Потерянные
Всё же я повернулся к окну, сталкиваясь со своими страхами. Но лес больше не казался мне злым и хищным. Лохматые ели весело плясали друг за другом, их тонкие ноги были прикрыты дикими заросшими кустами, которые хотели присоединиться к хороводу высоких красоток. Новость Каролины поселила во мне тепло. Я даже на секунду забыл, зачем мы едем в Хоторнское поместье и что мы тут делаем вообще. Но вскоре показалась верхушка поместья и железные ворота. Я, кажется, приподнялся, потому что девушка удивленно посмотрела на меня, хлопая глазами. Как только машина остановилась, я тут же вышел и подбежал к вывеске, подражающей золотым мемориалам.
«Поместье Хоторн
Новаторский неврологический центр реабилитации
и мозговой стимуляции»
– говорила табличка.
Каролина заглушила мотор и вышла из машины. Она звонко вдохнула, словно набирала в легкие воздуха для замера их объема. Девушка прошла куда-то в кусты и позвала меня.
– Можешь отодвинуть его? Не буду рисковать.
Из земли торчал рычаг, палка которого достигала уровня моего пояса. Я поднатужился и сдвинул его. Внезапно над вывеской замигал свет, за воротами проблескивали огни столбов и окон поместья. Долго подбирая ключи, девушка всё же отперла замок, и мы вошли внутрь. Дорожка из плит вела прямо – ко входу в поместье, налево – к домикам пациентов через прочный забор. Но Каролина сказала, что ключи от левых ворот были потеряны, когда после похорон Элис поместье закрывали. Направо шла еще одна дорожка, но она заворачивала за небольшой садик, а куда уходила – не видно. Деревья, произрастающие на этой территории, ухаживали за собой сами, переплетаясь между соседями листьями. Дорожки, конечно, никто не убирал здесь, и опавшие много лет назад листья образовывали странную темно-коричневую субстанцию, прикрытую прошлогодними листами. Но этот вид меня не отталкивал, наоборот, они так органично смотрелись с серыми дорожками и ступенями, что сначала я думал, будто это – гениальная задумка архитектора. Здание заброшено вот уже несколько лет, однако я всё ждал, когда распахнутся главные двери и из них выбежит стройная легкая Элис с распростертыми руками. И её улыбка счастья будет так светла, что мне захочется отвернуться как от палящего огня. Но никто не выходил, никто не выбегал и не встречал нас. Мы всё ближе подбирались к главному зданию.
Строение словно делилось на три части: центральная выдавалась вперед и ввысь на три этажа, а боковые отступали назад, пропуская подругу. «Передовица» пыталась говорить с нами своей округлой аркой, за которой и скрывались главные двери. Мы медленно поднялись по ступеням. Каролина на секунду задумалась и, быстро сбежав вниз, подошла к стене со щитом. Я хотел было предложить свою помощь, но она так ловко провернула всё сама, что я не успел опомниться. Зажегся свет на всей территории. Из окон повалило желтое свечение.
– Разве правительство не должно было обесточить эту неиспользуемую территорию? – спросил я, когда Каролина подошла.
– Да, так и есть, – она хлопнула дважды в ладоши. Что-то детское было в её движениях, и это меня забавляло. – Но у нас есть некоторая договоренность. Они включают нам электричество и водоснабжение на то время, пока мы здесь. Ты же знаешь, мы каждый год приезжаем сюда в день её смерти, – голос поник.
– Да, знаю, – только и сказал я.
Мы зашли в главные двери. Под ногами лежал зеленый ковер, напомнивший ковровые дорожки на музыкальных и продюсерских фестивалях. Колонны мирно подпирали потолок, словно штампованные Атланты. На небольшом столике слева от дорожки лежала раскрытая книга посетителей, в которой указывалось имя посетителя, к кому он приходил, во сколько и до какого времени находился в поместье. Я быстро пробежал глазами по строчкам. Странно было, что все посетители приходили к Элис и покидали её в одно и то же время – 3:45.
– Время здесь остановилось в 3:45, и жизнь закончилась в 3:45, всё тогда и завершилось, – сказала Каролина, стоя у резной двери.
– Что ты имеешь в виду? – поднял я голову, отрываясь от листов.
– Элис умерла в 3:45.
Я не ответил, потому что не хотел ничего говорить. В моем сочувствии она не нуждалась, а жалость к Элис выразить я никак не мог. Да и можно ли вернуть что-то одним словом постороннего человека?
