Россия и Израиль: трудный путь навстречу

Характер советского израилеведения в 1970-е и 1980-е годы, тематику, наиболее часто затрагиваемую советскими авторами в рамках этого направления, а также цели, которые авторы ставили перед собой, невозможно понять вне связи с исторической и социальной ситуацией. Поскольку именно эпоха определяет коллективное мышление, в рамках которого формируются индивидуально дифференцированные взгляды отдельных ученых, необходимо «вписать» советское израилеведение в два принципиально важных контекста.

Первый контекст, в рамках которого необходимо рассматривать израилеведение в СССР, – научно-институциональный. В 1974 году в Институте востоковедения был создан отдельный сектор изучения Израиля, из которого вырос существующий ныне отдел Израиля и еврейских диаспор. К тому времени Галиной Никитиной (1924–1982) была защищена первая в СССР докторская диссертация об Израиле, в 1968 году изданная отдельной книгой. Несмотря на раздражающие своей неуместностью многочисленные цитаты из тех или иных документов израильской Коммунистической партии, а также однобокие обличения «агрессии Израиля против арабских государств в июне 1967 года», читать эту монографию небесполезно и сегодня: целый ряд идей, которые были изложены в Израиле и в США постсионистски ориентированными т. н. «новыми историками» и «критическими социологами» в 1980—1990-е годы, уже отчетливо представлены в ней.

Во-первых, Г.С. Никитина отмечает искусственность сконструированной разными авторами концепции преемственности еврейской политической истории от еврейского государства в Палестине в древности до его возрождения там же в 1948 году. «Авторы упомянутых концепций фальсифицируют историю: в действительности лишь в настоящее время в Израиле формируется еврейская нация и речь может идти лишь об определенной религиозной и отчасти языковой преемственности»[24 - Г.С. Никитина, «Государство Израиль» (Москва: «Наука», 1968), стр. 4.]. О том, что процесс формирования единой нации в самом Государстве Израиль, собственно, только и начался, тогда как в странах диаспоры евреи с трудом представляют собой лишь конфессиональную общность, «новые историки» и «критические социологи» заговорили куда позднее советской исследовательницы.

Во-вторых, вполне в духе радикальных постсионистских авторов 1990-х (Баруха Киммерлинга, Гершона Шафира, Ури Рама и других сторонников т. н. «колонизационной парадигмы»[25 - См.: Uri Ram, «The Colonization Perspective in Israeli Sociology: Internal and External Comparisons» // «Journal of Historical Sociology», vol. 6, no. 3 (1993), pp. 327–350.]) Г.С. Никитина пишет, опередив их на четверть века: «Нетрудно понять, какого рода планы скрываются за рассуждениями о “преемственности”, если учесть, что во всех случаях при такой постановке вопроса вольно или невольно, откровенно или завуалированно подразумевается “Палестина в исторических границах”, значительно превосходящих территорию современного Израиля. Экспансионистская сущность этих наукообразных “концепций” очевидна»[26 - Г.С. Никитина, «Государство Израиль», стр. 7.]. Эта коллизия – утверждение о неразрывной преемственности между современным и библейским Израилем при декларируемом признании границ государства, сложившихся после окончания Войны за независимость в 1948–1949 годах, вследствие которых важнейшие с точки зрения библейской истории города и районы оказались вне еврейского государства, – была очень проблематичной для общества, а ее частичное разрешение в ходе Шестидневной войны, когда под контролем Израиля оказались Старый город Иерусалима и Хеврон, воспринималось большинством еврейского населения страны как эпохальное чудо[27 - См.: Алек Д. Эпштейн, «В плену прошлого: генезис коллективной памяти как фактор эскалации палестино-израильского конфликта» // «Исследования по прикладной и неотложной этнологии» (Москва: Институт этнологии и антропологии РАН, 2009), № 214, стр. 20–22.]. Прошло около двух десятилетий после 1967 года, пока (во многом – в связи с началом первой палестинской интифады) считающиеся радикальными израильские мыслители повторили утверждения об «экспансионистской сущности» концепции исторической преемственности, равно как и о том, что она способствует эскалации остроты арабо-израильского противостояния.

В-третьих, задолго до считающихся «критически» настроенными израильских социологов и демографов Г.С. Никитина выдвинула тезис о том, что еврейская иммиграция в Израиль объясняется в большей мере выталкивающими факторами в странах исхода, а не притяжением Земли обетованной. «Анализ потоков иммиграции евреев в Палестину показывает, что приток еврейского населения в страну извне на протяжении почти семидесяти лет стимулировался главным образом внешними причинами, такими, как преследования евреев в царской России, тяжелые условия жизни и безработица в Польше, политика массового уничтожения евреев, проводившаяся в нацистской Германии, и пр., – отмечала Г.С. Никитина. – Менее всего иммиграция была вызвана распространением сионистских идей среди еврейских масс и их тяготением к “земле предков”. Характерно, например, что с 1881 по 1930 гг. в США въехало 3,2 млн. евреев, а в Палестину за тот же период только 120 тыс. человек, т. е. в 27 раз меньше»[28 - Г.С. Никитина, «Государство Израиль», стр. 212.]. В самом Израиле в то время доминировало совсем иное восприятие динамики миграционных процессов: утверждалось, что только ограничения, накладываемые на иммиграцию евреев (в частности, британскими мандатными властями в догосударственный период, советскими руководителями, державшими евреев «за железным занавесом», и т. д.), препятствовали «собиранию диаспор» в Эрец-Исраэль. Почти не писали в то время и о еврейской эмиграции из Израиля, а если писали, то в крайне негативных тонах. (В 1970-е годы в Израиле не писали даже и о вынужденной внутренней миграции; считалось неправильным сообщать о том, что жители Кирьят-Шмона в массовом порядке покидали город из-за ракетных обстрелов с территории Ливана, ибо это якобы свидетельствовало о недостаточной крепости их духа[29 - См.: Моше Негби, «Свобода прессы в Израиле» (Иерусалим: Институт изучения Израиля, 1995), стр. 44 [на иврите].].) Г.С. Никитина писала и о мизерном количестве еврейских иммигрантов, прибывавших из благополучных стран Запада, и о эмиграции из Израиля, и о политике селективной (выборочной) иммиграции, введенной правительством Израиля в 1952 году и остававшейся в силе до конца 1954 года[30 - См.: Г.С. Никитина, «Государство Израиль», стр. 213–217.].

