Потерянные

Выйдя из домика, я закрыл дверь и посмотрел в сторону леса. Дыхание истории вскружило мне голову. И где я теперь? В себе ли? Или уже схожу с ума? От порога шла дорожка к треугольному обелиску. Мне захотелось пойти дальше, но чья-то ладонь легла на мое плечо.

– Эй, ты куда собрался?

– Каролина! Не пугай меня так! – дрожь пробежала по телу, волосы на руках встали дыбом, отчего касание ткани приносило боль.

– Извини. Ты посмотрел? – она кивнула на домик.

– Да. Кажется, он и правда запер её там, – голос звучал задумчивее.

– Я знаю, – выдохнула она. – Пойдем, я подогнала машину.

Мы сели и поехали по дороге, которой добирались сюда. Вернулись на развилку и двинулись на левую сторону. Лес казался очень зловещим, со всех сторон на нас смотрели ужасные чудовища прошлого, тянувшие к моей шее тонкие щупальца смерти. Я пытался не смотреть на деревья и, отвернувшись от них, спросил Каролину:

– Так всё-таки, почему ты пропадала?

– Ах, да, ты же не знаешь, – она словно расцвела. – У нас с Хьюго получилось осуществить то, чего мы так долго желали. Я беременна.

– Ох, поздравляю! – повеселел я.

– Спасибо! Я так рада, что всё это наконец свершилось, а то скоро войду в возраст, когда система даст сбой, – она хихикнула.

– А то я думаю, что за перемена с тобой произошла? Вот так да, вот так удивила!

– Сама была удивлена, когда обнаружила неполадочки. И Хьюго несколько дней был очень озадачен, – её глаза светились счастьем, и улыбка больше не была такой таинственной, она означала только одно – гармонию. – Это так замечательно, что всё, чего ты ждешь, сбывается.

– Я очень рад за тебя, Каролина, – моё сердце выплясывало ламбаду в ребре, так сильно оно билось о него. – Как думаешь, кто будет?

– Кто бы ни был, – бросила она, переключая скорость. – он – наш, и мы будем любить его.

– А какое имя бы дала? – я пытался отвлечься как угодно, лишь бы не смотреть на этот пугающий лес.

– Не знаю, я еще даже не задумывалась, – ответила девушка, поджимая губу. – Меня до сих пор удивляет то, что происходит со мной. Читать об этом – совсем не то, что чувствовать. Книги что могут дать? Так, общую картину, сухие факты, странные комментарии, которые не заставляют тебя прочувствовать всё. Пока ты сам не окунешься во всё это – не поймешь, – она хмыкнула, сбрасывая скорость.

– Это верно, – поддакнул я, вспоминая мою практику в морге. «Пока не окунешься – не поймешь». Меня передернуло. Зачем сравнивать такое с беременностью?

Всё же я повернулся к окну, сталкиваясь со своими страхами. Но лес больше не казался мне злым и хищным. Лохматые ели весело плясали друг за другом, их тонкие ноги были прикрыты дикими заросшими кустами, которые хотели присоединиться к хороводу высоких красоток. Новость Каролины поселила во мне тепло. Я даже на секунду забыл, зачем мы едем в Хоторнское поместье и что мы тут делаем вообще. Но вскоре показалась верхушка поместья и железные ворота. Я, кажется, приподнялся, потому что девушка удивленно посмотрела на меня, хлопая глазами. Как только машина остановилась, я тут же вышел и подбежал к вывеске, подражающей золотым мемориалам.

«Поместье Хоторн

Новаторский неврологический центр реабилитации

и мозговой стимуляции»

– говорила табличка.

Каролина заглушила мотор и вышла из машины. Она звонко вдохнула, словно набирала в легкие воздуха для замера их объема. Девушка прошла куда-то в кусты и позвала меня.

– Можешь отодвинуть его? Не буду рисковать.