Она поднялась по лестнице, и я проследовал за ней. На втором этаже на потолке висели старые люстры с хрустальными украшениями, переливающимися серебряными цветами. Стены были выкрашены в зеленый цвет, который, по преданию, успокаивает. Всё было богато украшено, словно мы в действительности находились в старинном поместье, а не в больнице, перестроенной под поместье. На дверях палат не было никаких номеров, никаких табличек с именами или фамилиями, никаких опознавательных признаков.
Мы зашли в первую комнату. Нас встречала одинокая кровать, гладко заправленная белыми простынями, возможно, она всё еще хранит память о том дне. Напротив важничал белый умывальник, и, если сесть на кровать, можно было заглянуть в зеркало над ним. На другой стене архитектор выдолбил углубление для окна, чтобы, подойдя к нему, ты чувствовал себя в другой комнате. Рядом с окном стояла тумбочка, на которой лежали злополучные синие пилюли, сгнившие бананы, запыленное дело пациента Элис Бэтлам. Лицо девушки было безучастным, и мне подумалось, что я могу сунуть свой нос в дело. Осторожно взял его кончиками пальцев, поглядывая краем глаза на Каролину. Смел пыль ладонью и сразу пожалел о содеянном. Она неприятно прилипла к коже и комочками собралась на листе. Но я смог прочитать на карточке, что препарат GS-3 действует безотказно, однако пациента преследуют некоторые галлюцинации. Почему же они продолжали тестировать лекарство на ней? По указу бесчувственного Джеймса?
– Здесь она и убила себя, – Каролина резко шевельнулась у двери, подошла к кровати и сдернула белую ткань. Моему взору открылась вторая белая простыня, на которой засохло огромное кровавое пятно.
Я не мог ничего сказать. Остро почувствовал, что девушка сделала это с собой от безысходности, потому что она не видела другого выхода. Потому что все были заняты своими делами: Джейсон пытался найти лекарство, Хьюго стремился забыть все, что было, Каролина делала вид, что не причастна ни к чему. Безликие молчаливые медсестры, приходившие дважды в день, пустые коридоры с неизменно зеленым ковром, маленькая комната, похожая на тюрьму. Одинокая Элис сходила с ума.
– Я бы тоже сошел, – проговорил я тихо.
Сначала не заметил, что у стены стоит мольберт, накрытый тканью. Женщина молча теребила в руках белое покрывало и смотрела в пол, все её мысли снова вернулись в прошлое. Вся детскость её исчезла, лицо снова стало измученным и болезненно побледнело. Схватив ткань, я дернул её на себя, и моему взору открылось разрисованное полотно. В нижнем углу стояла аккуратно выведенная рукой художника подпись: «Элис Бэтлам». Я всматривался в эти несколько букв и не понимал, почему всем, кто окружал её, было неважно состояние подруги, возлюбленной, жены. Они же когда-то были почти семьей, такие близкие, такие родные, всегда вместе. Они создавали видимость отношений или небольшой привязанности, они лгали или смеялись ей в лицо, но не понимали, к чему это приведет. Они не хотели замечать того, что происходило с ней. Каролина глухо завидовала ей, а потому не могла обратиться к ней с душой, распахнуть ей жилетку, дать ей свободу. Джейсон забыл думать о чувствах Элис, он хотел сделать достижение и, совершив его, погубил жену, которая почти всю жизнь сопровождала его. Неужели он был так скрытно эгоистичен, что она не могла этого видеть? Или видела, но не желала что-либо менять? Нет, она знала, видела, чувствовала его эгоистичность, но смысла менять это уже не было. Мысли о суициде возникли у неё сразу. Раньше всего. Потому ничто не волновало её: ни невнимание мужа, ни наигранная забота подруги, ни бездействие друга. Потому она ограждала их от себя, чтобы они не чувствовали свою вину за её смерть. Пусть они тешатся мыслью о её скором выздоровлении, которое пророчит GS-3, пусть они радуются, пока она продолжает рисовать. Пусть. Пусть. Пусть…
Горячие веки опустились на сухие глаза. Я бы заплакал, если бы мог. На полотне нарисована дорога, что ведет в Хоторн. Извилистая тропинка, с двух сторон которой, словно стены, растут непроходимые леса. Это воплощение души Элис: она пыталась выбраться из заточения, мечась из стороны в стороны, чтобы глотнуть свежего воздуха, увидеть любимые глаза, почувствовать любимую кожу… Она не просила много, она не просила ничего. Но они, сами того не зная, расставили капканы, куда попалась она, ведомая их любовью. Ей лишь хотелось запомнить всё самое лучшее, что было в её жизни, унести это с собой навсегда, если таким бесчувственным людям не нужны воспоминания о ней. Она решилась, но давала им шанс на исправление. Никто не прошел проверку.