В-четвертых, Г.С. Никитина критически анализировала декларируемые и реальные цели политического руководства страны касательно иммигрантов и их интеграции в обществе, отмечая: «Наблюдается разница в условиях жизни новых иммигрантов и “ветеранов”. В целом вновь прибывшие иммигранты, особенно на начальной стадии, занимают экономическое положение более низкое, чем коренное население. <…> Очень редко можно наблюдать отношения действительной дружбы между европейцами и североафриканцами или между европейцами и иммигрантами с Ближнего Востока. <…> Экономическая интеграция иммигрантов в Израиле сопровождается переквалификацией переселенцев, иначе для них нет работы. <…> Расселенные в сельской местности иммигранты были заняты… на таких тяжелых работах, как мелиорация, лесонасаждение, ирригация, осушение болот, строительство дорог. <…> К этому прибавляется обязательное духовное перевоспитание иммигранта, в чем важную роль призван играть Гистадрут [Федерация профсоюзов]. Кроме того, иммигрантов «готовят в солдаты… они также воспитываются идеологически как граждане израильского государства»[31 - См. там же, стр. 220–221.]. Г.С. Никитина цитировала и сказанные в 1952 году слова Д. Бен-Гуриона: «Первостепенный решающий фактор нашей безопасности – это массовая и максимально интенсивная иммиграция». «Далее он разъяснял, что созданные с помощью иммигрантов пограничные поселения должны служить первой стеной обороны государства, причем “стеной не из камня, а из плоти и крови”»[32 - См. там же, стр. 223.]. Израильские «критические социологи» (Шуламит Карми, Генри Розенфельд, Двора Беренштейн, Шломо Свирски, а затем и другие[33 - См.: Sammy Smooha, «Three Approaches to the Sociology of Ethnic Relations in Israel» // «Jerusalem Quarterly», no. 40 (1986), pp. 31–61; Uri Ram, «The Changing Agenda of Israeli Sociology» (Albany: State University of New York, 1995), pp. 131–142 («The Mizrahi Predicament: The Development of Underdevelopment»).]) только в конце 1970-х впервые озвучили тезис о том, что руководство страны было заинтересовано в иммигрантах потому, что иначе некому было заселять пустынные земли на периферии, годами получая очень небольшие деньги и живя в крайне тяжелых условиях в брезентовых палатках. Вопрос о том, что таким образом решалась и проблема комплектации армии, был поднят еще позднее: в 1968 году, сразу после победоносной Шестидневной войны, вооруженные силы имели в Израиле настолько непререкаемый статус, что прошло более пятнадцати лет, пока Сами Самуха впервые поднял вопрос о роли армии в конструировании этносоциального неравенства в стране[34 - См.: Сами Самуха, «Межобщинные отношения и армия в Израиле» // «Государство, власть и международные отношения», № 22 (1984), стр. 5–32 [на иврите]; пер. на русский язык в книге: «Национальная безопасность и демократия в Израиле», под ред. Б. Нойбергера, И. Бен-Ами и А.Д. Эпштейна (Раанана: Открытый университет Израиля, 2009), том третий, стр. 119–166.].

К сожалению, эти полезные (хотя, естественно, далеко не бесспорные) для анализа израильского общества направления чем дальше, тем больше вытеснялись оголтелой демагогической риторикой, имевшей все меньше отношения к действительности. С конца 1960-х до середины 1980-х публикуются многочисленные книги об Израиле, в которых отдельные осмысленные замечания и положения тонут в потоке обличительной пропагандистской злобы[35 - Среди таких книг: Ю.С. Иванов, «Осторожно: сионизм. Очерки по идеологии, организации и практике сионизма» (Москва, 1969); Н.П. Блищенко и В.Д. Кудрявцев, «Агрессия Израиля и международное право» (Москва: «Международные отношения», 1970); В.В. Большаков, «Сионизм на службе антикоммунизма» (Москва, 1972); Л.А. Рувинский, «Сионизм на службе мировой реакции» (Одесса: «Маяк», 1984); «Сионизм: теория и практика», под ред. И.И. Минца) (Москва: Издательство политической литературы, 1973); Л.А. Рувинский, «Сионизм: реакционные цели и преступные средства» (Одесса: «Маяк», 1980); Н.Г. Пода, «Сионизм – орудие империалистической реакции» (Киев: «Радянська школа», 1981); В.А. Стефанкин, «На службе агрессии: политическая система и политика Израиля» (Киев: Издательство политической литературы Украины, 1985); В.А. Семенюк, «Сионизм в политической стратегии империализма» (Минск: «Беларусь», 1981); Н.В. Покормяк, «Израиль: курсом милитаризма и агрессии» (Москва: Военное издательство Министерства обороны СССР, 1982); Л.Е. Беренштейн, «Сионизм – враг мира и социального прогресса» (Киев: «Наукова думка», 1984) и другие.].