Из земли торчал рычаг, палка которого достигала уровня моего пояса. Я поднатужился и сдвинул его. Внезапно над вывеской замигал свет, за воротами проблескивали огни столбов и окон поместья. Долго подбирая ключи, девушка всё же отперла замок, и мы вошли внутрь. Дорожка из плит вела прямо – ко входу в поместье, налево – к домикам пациентов через прочный забор. Но Каролина сказала, что ключи от левых ворот были потеряны, когда после похорон Элис поместье закрывали. Направо шла еще одна дорожка, но она заворачивала за небольшой садик, а куда уходила – не видно. Деревья, произрастающие на этой территории, ухаживали за собой сами, переплетаясь между соседями листьями. Дорожки, конечно, никто не убирал здесь, и опавшие много лет назад листья образовывали странную темно-коричневую субстанцию, прикрытую прошлогодними листами. Но этот вид меня не отталкивал, наоборот, они так органично смотрелись с серыми дорожками и ступенями, что сначала я думал, будто это – гениальная задумка архитектора. Здание заброшено вот уже несколько лет, однако я всё ждал, когда распахнутся главные двери и из них выбежит стройная легкая Элис с распростертыми руками. И её улыбка счастья будет так светла, что мне захочется отвернуться как от палящего огня. Но никто не выходил, никто не выбегал и не встречал нас. Мы всё ближе подбирались к главному зданию.

Строение словно делилось на три части: центральная выдавалась вперед и ввысь на три этажа, а боковые отступали назад, пропуская подругу. «Передовица» пыталась говорить с нами своей округлой аркой, за которой и скрывались главные двери. Мы медленно поднялись по ступеням. Каролина на секунду задумалась и, быстро сбежав вниз, подошла к стене со щитом. Я хотел было предложить свою помощь, но она так ловко провернула всё сама, что я не успел опомниться. Зажегся свет на всей территории. Из окон повалило желтое свечение.

– Разве правительство не должно было обесточить эту неиспользуемую территорию? – спросил я, когда Каролина подошла.

– Да, так и есть, – она хлопнула дважды в ладоши. Что-то детское было в её движениях, и это меня забавляло. – Но у нас есть некоторая договоренность. Они включают нам электричество и водоснабжение на то время, пока мы здесь. Ты же знаешь, мы каждый год приезжаем сюда в день её смерти, – голос поник.

– Да, знаю, – только и сказал я.

Мы зашли в главные двери. Под ногами лежал зеленый ковер, напомнивший ковровые дорожки на музыкальных и продюсерских фестивалях. Колонны мирно подпирали потолок, словно штампованные Атланты. На небольшом столике слева от дорожки лежала раскрытая книга посетителей, в которой указывалось имя посетителя, к кому он приходил, во сколько и до какого времени находился в поместье. Я быстро пробежал глазами по строчкам. Странно было, что все посетители приходили к Элис и покидали её в одно и то же время – 3:45.

– Время здесь остановилось в 3:45, и жизнь закончилась в 3:45, всё тогда и завершилось, – сказала Каролина, стоя у резной двери.

– Что ты имеешь в виду? – поднял я голову, отрываясь от листов.

– Элис умерла в 3:45.

Я не ответил, потому что не хотел ничего говорить. В моем сочувствии она не нуждалась, а жалость к Элис выразить я никак не мог. Да и можно ли вернуть что-то одним словом постороннего человека?

Она поднялась по лестнице, и я проследовал за ней. На втором этаже на потолке висели старые люстры с хрустальными украшениями, переливающимися серебряными цветами. Стены были выкрашены в зеленый цвет, который, по преданию, успокаивает. Всё было богато украшено, словно мы в действительности находились в старинном поместье, а не в больнице, перестроенной под поместье. На дверях палат не было никаких номеров, никаких табличек с именами или фамилиями, никаких опознавательных признаков.