В сердце закреплялась тяжесть от осознания того, что все участники истории виноваты в таком её завершении. И как бы Каролина ни лила слезы и ни сетовала на себя, уже поздно что-либо менять. Элис мертва. Она мертва. Лежит в гробу. В холодной земле. И рядом с ней никого нет. Как не было с ней никого и в течение жизни. Все они, кто окружал её, лишь создавали иллюзию дружбы, любви, верности и поддержки. На самом деле, каждый хотел остаться хорошим человеком, которого не в чем упрекнуть. Хьюго был привязан к ним, но он не любил Элис, а ему считалось наоборот, и он пытался доказать это действиями, обманывая всех. Он испугался, что открою его секрет, и не хотел давать Каролине ключи. Он чувствовал всем нутром, что я стану частью этой истории, переверну её верх ногами и докопаюсь до истины. Каролина же не могла выносить Элис, но старалась играть роль лучшей подруги. Улыбалась, делала вид, что всё замечательно, давала ей ложные надежды на нормальную жизнь. Но Элис не нуждалась в этих надеждах. Что пустые слова, когда жребий брошен? А Джейсон… был слишком слаб, чтобы противостоять влиянию Больницы.
Губы затряслись. В горле застрял ком, который не желал пропадать, несмотря на мои усилия. Еще раз оглянул картину, где тропинка пропадала в зеленоватых стенах деревьев. Руки медленно поднялись, продолжая держать ткань так, как они снимали её. Я бросил покрывало на полотно. Всё вернулось на круги своя. Но теперь я понял многое.
Стоял около минуты напротив закрытого мольберта. Казалось, что даже сквозь ткань я вижу этот рисунок, так сильно он врезался в моё сердце. Интересно, жалела ли Элис, что встретила Джейсона в школе? Жалела ли, что в конце каждого сообщения или письма ставила «ххх»? Жалела ли, что в ту лунную ночь она сказала ему «Да!»? Жалела ли, что тихие зимние вечера они проводили около камина и доверяли друг другу тайны? Могла ли она жалеть?
Что-то жаркое зашевелилось на моем лице. Пальцы машинально почесали щеку. Глазами, полными удивления, я смотрел на свою слезу. Что, если она так же наблюдала за ними, когда рисовала свою картину?
Каролина заправляла постель, но я не видел этого, лишь слышал шелестение ткани и мучительное дыхание девушки. Мне ничего более не хотелось. Только остаться в этой комнате и смотреть на полотно.
Она подошла ко мне, заглядывая через плечо. Я не заметил выражения её лица, потому что продолжал смотреть на пальцы, уже сухие и бледные. Она взяла меня за запястье и медленно потянула к выходу. Ноги, ватные, приросшие к одному месту, не слушались, шлепали по полу, зацеплялись за ковер. Каролина вывела меня из поместья, не дав мне больше ничего посмотреть. Хотя палаты Элис мне было вполне достаточно. Свежий воздух приводил меня в чувства. Боль в груди не уходила, ком не желал пропадать, а слезы исчезли так же скоро, как и начались. Бестолково глядя вокруг, я стоял и с ужасом понимал, что я больше не часть этой истории, что эта история – часть меня. Я не сопротивлялся, и она вошла в меня, слилась со мной воедино. Но как можно жить дальше? Как жить дальше с осознанием всего этого?
Каролина, не обращая внимания на мою задумчивость, потащила меня за собой, на правую сторону территории поместья. Тут у стены стояла лестница, на которую она и начала взбираться. Я подал руку, как истинный джентльмен, но внезапно рассудок вернулся ко мне.
– Осторожнее! – предупредил я её, помня об её состоянии.
– Идем, тут находится вторая часть больницы, – беспечно прощебетала она и перебросила ногу.