Нужно сказать, что изучение «враждебных» стран, не входивших в социалистический блок, и публикация работ о тех или иных их проблемах не были чем-то экстраординарным для советской науки. Даже полный разрыв дипломатических отношений не означал прекращения изучения страны. Так, в 1956 году Советский Союз отозвал своего посла из ЮАР в знак протеста против режима апартеида, однако книги об этой стране (резко критические), написанные Л.А. Демкиной, А.Ю. Урновым и другими, продолжали выходить; после революции 1965–1968 годов в Индонезии все контакты с этой страной были заморожены, хотя формально послы отозваны и не были, меж тем исследования, посвященные этой стране, редко, но издавались.

Таким образом, израилеведение в этом контексте представляло собой часть советских регионоведческих исследований. Конечно, чисто научный компонент такой работы дополнялся идеологической «необходимостью для советской науки вести непримиримую борьбу с империализмом на политическом и идейном направлениях» (как это сформулировал тогдашний главный идеолог КПСС М.А. Суслов[36 - Цит. по: Н.Г. Пода, «Сионизм – орудие империалистической реакции», стр. 5.]), поэтому израилеведческие работы, издававшиеся в СССР, чем дальше, тем больше приносили научность в жертву идеологии.

Представляется, однако, что логика функционирования израилеведения как научного направления в рамках советского востоковедения в частности и регионоведения в целом, не может объяснить два проблемных аспекта. Во-первых, почему с разрывом дипломатических отношений количество публикаций, посвященных Израилю, не только не снизилось, но даже увеличилось по сравнению с предшествующими годами. Во-вторых, остается неясным, почему в работах советских авторов большое, а иногда диспропорционально большое место занимало изучение проблем иммиграции в Израиль.

Дабы ответить на данные вопросы, необходимо рассмотреть советское израилеведение в его внутриполитическом контексте. Период, когда эта научная дисциплина входит в академическую структуру, то есть первая половина 1970-х годов, совпал с усилением борьбы еврейских активистов за выезд из страны. Советский Союз, формально ратифицировав в сентябре 1973 года Международный пакт о гражданских и политических правах, статья 12 которого обязывала государство-подписанта обеспечить своим гражданам свободу передвижения и свободу выбора место жительства, сохранял, однако, жесткие ограничения, делавшие эмиграцию из страны крайне трудной.

После феерической победы Израиля в Шестидневной войне количество советских евреев, подававших заявление с просьбой о выезде из СССР в Израиль на постоянное жительство, значительно возросло. Первоначально советские власти прибегали к практике ограниченной выдачи виз в сочетании с репрессивно-ограничительными мерами: так, в августе 1972 года был введен «налог на образование», согласно которому желающий уехать из Советского Союза должен был возместить государству полную стоимость своего обучения в вузе. Установленные суммы варьировались от 4 до 25 тысяч рублей и, при существовавшей в стране средней заработной плате, делали выполнение этого требования фактически невозможным. Против этих мер, направленных на ограничение масштабов еврейской эмиграции, еврейские организации в Израиле и США начали масштабную общественную кампанию, имевшую огромный успех. Еврейский вопрос в СССР постепенно становился одной из наиболее проблемных тем и в советско-американских отношениях, и в общественном дискурсе на Западе вообще[37 - См.: Барух Гур-Гуревич, «В поисках себя между ассимиляцией и интеграцией. Российские евреи и власть в ХХ веке», том второй (Раанана: Открытый университет Израиля, 2008), стр. 90–113.]. Как справедливо заметил английский социолог Зигмунд Бауман, с конца 1960-х годов в Европе и США «начинается отход этического и политического дискурса от фрейма “справедливого общества” и его смещение к фрейму “прав человека”, в особенности на право человека быть другим и по собственному желанию выбирать образ жизни»[38 - З. Бауман, «Текучая современность» (Санкт-Петербург: «Питер», 2008), стр. 37.]. Принятие в 1974 году Конгрессом США «поправки Джексона – Вэника», увязывавшей торгово-экономические отношения с Советским Союзом с правом евреев на свободную эмиграцию, стало апогеем борьбы сверхдержав в «холодной войне», разменной картой в которой были советские евреи.

Внутри страны целевой группой населения, на которую ориентировались советские пропагандисты, были прежде всего именно евреи. Израилеведческие работы начали использоваться как средство воздействия на советских евреев с целью «деромантизировать» образ Израиля в массовом сознании и показать, насколько жизнь и быт в этой стране отличаются в худшую сторону от жизни в Советском Союзе, насколько «реальный Израиль» далек от «Земли обетованной». Именно этим может объясняться частота публикаций работ об Израиле в 1970—1980-е годы, а также то внимание, которое их авторы уделяли проблеме миграции и быта мигрантов в Израиле. Впрочем, даже тогда, когда советские исследователи писали по этим вопросам вещи объективно верные, потенциальные еврейские эмигранты им не верили: нагромождение оскорбительной лжи об Израиле было столь велико, что почти никто не пытался задуматься над тем, что среди этой лжи может быть и весьма горькая правда.