Мы зашли в первую комнату. Нас встречала одинокая кровать, гладко заправленная белыми простынями, возможно, она всё еще хранит память о том дне. Напротив важничал белый умывальник, и, если сесть на кровать, можно было заглянуть в зеркало над ним. На другой стене архитектор выдолбил углубление для окна, чтобы, подойдя к нему, ты чувствовал себя в другой комнате. Рядом с окном стояла тумбочка, на которой лежали злополучные синие пилюли, сгнившие бананы, запыленное дело пациента Элис Бэтлам. Лицо девушки было безучастным, и мне подумалось, что я могу сунуть свой нос в дело. Осторожно взял его кончиками пальцев, поглядывая краем глаза на Каролину. Смел пыль ладонью и сразу пожалел о содеянном. Она неприятно прилипла к коже и комочками собралась на листе. Но я смог прочитать на карточке, что препарат GS-3 действует безотказно, однако пациента преследуют некоторые галлюцинации. Почему же они продолжали тестировать лекарство на ней? По указу бесчувственного Джеймса?

– Здесь она и убила себя, – Каролина резко шевельнулась у двери, подошла к кровати и сдернула белую ткань. Моему взору открылась вторая белая простыня, на которой засохло огромное кровавое пятно.

Я не мог ничего сказать. Остро почувствовал, что девушка сделала это с собой от безысходности, потому что она не видела другого выхода. Потому что все были заняты своими делами: Джейсон пытался найти лекарство, Хьюго стремился забыть все, что было, Каролина делала вид, что не причастна ни к чему. Безликие молчаливые медсестры, приходившие дважды в день, пустые коридоры с неизменно зеленым ковром, маленькая комната, похожая на тюрьму. Одинокая Элис сходила с ума.

– Я бы тоже сошел, – проговорил я тихо.

Сначала не заметил, что у стены стоит мольберт, накрытый тканью. Женщина молча теребила в руках белое покрывало и смотрела в пол, все её мысли снова вернулись в прошлое. Вся детскость её исчезла, лицо снова стало измученным и болезненно побледнело. Схватив ткань, я дернул её на себя, и моему взору открылось разрисованное полотно. В нижнем углу стояла аккуратно выведенная рукой художника подпись: «Элис Бэтлам». Я всматривался в эти несколько букв и не понимал, почему всем, кто окружал её, было неважно состояние подруги, возлюбленной, жены. Они же когда-то были почти семьей, такие близкие, такие родные, всегда вместе. Они создавали видимость отношений или небольшой привязанности, они лгали или смеялись ей в лицо, но не понимали, к чему это приведет. Они не хотели замечать того, что происходило с ней. Каролина глухо завидовала ей, а потому не могла обратиться к ней с душой, распахнуть ей жилетку, дать ей свободу. Джейсон забыл думать о чувствах Элис, он хотел сделать достижение и, совершив его, погубил жену, которая почти всю жизнь сопровождала его. Неужели он был так скрытно эгоистичен, что она не могла этого видеть? Или видела, но не желала что-либо менять? Нет, она знала, видела, чувствовала его эгоистичность, но смысла менять это уже не было. Мысли о суициде возникли у неё сразу. Раньше всего. Потому ничто не волновало её: ни невнимание мужа, ни наигранная забота подруги, ни бездействие друга. Потому она ограждала их от себя, чтобы они не чувствовали свою вину за её смерть. Пусть они тешатся мыслью о её скором выздоровлении, которое пророчит GS-3, пусть они радуются, пока она продолжает рисовать. Пусть. Пусть. Пусть…

Горячие веки опустились на сухие глаза. Я бы заплакал, если бы мог. На полотне нарисована дорога, что ведет в Хоторн. Извилистая тропинка, с двух сторон которой, словно стены, растут непроходимые леса. Это воплощение души Элис: она пыталась выбраться из заточения, мечась из стороны в стороны, чтобы глотнуть свежего воздуха, увидеть любимые глаза, почувствовать любимую кожу… Она не просила много, она не просила ничего. Но они, сами того не зная, расставили капканы, куда попалась она, ведомая их любовью. Ей лишь хотелось запомнить всё самое лучшее, что было в её жизни, унести это с собой навсегда, если таким бесчувственным людям не нужны воспоминания о ней. Она решилась, но давала им шанс на исправление. Никто не прошел проверку.