Мы перебрались через забор, и я увидел остальную часть поместья, бывшую раньше больницей. Растительность давно перестала ухаживать за собой и безразлично целилась в небо. Плиточные дорожки поросли короткой зеленой травой равномерно, словно здесь каждый день работал садовник. Было неловко находиться в этой части поместья, потому что свет от фонарей слабыми отголосками долетал до этого места, отчего оно скорее напоминало склеп. Лесной склеп. Мы подошли к незапертым дверям. Они тихо скрипнули и пустили нас. Зайдя вовнутрь, мы ступили на темный от грязи кафель и увидели вместо окна витраж с молящимся святым. Каролина опустила глаза в пол, пока я разглядывал его. Он напоминал мученика, говорящего о воздаянии людям за их поступки. Бежевые одежды мягко ниспадали, их держала одна рука. Вторая рука сложила пальцы в знаке крещения, за этим знаком пытливо наблюдал сам взгляд святого. Почему этот святой не поведал им о их страшном будущем? Почему он не предостерег их о последствиях, грядущих за грехи? Девушка потянула меня за рукав, я медленно перебирал ногами, следуя за ней.
– Это та часть, выкупить которую не дали, но, к сожалению, я не знаю, где расположена третья её часть, и есть ли она вообще, или Хьюго всё напутал, – туманно произнесла она.
– Мы можем поискать, – сказал я не думая.
Мы попали в длинный коридор, который напоминает любой больничный. Серо-белая плитка, в некоторых палатах стоят кровати, ровно пододвинутые к стенкам, белые стены с отлетевшей краской, перевернутые тумбочки, брошенные в беспорядке листы, но даже в этом хаосе я чувствовал нетленный дух Больницы. Вот он, мир королевства. Всегда тихий и правильный, даже после смерти всякой жизни в здании. Дух никуда не исчезает, он навсегда закреплен за этим местом. И он захватил Джейсона и превратил в чудовище, которое способно убить собственную жену.
Каролина с любопытством толкалась в старых палатах, но я не мог смотреть на них без ужаса, потому старался быстрее дойти до конца коридора. Я уперся в решетку, которая на удивление оказалась не закрытой. Скрипнув, она отодвинулась от моих рук. Медленно прошел по трем ступеням и увидел еще две двери, перед которыми располагалась поперечная решетка, над каждой из дверей горел красный свет. Я вернулся за девушкой, прижимающей руки к груди, она смотрела на сломанную игрушку слоника. В её глазах читалось беспокойство и страх за будущее. Аккуратно взяв Каролину за локоть, я вывел её из палаты и повернул ровно к себе лицом. Она, казалось, продолжала видеть перед собой ту игрушку без ушка. Я не знал, что мог сделать для неё, но третий раз в своей жизни обнял её. Она не вырывалась, ничего не говорила. Лишь тихо плакала, и я чувствовал на моем плече её слезы, образующие озеро. Мои пальцы легли на её волосы, мерно поглаживая их, я ощутил приятный тонкий запах цветов, исходящих от них.
– Не волнуйся, всё будет хорошо, – проговаривал я как мантру. Только эти слова крутились в моей голове, только их я мог сейчас произносить. Только их.
Она быстро вытерла слезы тыльной стороной ладони и пошла, не глядя на меня, в конец коридора. Я выдохнул. Столько всего произошло за этот день, чувства начинают изматывать.
Когда я вернулся, услышал, что Каролина окликает меня уже не первый раз. Девушка толкнула дверь справа. Она легко открылась, не издав ни звука. Мы обменялись взволнованными взглядами. Кажется, тут кто-то был.
Она осторожно переступила через порог, я старался следить за каждым её движением, чтобы всё было в порядке. Мы попали в комнату с тремя дверями и стоматологическим креслом красного цвета. На его изголовье были нарисованы какие-то цифры, не говорящие нам абсолютно ничего. Двери были распахнуты, за ними находились какие-то таблички, предназначение которых мне было не ясно. Девушка что-то пнула, раздался противный скрежет металла по плитке, от которого я чуть не подпрыгнул как беспомощная овца.
– Что это? – она выставила длинный палец вперед, указывая на ведущие вниз ступени.
– Подожди, давай я проверю, – шепнул я, отодвигая её и сжимая кулак, чтобы хоть немного держать себя в руках.
Ступив на дерево, я услышал скрип. Этому заведению слишком много лет. На сегодняшний день 215 лет, если я правильно подсчитал. Медленно переставляя негнущиеся ноги, я пытался выровнять дыхание и привести мозг в действие. Опустившись на ровную поверхность, обернулся к Каролине и поднял большой палец вверх.
– Что там? – её широко открытые глаза почти не мигали.