В отличие от советского периода, когда работы, посвященные политике Москвы на Ближнем Востоке, находились под жесткой идеологической цензурой и потому отражали лишь позицию руководства страны, в постсоветские годы на русском языке были опубликованы и куда более критические книги и статьи, авторы которых анализируют усилия российской дипломатии, порой направленные на снижение остроты арабо-израильского конфликта, а порой, напротив, на эскалацию региональной гонки вооружений. В каждой из арабо-израильских войн Советский Союз играл некоторую роль, порой – весьма значимую, и исследователи, естественно, не могли обойти этот феномен стороной[39 - См.: М.М. Наринский, «Советский Союз и Суэцкий кризис 1956 года. Новые данные» // «Новая и новейшая история», № 2 (2004); С. Шварц, «Советский Союз и арабо-израильская война 1967 года» (Нью-Йорк: издание Американского еврейского рабочего комитета, 1969); Р.Д. Дауров, «Долгая Шестидневная война. Победы и поражения СССР на Ближнем Востоке» (Москва: Институт востоковедения РАН, 2009); G. Golan, «Yom Kippur and After: Soviet Union and the Middle East Crisis» (New York: Cambridge University Press, 1977); М.М. Наринский, «Советский Союз и арабо-израильская война 1973 года» // «Новая и новейшая история», № 4 (2006); А.Ю. Шумихин, «Кремлевское руководство и урегулирование ближневосточного кризиса в октябре 1973 г.: Воспоминания советского дипломата». Рец. на: V. Israelyan, «Inside the Kremlin during the Yom Kippur War» (University of Pennsylvania Press, 1995) // «США: экономика, политика, идеология», № 9 (1996). В переводе с английского была опубликована крайне противоречивая работа: Изабелла Гинор, «Шестидневная война 1967 года и позиция СССР» // «США и Канада: экономика, политика, культура», № 12 (2002). Недавно появился важный сборник: Yaacov Ro’i and Boris Morozov (eds.), «The Soviet Union and the June 1967 Six Day War» (Stanford University Press, 2008).]. Рассматривались и дипломатические инициативы Советского Союза по сближению позиций вовлеченных в конфликт сторон[40 - См.: А.К.С. Сувейлим, «Арабо-израильский конфликт 1948–1991 годов и роль Советского Союза в его урегулировании» (Диссертация на степень кандидата исторических наук, Москва, 1991); Е.Д. Пырлин, «Трудный и долгий путь к миру: Взгляд из Москвы на проблему ближневосточного урегулирования» (Москва: «Российская политическая энциклопедия», 2002).]. Учитывая, что арабо-израильский конфликт был и оставался ареной борьбы супердержав, не приходится удивляться тому, что отдельные авторы связывают динамику отношений СССР/России с Израилем и арабскими странами с тенденциями, преобладавшими в двусторонних отношениях СССР и США и участию каждой из них в ближневосточной региональной политике[41 - См., в частности: Владимир Румянцев, «Арабо-израильские отношения в 1950-е гг.: взгляд из Вашингтона и Москвы» (Томск: Томский государственный университет, 2007); О.В. Теребов, «Новая ситуация на Ближнем Востоке и российско-американские отношения» // «США: Экономика. Политика. Идеология», № 11 (1992).]. В книгах, посвященных ближневосточной политике России в целом, ее роли в арабо-израильском конфликте и переговорном процессе традиционно уделяются содержательные главы[42 - См., например: А.М. Васильев, «Россия на Ближнем и Среднем Востоке: от мессианства к прагматизму» (Москва: «Наука», 1993), стр. 302–333; «Россия на Ближнем Востоке» (Москва: Институт изучения Израиля и Ближнего Востока, 2001), стр. 206–212 и 232–237 (статьи Е.Я. Сатановского и А.Ж. Хасянова); С.Г. Лузянин, «Россия – Израиль – Палестина» // «Восточная политика Владимира Путина. Возвращение России на Ближний Восток» (2004–2008 гг.)» (Москва: АСТ – «Восток – Запад», 2008), стр. 104–119.].

Значительный тематический блок в историографии советско-/российско-израильских отношений составляют статьи об экономических связях между государствами[43 - См.: А.В. Федорченко, «Российско-израильские экономические связи: итоги и перспективы» // «Мировая экономика и международные отношения», № 2 (2000); Н.В. Хаустов, «Торгово-экономическое сотрудничество между Россией и Израилем в 90-е годы» // «Востоковедный сборник», № 2 (2001), стр. 333–351; Ф.А. Тринич, «Россия – Израиль: состояние торгово-экономического сотрудничества» // «Ближний Восток и современность», № 20 (2003), стр. 346–354; А.В. Федорченко и Д.А. Марьясис, «НТК России и Израиля: возможности взаимодействия» // «Аналитический доклад Центра ближневосточных исследований МГИМО (У) МИД России», № 7 (2006).], а также о вопросах, относящихся к сфере пересечения религии и политики[44 - См.: Светлана Гасратян, «Русская духовная миссия в Израиле в 40–60-е годы ХХ века» // «Восток», № 5 (1998); Дмитрий Шевелев, «Позиция Русской православной церкви Московского патриархата по палестинской проблеме в период второй интифады» // «Ближний Восток и современность», № 15 (2002), стр. 229–238.]. Естественно, что и израильский опыт «выхода из социализма», и израильская модель обеспечения свободы совести и вероисповедания для представителей различных религий привлекает внимание российских исследователей.

