наши кожи чувствовали совершенно разные ощущения, пока мы ничего не знали друг о друге. А теперь нас столкнула вместе неизвестная сила, названия которой никто не давал, и мы сидели за одним столом, такие разные, такие далекие, такие неродные.
– Я не кидаюсь.
– Знаешь, мне плевать. Я устала от всего, и теперь, когда я наконец получила свободу от своей муки, мне плевать совершенно на всё.
– Не говори так; пока ты жива, ты можешь действовать, творить, ездить в разные страны, разъезжать в дорогих машинах, ходить голышом в прекрасных замках…
– Могу, – шикнула она, – но хочу ли?
Я замерла. Вероника, как я поняла, была достаточно обеспечена всем. Она могла одеваться в одежду любой дороговизны, она могла заказывать вино и сыр наилучшего качества, ей ничего не стоила радость жизни. Но её тонкие линии около глаз говорили, что ей всё это не нужно.
– В тот день я второй раз за всю свою жизнь поехала в метро, – вдруг проговорила она, поворачивая в руках пустой бокал. – Я специально поругалась с водителем, чтобы наконец не видеть его обезьяньего лица. А оказалось, это всё перевернуло мою жизнь.
– В худшую сторону?
– Я пущу в тебя этот бокал. Сказала же, что ты подарила мне свободу. Теперь мне плевать на всё.
Она плавной рукой налила себе вина и тут же выпила его. Её щеки слегка розовели, губы сладостно причмокивали, пробуя жидкость на вкус, серые глаза сверкали дурманящим алкоголем. Она всё больше расслаблялась, всё больше становилась похожей на себя подростка. Несколько раз ей звонили на телефон, но она, озлобленно сдвинув брови, отключила звук и перестала обращать всякое внимание на горящий экран. Ника пила и пила не останавливаясь. Заказала вторую бутылку, лучше первой.
– Я ведь была дважды замужем. Да-а, а как же. Сначала это был Вова, – она запнулась, пусто глядя на скатерть, – потом это был какой-то банкир. Поэтому у меня есть всё, как ты смогла заметить. И дети у меня были. Михаил Владимирович и Мария Васильевна, – отстраненный взгляд на людей за соседними столиками и рука под расплывающейся щекой. – Миша живет теперь с бабушкой в нашем старом маленьком городке, а Маши уже как три года нет со мной. Поэтому я вольная птица: куда хочу, туда и качу. Хочу весь день лежать на диване и плевать в потолок – пожалуйста. Хочу весь день гонять сотрудников и кричать на их глупые головы – пожалуйста. Хочу целую неделю проведу за границей, хочу – весь месяц, хочу – весь год меня не будет здесь. Мне никто не указ, я сама по себе. А еще я знаю, что ты тоже сама по себе, – мутный, пьяный взгляд скользил по мне. – Почему ты не пьешь? Ты никогда не пьешь, верно? Особенно после того раза, когда мы с тобой натрескались из заначки моего отца, да? – она глухо смеялась, обнажая белые ровные зубы. – Черт с тобой.
Мы сидели, как герои романов Ремарка, пили, вернее, она пила, алкоголь и пытались, точнее, я пыталась, осмыслить своё пустое бытие. Однако у нас ничего не получалось, мы глупо перешептывались, вставляя невразумительные фразы, внезапно восклицали, вспоминая что-то забавное, но никогда не говорили о главном.
– Знаешь… Я не хотела приходить. Не хотела снова видеть то, что стало с нами, – призналась она. – Вот смотрю на тебя и вижу себя. Я – как ты. И это было всегда. Хотя мы уже давно-давно не знаем друг друга, мы всё равно похожи. Помнишь, откуда всё это?
– Помню, – тихо ответила я, подавая ей свой до сих пор полный бокал. – Я пришла самой последней на первое занятие в филиппке. Все места уже были заняты, и ты единственная, кто убрал портфель с соседнего места и разрешил сесть рядом.
– Верно. Черт возьми, верно! – она забавно цокнула, будто удивляясь совпадению наших воспоминаний. – Просто я хотела быть другом со всеми. Не только с тобой. А так получилось, что я стала дружить с тобой.
– Но потом перестала.
– Ш-ш-ш, отстань, – отмахнулась она, выпивая.
В голове всплывали образы тех старых фотографий, что я нашла на её странице. Их было больше двухсот, но ни на одной из них не было меня. Эта жуткая правда внезапно врезалась в мозг и накрепко осела там. Она удалила совершенно всё, что бы могло напомнить обо мне, о днях, что мы проводили вместе, о наших отношениях. Она хотела забыть это. Она хотела избавиться от всего, что связывало её со мной. Я посмотрела на неё, на прекрасное преследование прошлого, на великолепное создание, чудесным образом оказавшееся рядом со мной, и, не находя на её лице ответа, просто поднялась.
– Ты куда? – спросила она нетвердым голосом.
– Пойдем, я провожу тебя до такси.
– Как? Уже пора ехать? Можно, мы ещё немного посидим? – она умоляюще подняла на меня глаза. – Мне давно не было так хорошо.
– Извини, мне завтра рано вставать.
– Не ври мне: завтра суббота, и тебе никуда не надо, – Ника погрозила мне пальцем, словно я маленькое дитя.