– Дверь с разноцветными кристаллами, – недоуменно ответил я.
– Открыта? – голос стих, вливая в меня ушат сомнения.
Я помялся. Мне не хотелось ничего трогать, но любопытство, словно тигр, скребло своими коготками и желало распахнуть её, пусть она будет и закрыта. Я коснулся старого дерева, оно легко поддалось, и дверь открылась.
– Д…да, – сказал я, сжимая челюсти.
– Я спускаюсь.
Она шагнула вниз, я подошел к лестнице со стороны и подал ей руку, чтобы Каролина смогла легко спуститься. Её взгляд был точно направлен на щелку, которая образовалась от моего толчка. Робкими движениями она подошла к двери и трясущимися пальцами раздвинула створки. Перед нами стоял стол, на поверхности которого лежал цветной, но пыльный план. Справа сверху была надпись:
«Больница Хоторн
Подземное складское помещение»
– Это та самая третья часть больницы? – осторожно спросил я.
– Похоже на то, – сказала она, глядя под ноги на брошенную металлическую перегородку.
Она зацепила пальцами одну створку двери и потянула на себя. Та с трудом, но поддалась. Я, прекратив рассматривать план, опередил её, закрыв руками проход, и вошел в открытую дверь. Каролина не сопротивлялась. Не хотелось волновать её, заставлять трястись от каждого звука. Не мог видеть её робкие движения и слабо переступающие ноги. Всё-таки она носила в себе еще одного человека, и я, как врач и как человек, не мог позволить ей принимать весь удар на себя. Я поморщился от этой мысли. Никто ведь не знал, что тут ожидает нас.
По правую руку находилось медсестринское место, где стоял компьютер, отцветший радиоприемник и лежала бумага со странными словами. В этой части больницы царила тишина. Моё сердце то замирало, то билось сильнее, словно я катался на американских горках. И сейчас я стремительно летел вниз.
Каролина встала около двери с надписью: «Одиночная камера», куда обычно помещали психов или взбунтовавшихся пациентов. Она кивнула мне на коридор, и я незамедлительно прошелся по нему. Дойдя до конца широкими шагами, я встретился с дверью, которая тоже была открыта, но вела она в темноту, а мне не хотелось искать себе приключений. Оттуда подошел к первой двери и толкнул её. Она была не заперта, внутри лежал старый матрац, одинокий стул и тумбочка. В комнате напротив лежал различный хлам, больше всего там было банок из-под краски, что можно увидеть под ультрафиолетом. Но что-то мне подсказывало, что краски там давно не было. В следующей палате тоже находилась кровать, на досках которой было написано «Нет ничего, кроме матраца», однако самого матраца нигде не было, тут лишь покоилась раковина с черной дырой вместо вентиля горячей воды. Я достиг следующей двери, которая уже была распахнута.
Посреди комнаты лежало нечто. Я почувствовал смрад разложившегося тела и приторно сладкий запах гниения. Не понимаю, как я сразу не заметил этого, когда проходил мимо. Желудок желал вывернуться наизнанку. Меня словно неведомой силой отбросило к стене. Я вжался в неё, закрывая нос ладонью. Каролина недоумевала, но подойти ей было страшно. Бледные руки прижимались к груди, губы сжимались до боли, ресницы нервно вздрагивали. Я умоляюще взглянул на неё, но жестом сказал ей стоять там, где она находится. Она и не думала двигаться в мою сторону. Я снял куртку, быстро свернул её и приложил к лицу. Вдохнул запах своих терпких духов, которые я ненавидел. Но это было лучше, чем чувствовать смрад разложения. Решился поднять голову. Я видел покрывшиеся пылью одежды и то, что оставалось от человека. Там лежал Джейсон, я знал это.
Распрямившись, почувствовал, как рвота вожделела быть свободной. Но, сжав зубы и сдержав позывы, я подошел ближе к проходу. В комнате располагались две тумбочки, приставленные к стенам, на противоположной к выходу стене расплывалось зеркало, охватывающее всю палату. Внутри стоял невозможный запах, который я не мог не пропускать в свои легкие даже сквозь куртку. Во рту становилось влажно. Под ложечкой давило.