На сегодняшний день опубликованные работы по истории советско-израильских и российско-израильских отношений позволяют говорить, что этап формирования концепций и сбора основных документальных материалов (несмотря на обозначенные выше проблемы в этой сфере) в целом завершен. Изданные книги и статьи затрагивают практически все аспекты, которые являлись ключевыми для истории отношений двух стран. Вместе с тем список неизученных вопросов еще весьма и весьма значителен; в особенности это касается последних двадцати лет, постсоветского периода двусторонних отношений. Кроме того, не нужно забывать о том, что сами российско-израильские отношения развиваются в последние годы чрезвычайно динамично, и анализ, даже в целом адекватный еще несколько лет назад, практически совершенно нерелевантен в настоящее время.

Учитывая все вышесказанное, настоящая книга целиком посвящена как раз наименее изученному периоду двусторонних отношений России и Израиля – двадцати годам, прошедшим с момента восстановления работы посольств в обеих странах. При этом точка зрения авторов настоящей монографии состоит в том, что, по совокупности причин, вызванных как процессами, происходившими в отношениях Израиля и США, так и динамикой международных отношений Российской Федерации, в 2008 году вектор двусторонних контактов существенным образом изменился к лучшему. Существенные персональные изменения в израильском руководстве после всеобщих выборов 2009 года стали дополнительным катализатором сближения между обеими странами и их политическими элитами. Эти изменения еще не стали предметом анализа в научной литературе, и именно этот пробел призвана заполнить настоящая книга. Периоду с 1991 по 2007 год посвящена вторая глава монографии, в то время как все последующие – трем самым последним годам, с 2008 по конец февраля 2011 года.

Глава 2

Россия и Израиль после восстановления дипломатических отношений – факторы взаимного интереса и проблемы

После распада Советского Союза и создания двенадцатью бывшими советскими республиками Содружества независимых государств Российская Федерация, выступив как правопреемница СССР на международной арене, заняла место постоянного члена Совета Безопасности ООН, сохранив и статус ядерной державы. Вместе с тем сложившиеся принципиально новые геополитические условия заставили Россию заново строить всю концепцию своей внешней политики. Определились два важнейших направления российской внешней политики: отношения с бывшими республиками СССР, или так называемым «ближним», или «новым», зарубежьем, а также с ведущими странами Запада, и прежде всего с США.

Отношения России с новыми независимыми государствами ближнего зарубежья определялись проблемами формирования политического и экономического сотрудничества в рамках СНГ, защитой интересов русскоязычного населения в бывших республиках Советского Союза и разделом собственности бывшей Советской армии. Вместе с тем, несмотря на все заявления о полной «независимости и суверенитете», государства ближнего зарубежья не могли обойтись без эффективной военно-политической поддержки России. В наиболее проблематичные моменты Россия вмешивалась в дела «ближнего зарубежья», а именно в конфликты между Абхазией и Грузией, между Азербайджаном и Арменией, в противостояние между самопровозглашенной Приднестровской республикой и Молдавией, а также в гражданскую войну в Таджикистане. Во всех этих конфликтах участие российского миротворческого воинского контингента усиливало и политический вес России как единственной внешней силы, способной, вмешавшись в конфликт, существенно повлиять на векторы региональных отношений.

Отношения с Израилем – один из самых проблемных компонентов того внешнеполитического «наследства», которое Россия получила от Советского Союза. Дело не только в отсутствии дипломатических отношений на протяжении двадцати четырех лет – с июня 1967 по декабрь 1991 года, хотя, конечно, важность этого разрыва переоценить невозможно. Едва ли не более важным было то, что на протяжении многих лет советские руководители использовали агрессивно антиизраильскую риторику, которая, будучи постоянно повторяемой в печатных и электронных СМИ, формировала резко негативное отношение к Израилю широких слоев советских граждан – и это отношение не могло исчезнуть столь же быстро, сколь исчез с карты мира Советский Союз.