В сердце закреплялась тяжесть от осознания того, что все участники истории виноваты в таком её завершении. И как бы Каролина ни лила слезы и ни сетовала на себя, уже поздно что-либо менять. Элис мертва. Она мертва. Лежит в гробу. В холодной земле. И рядом с ней никого нет. Как не было с ней никого и в течение жизни. Все они, кто окружал её, лишь создавали иллюзию дружбы, любви, верности и поддержки. На самом деле, каждый хотел остаться хорошим человеком, которого не в чем упрекнуть. Хьюго был привязан к ним, но он не любил Элис, а ему считалось наоборот, и он пытался доказать это действиями, обманывая всех. Он испугался, что открою его секрет, и не хотел давать Каролине ключи. Он чувствовал всем нутром, что я стану частью этой истории, переверну её верх ногами и докопаюсь до истины. Каролина же не могла выносить Элис, но старалась играть роль лучшей подруги. Улыбалась, делала вид, что всё замечательно, давала ей ложные надежды на нормальную жизнь. Но Элис не нуждалась в этих надеждах. Что пустые слова, когда жребий брошен? А Джейсон… был слишком слаб, чтобы противостоять влиянию Больницы.

Губы затряслись. В горле застрял ком, который не желал пропадать, несмотря на мои усилия. Еще раз оглянул картину, где тропинка пропадала в зеленоватых стенах деревьев. Руки медленно поднялись, продолжая держать ткань так, как они снимали её. Я бросил покрывало на полотно. Всё вернулось на круги своя. Но теперь я понял многое.

Стоял около минуты напротив закрытого мольберта. Казалось, что даже сквозь ткань я вижу этот рисунок, так сильно он врезался в моё сердце. Интересно, жалела ли Элис, что встретила Джейсона в школе? Жалела ли, что в конце каждого сообщения или письма ставила «ххх»? Жалела ли, что в ту лунную ночь она сказала ему «Да!»? Жалела ли, что тихие зимние вечера они проводили около камина и доверяли друг другу тайны? Могла ли она жалеть?

Что-то жаркое зашевелилось на моем лице. Пальцы машинально почесали щеку. Глазами, полными удивления, я смотрел на свою слезу. Что, если она так же наблюдала за ними, когда рисовала свою картину?

Каролина заправляла постель, но я не видел этого, лишь слышал шелестение ткани и мучительное дыхание девушки. Мне ничего более не хотелось. Только остаться в этой комнате и смотреть на полотно.

Она подошла ко мне, заглядывая через плечо. Я не заметил выражения её лица, потому что продолжал смотреть на пальцы, уже сухие и бледные. Она взяла меня за запястье и медленно потянула к выходу. Ноги, ватные, приросшие к одному месту, не слушались, шлепали по полу, зацеплялись за ковер. Каролина вывела меня из поместья, не дав мне больше ничего посмотреть. Хотя палаты Элис мне было вполне достаточно. Свежий воздух приводил меня в чувства. Боль в груди не уходила, ком не желал пропадать, а слезы исчезли так же скоро, как и начались. Бестолково глядя вокруг, я стоял и с ужасом понимал, что я больше не часть этой истории, что эта история – часть меня. Я не сопротивлялся, и она вошла в меня, слилась со мной воедино. Но как можно жить дальше? Как жить дальше с осознанием всего этого?

Каролина, не обращая внимания на мою задумчивость, потащила меня за собой, на правую сторону территории поместья. Тут у стены стояла лестница, на которую она и начала взбираться. Я подал руку, как истинный джентльмен, но внезапно рассудок вернулся ко мне.

– Осторожнее! – предупредил я её, помня об её состоянии.