У правой стены был поставлен чемоданчик, верхушка которого раздвинута в разные стороны, содержимое отсутствовало. На стене было написано «Загляни внутрь» красными буквами. Продолжая вдыхать отвратный запах из смеси моих духов и сгнившей плоти, я обнаружил еще одну открытую дверь, которая вела в туалет. Выбросив куртку, я влетел внутрь. Не задумываясь, я выплеснул содержимое моего желудка наружу. Внезапно голова разразилась болью, я ясно чувствовал, как кровь пульсирует в затылочных сосудах. Стараясь удержаться на ногах, я уперся в холодную, расписанную ругательными словечками кафельную стену, и меня снова опустошило. Слюни скоро собирались во рту, отвратными со вкусом желчи и переваренного завтрака. Повернув вентиль холодной воды, заметил неподходящий сюда горячий, прополоскал рот, вобрав жидкость в щеки, и сделал несколько глотков, удивившись странному запаху чистоты. Но отпрянул он крана, вспомнив, что вода заражена тем самым GS-3. Внутри всё перевернулось. Пальцы медленно закрутили вентиль, по телу прошла дрожь, и пот выступил на лбу. Стоял посреди ванной комнаты, не в силах что-либо делать. Мысль об обреченности поставила на моей будущей жизни крест. Вода уже согрелась в желудке, она всасывалась через стенки, и было поздно исправлять ошибку. Холодная керамика не передавала мне спокойствия, наоборот, пальцы пульсировали, словно их пытались пропустить через мясорубку. Взгляд перестал фокусироваться, раковина поплыла в дальнее плавание, зеркало над ней сворачивалось в трубочку, разворачивалось и крутилось вокруг себя. Оттолкнувшись от стены, выбрался в смрадную комнату.
– Майкл? – тихо позвала меня Каролина.
– Всё в порядке, – хрипло отозвался я, не ворочая языком. – Не переживай. Всё нормально.
Мой голос явно меня выдавал. Я переставал контролировать себя. Запах, вода, ужасная история – всё сводило с ума. Ноги подкосились, и я уперся о косяк, пытаясь собраться с мыслями. Пока крутил головой по сторонам, заметил странную полочку в чемоданчике, к которой пригнулся. Ноги не захотели держать пластилиновое тело, и я едва не ударился лбом о деревянную крышку. На полочке лежали синие таблетки на белом кружочке, над которым красовалась эмблема Хоторнской больницы, почти не отличающаяся от эмблем разных других больниц. С другой стороны был нарисован другой круг, на котором ничего не было, и над ним белел знак злостных разбойников моря – пиратов. На середине полочки располагался встроенный проигрыватель, внутри него была вставлена кассета с подписью «Воспроизведи меня». Глупая игра. Мы, что, попали в какую-то страну Чудес?
А Джейсон стал белым кроликом, бегущим от Элис. Опоздал. Он опоздал!
Негнущимися и трясущимися пальцами я щелкал по клавишам, чтобы открыть кассетницу, но несколько раз я не попадал и начинал злиться. Почувствовал, как по подбородку потекла теплая вязкая слюна. Замер, понял, что язык болтался как бесполезная тряпка, с которой потоком лилась вода, в моем случае – слюна. Обнявшись с чемоданчиком, я смел все таблетки с адским GS-3 и тщетно пытался достать кассету. В голову пришла идея оторвать полку и уйти. Устроившись удобнее, я обхватил её деревянными руками и рванул на себя. Мне казалось, она неподатлива, но все было как раз наоборот, и я упал на спину, едва не прикусив бесхозный язык.
Вспомнив про девушку, попытался собрать силы, чтобы подняться и выйти отсюда. Мне чудилось, что прошло около получаса с тех пор, как я зашел в палату к Джеймсу. На чашечку чая. Потрясая головой, я привстал и на коленях со склоненным туловищем пополз к проходу. Всё ближе и ближе был ко мне свежий воздух.
Каролина, увидев меня и моё состояние, вскрикнула, подбежала. Я, пытаясь отмахнуться от неё, упал на бок, прижимая как можно сильнее полочку, отталкивался ногами, чтобы убраться подальше от палаты.
– Что с тобой, Майкл? – еле дыша говорила она и крутилась вокруг.
Некоторое мгновение я пытался собрать оставшиеся части соображающего сознания в кучу, чтобы произнести всего пару слов. Но орган речи не поддавался моим сигналам, беспомощно ворочался во рту, выползая, как змея. Я соображал в тот момент так ясно, как никогда в жизни. Я знал, что делаю, для чего делаю, где я, кто такая Каролина, кто такой Хьюго, кто такой Джейсон, кто такая… А кто она?