Взаимоотношения Советского Союза и Израиля представляют собой в общем уникальный случай в советской внешней политике. Дипломатическая и политическая поддержка Советского Союза, вышедшего из Второй мировой войны одним из победителей, ставшего постоянным членом Совета безопасности ООН, в ключевой период определения судьбы и будущего Палестины сыграла едва ли не центральную роль. СССР был одной из первых стран, признавшей Израиль и де-факто, и де-юре и уже 17 мая 1948 года установившей с ним дипломатические отношения. Военная поддержка СССР во время первой арабо-израильской войны, начавшейся 15 мая 1948 года после завершения британского мандата, также сыграла огромную роль в становлении только что провозглашенного еврейского государства. Однако уже в феврале 1953 года, после взрыва в резиденции советского посла в Тель-Авиве, дипломатические отношения были разорваны. Причины разрыва Советским Союзом дипотношений с Израилем в последний месяц жизни И.В. Сталина так и не прояснены, и мы так и не знаем, было ли это связано с планировавшимся показательным процессом над «врачами-убийцами» в Москве или нет. Восстановление контактов произошло уже после смерти вождя, в июле 1953 года. Вслед за этим последовал короткий промежуток времени, когда обе страны поддерживали более или менее нормальные дипломатические контакты, хотя вопрос о разрешениях на эмиграцию подсудно довлел над ними: израильские власти, которые от поисков «государства для народа» перешли к поискам «народа для государства»[45 - Когда Государство Израиль только возникло, Д. Бен-Гурион, его первый глава правительства, затронул самую суть проблемы: вопрос, который на протяжении столетий звучал как «найдется ли государство для народа?», приобрел совершенно иной смысл – «найдется ли народ для государства?».], стремились добиться массовой еврейской иммиграции из Советского Союза, на что советские руководители совершенно не были готовы. Еще 21 сентября 1948 года за подписью, пожалуй, самого знаменитого в те годы еврея страны – Ильи Эренбурга – в центральной «Правде» вышла большая статья под заголовком «По поводу одного письма», в которой, в частности, говорилось: «Каждый советский гражданин понимает, что дело не только в национальном характере государства, но и в его социальном строе. Гражданин социалистического общества смотрит на людей любой буржуазной страны, в том числе на людей Государства Израиль, как на путников, еще не вырвавшихся из темного леса. Гражданина социалистического общества никогда не сможет прельстить судьба людей, влачащих ярмо капиталистической эксплуатации. <…> Советские евреи вместе со всеми советскими людьми отстраивают свою социалистическую родину. Они смотрят не на Ближний Восток, они смотрят в будущее»[46 - И.Г. Эренбург, «По поводу одного письма» // «Правда», 21 сентября 1948 г.]. Этот подход советских властей оставался практически неизменным на протяжении двух десятилетий, и он, естественно, создавал непрерывный, хоть и редко упоминаемый в официальных переговорах, очаг напряженности в двусторонних отношениях даже и в относительно благоприятные годы[47 - См.: Arnold Krammer, «The Forgotten Friendship. Israel and the Soviet Bloc, 1947–1953» (Urbana: University of Illinois Press, 1974), pp. 151–164 («The Critical Question of Emigration»); Йосеф Говрин, «Израильско-советские отношения, 1953–1967» [1990] (Москва: «Прогресс», 1994), стр. 78–80 и 138–148.]. После сокрушительного разгрома арабских стран в Шестидневной войне 10 июня 1967 года Советский Союз вновь отозвал своего посла из Израиля и прервал любые торгово-экономические связи с этой страной[48 - См.: Йосеф Говрин, «Израильско-советские отношения, 1953–1967», стр. 117–119 и 322–328.]. С этого времени и вплоть до 1991 года дипломатических отношений между двумя государствами не было.

Советский Союз разрывал отношения с отдельными странами Азии, Африки и Латинской Америки, Израиль не был единственным подобным государством, однако перерывы, как правило, были кратковременными (с Ираком дипотношений не было с 1955 по 1958 г.; с Камбоджей – с 1973 по 1979 г.). Только с двумя странами СССР не восстанавливал отношений в течение многих лет: с ЮАР после отзыва посла в 1956 году и с Израилем, с 1967 по 1991 год.

На протяжении почти четверти века (с 1967 по 1991 г.) формально разорванные советско-израильские отношения находились в критической зависимости от двух «внешних» факторов. С одной стороны, Советский Союз находился под сильным давлением со стороны своих как бы союзников в арабском мире (хотя формально никакая из арабских стран не находилась в военно-политическом союзе с СССР), требовавших не восстанавливать дипломатические отношения с сионистским государством. С другой стороны, для Израиля куда большее значение, чем дипломатические отношения, имела возможность еврейской эмиграции из СССР – совершенно очевидно, что для израильских руководителей открытые ворота для эмиграции без дипломатических отношений (как это было в 1967–1980 гг.) были предпочтительнее, чем дипломатические отношения в условиях запрета еврейской эмиграции (как это было в 1948–1953 и 1954–1967 гг.). Израиль требовал для советских евреев права, которым власти не наделяли представителей никаких групп населения страны – права на свободу выезда. С течением времени (особенно после принятия в 1974 году знаменитой поправки Джексона – Вэника, не отмененной, кстати, до сих пор) это требование стало важным компонентом антисоветского инструментария американской дипломатии, что поставило советских евреев едва ли не в эпицентр противостояния двух великих держав в период «холодной войны». При этом не только Израиль, но и Советский Союз претендовал на то, чтобы представлять людей, не являющихся его жителями: raison d’etre Государства Израиль была (и во многом остается) претензия на представление всех евреев, вне зависимости от того, где они живут и какое гражданство имеют, а Советский Союз видел себя как государство всех трудящихся, как центр всемирной борьбы против капитализма и империализма. Экспансионистская идеология официальной Москвы, чем дальше, тем больше не без оснований видевшая в Государстве Израиль союзника тех сил, борьба с которыми была стержнем ее устремлений, никоим образом не могла сочетаться с идеологией официального Иерусалима, бывшей по-своему не менее экспансионистской: если Советский Союз стремился «спасти» Палестину и весь Ближний Восток от «националистического безумия международного сионизма», представляющего собой «расизм под голубой звездой на службе антикоммунизма», то израильские руководители видели свою задачу в том, чтобы «вызволить» живших в СССР евреев «из плена красного фараона». Объективные различия в подходах двух стран были столь значительны, что до момента расформирования Советского Союза дипломатические отношения с Израилем так и не были восстановлены.

Процесс постепенного налаживания этих отношений на дипломатическом уровне последовательно изложен в мемуарно-аналитической статье опытного дипломата В.И. Носенко, работавшего, в частности, и в российском посольстве в Израиле[49 - Владимир Носенко, «Строить – не ломать. Нормализация отношений с Израилем понадобилась Советскому Союзу в перестройку» // «Время новостей», 18 октября 2006 г.]. Изложение нами событий 1985–1991 годов в значительной мере опирается на его воспоминания и размышления.

После прихода к власти Михаила Горбачева первым контактом стала неофициальная встреча советского и израильского послов во Франции Юлия Воронцова и Овадии Софера в июле 1985 года. Ю.М. Воронцов признавал возможность нормализации отношений, но при условии кардинальных сдвигов в подходе Израиля к урегулированию, его согласия на созыв международной конференции по Ближнему Востоку. Как отмечает В.И. Носенко, «такая позиция отчасти совпадала с установкой, изложенной министром иностранных дел СССР Андреем Громыко в 1973 году на Женевской мирной конференции тогдашнему главе МИДа Израиля Аббе Эвену». В дальнейшем посредником выступил президент Всемирного еврейского конгресса Эдгар Бронфман, посетивший в сентябре 1985 года Москву. Он привез М.С. Горбачеву личное послание тогдашнего премьер-министра Израиля Шимона Переса относительно налаживания диалога. В советском ответе был повторен призыв к коренному изменению Израилем подхода к урегулированию. С лета 1985 года в ЦК КПСС рассматривался вариант направления в Израиль группы консульских сотрудников для решения вопросов, связанных со статусом проживавших там советских граждан и защитой имущественных интересов СССР в этой стране. Инструкции МИДа для этой группы исключали обсуждение любых политических проблем, рекомендовали осуществлять контакты в Тель-Авиве, а не в Иерусалиме, и преимущественно через посольство Финляндии, представлявшее интересы СССР в Израиле. Советские представители категорически отвергли вариант направления аналогичной израильской группы в Москву, сославшись на отсутствие у Израиля в СССР как имущественных интересов, так и своих граждан. В начале 1987 года израильтяне согласились принять советских представителей, не выдвигая собственных условий, хотя и намекнули на желательность взаимности. В июле группа во главе с Георгием Мартиросовым прибыла в Израиль, причем теперь ей поручалось «не уклоняться и от политических контактов». В апреле 1987 года М.С. Горбачев в присутствии президента Сирии Хафеза Асада заявил, что отсутствие дипломатических отношений с Израилем «ненормально»[50 - Цит. по: А.М. Васильев, «Россия на Ближнем и Среднем Востоке», стр. 305.]. С июля 1988 года в Москве начали работать израильтяне (группу представителей возглавлял Арье Левин). «На первых порах и советские, и израильские консульские сотрудники сталкивались с большими трудностями – их функции были ограниченны, контакты в обеих странах велись на невысоком рабочем уровне», – признает В.И. Носенко.

Положение стало меняться к лучшему после того, как руководство Израиля выразило готовность направить всю возможную помощь в переживший в 1988 году страшное землетрясение город Спитак в Армении, а также после безоговорочной выдачи Израилем преступников, угнавших в декабре того же года самолет из Минеральных Вод в Израиль. Развитию связей способствовало и смягчение подхода СССР к выезду евреев в Израиль. Еще в начале перестройки из тюрем освободили Анатолия Щаранского и несколько других видных еврейских диссидентов, которым было разрешено покинуть СССР. Число выезжавших евреев неуклонно росло: в 1988-м – 2228 человек, в 1989-м – 1923, с января 1990 по октябрь 1991 года – около 320 тысяч человек. Но эмиграция была сопряжена с многочисленными бюрократическими препонами. До осени 1991-го блокировалось открытие прямой авиалинии Москва – Тель-Авив (самолеты летали преимущественно через Будапешт). «И все же позитивные изменения были очевидны, – подчеркивает В.И. Носенко. – Официальная критика сионизма шла на спад, появлялись отдельные публикации, разоблачавшие антисемитизм. Однако наиболее острые из них проходили с немалыми сложностями. Случалось, что только вмешательство члена Политбюро ЦК КПСС Александра Яковлева открывало возможность их выхода в свет».

В феврале 1989 года министр иностранных дел СССР Эдуард Шеварднадзе и его израильский коллега Моше Аренс встретились в Каире и договорились о контактах между МИДами двух стран. МИД СССР стал постепенно заменять ЦК КПСС в диалоге с Израилем. Последовала серия визитов израильских министров в Москву. В ходе встречи министров иностранных дел СССР и Израиля в Нью-Йорке в сентябре 1990 года было решено заменить консульские группы генконсульствами и тем самым поднять уровень двусторонних отношений. Представительства в Москве и Тель-Авиве были подняты до уровня генеральных консульств 3 января 1991 года. В марте 1991 года в Лондоне глава советского правительства Валентин Павлов встретился с тогдашним премьер-министром Израиля Ицхаком Шамиром. 1 октября 1991 года открылось прямое сообщение чартерными рейсами по маршруту Москва – Тель-Авив.

После первой иракской войны («Буря в пустыне») США вплотную приступили к подготовке мирной конференции, и усилия СССР в этом направлении послужили для них хорошим подспорьем. В ситуации, когда перспектива конференции становилась все реальнее, Израиль в мае 1991 года посетил тогдашний министр иностранных дел Александр Бессмертных. В середине октября 1991 года новоназначенный министр иностранных дел СССР Борис Панкин и госсекретарь США Джеймс Бейкер посетили Иерусалим, где объявили об открытии 30 октября в Мадриде мирной конференции. Здесь же 18 октября 1991 года Панкин заявил о полном восстановлении дипотношений с Израилем.

Для израильтян, впрочем, куда важнее была борьба не за дипотношения, а за свободную иммиграцию: когда в результате массового исхода конца 1980-х – начала 1990-х в Израиль из СССР за три года прибыло больше переселенцев, чем за все предшествующие сорок лет израильской государственности, вновь открытые в Москве и Тель-Авиве посольства воспринимались скорее как приятный «бонус» к главному успеху. При этом многие в Израиле испытывали чувство неподдельной радости в связи с восстановлением дипломатических отношений со страной, на исторической территории которой родились почти все первые президенты и премьер-министры еврейского государства: как известно, именно на территории Российской империи появились на свет Давид Бен-Гурион, Хаим Вейцман, Моше Шарет, Леви Эшколь, Голда Меир, Менахем Бегин и многие другие из тех, кого принято называть отцами-основателями Израиля.

Американский политолог Роберт Фридман в своей работе, посвященной российско-израильским отношениям в 1990-е годы, выделяет три основные причины заинтересованности России в развитии отношений с Израилем в то время[51 - Robert O. Freedman, «Russia and Israel under Yeltsin» // Israel Studies, vol. 3, no. 1 (Spring 1998), pp. 140–169.]. Первая причина – экономическая: к 1996 году Израиль стал вторым по величине товарооборота российским торговым партнером на Ближнем Востоке после Турции. Израиль экспортировал в Россию как сельскохозяйственную продукцию, так и разработки в области высоких технологий. Вторая причина – дипломатическая. По-видимому, сильно переоценивая возможности произраильского лобби в США, отдельные российские руководители надеялись, поддерживая хорошие отношения с еврейским государством, улучшить свои позиции в глазах американской администрации. Корректные отношения с Израилем также позволяли России играть (или делать вид, что играет) роль коспонсора в арабско-израильском переговорном процессе, что, в свою очередь, позволяло президенту Б.Н. Ельцину демонстрировать своим внутренним противникам, националистам и коммунистам, что под его руководством Россия сохраняет статус державы в международной дипломатии. Третья причина лежит в сфере культурных связей. В 1990-е годы из России и других республик бывшего Советского Союза в Израиль переселились сотни тысяч людей, для которых русский был родным языком, вследствие чего российские книги, фильмы, спектакли и т. д. стали неотъемлемой частью культурной мозаики Иерусалима, Тель-Авива, Хайфы, Ашдода и других городов.

У Израиля в тот период были свои причины заинтересованности в развитии отношений с Россией. Во-первых, для Израиля было чрезвычайно важно поддерживать устойчивый поток иммиграции, переломившей тенденцию неуклонного увеличения доли арабов в населении страны. Во-вторых, израильские руководители надеялись в ходе прямых контактов с российскими руководителями предотвратить экспорт современного российского оружия своим ближневосточным врагам, таким, как Ливия, Сирия, Иран и Ирак. В-третьих, для Израиля имели немалую важность торговые отношения с Россией, которая поставляла в Израиль неграненые алмазы, металлы и древесину, а также продукты и товары, к которым привыкли выходцы из СССР/СНГ (бизнесмены из их среды наладили экспорт этих товаров в Израиль, от пельменей и красной икры до дисков и кассет популярных эстрадных исполнителей). В-четвертых, в Израиле надеялись, что дни, когда официальные представители Москвы в публичной сфере всегда и во всем солидаризируются с позициями арабских стран против Израиля, безвозвратно миновали, вследствие чего Россия повлияет прежде всего на Сирию с целью интенсификации политического диалога в направлении подписания мирного соглашения между нею и Израилем.

Официальные отношения России и Израиля поступательно развивались, сопровождаясь подписанием множества двусторонних соглашений. Договоры, которые заключались в разное время Москвой и Иерусалимом, в итоге охватили практически все важнейшие сферы двусторонних отношений: политику, экономику, сферу безопасности, транспорт и туризм.

Политический диалог между Россией и Израилем, в результате которого и были подписаны все двусторонние соглашения, развивался не только благодаря обменам делегациями на высшем уровне (в конце апреля 1994 года, а затем в сентябре 1995 года Москву посетил тогдашний премьер-министр Израиля Ицхак Рабин, в марте 1997 года официальный визит в Россию нанес новый премьер-министр Израиля Биньямин Нетаньяху, в конце января 2001 года с визитом в Россию прибыл занимавший в тот период пост президента Моше Кацав, а в апреле 2005 года Владимир Путин стал первым главой России, посетившим еврейское государство), а также регулярным рабочим контактам между главами государств, но и благодаря активной работе на уровне министерств и профильных ведомств.

Между Россией и Израилем был подписан целый ряд соглашений. Одним из первых двусторонних документов стал договор о воздушном сообщении, заключенный еще в 1993 году. Уже в следующем году за ним последовали соглашение о торгово-экономическом сотрудничестве, договор о кооперации в области агропромышленного комплекса, соглашения о сотрудничестве в областях здравоохранения, образования и культуры, туризма, а также конвенция о предотвращении двойного налогообложения и уклонения от налогообложения. В 1995–1997 годах был подписан еще целый ряд соглашений: о сотрудничестве в области почтовой связи, об условиях деятельности культурных центров, о взаимной помощи в таможенных вопросах. Кроме того, Москва и Иерусалим подписали три договора, охватывающих сферу безопасности: соглашение по борьбе с преступностью, договор о специальных мерах по обеспечению безопасности гражданской авиации, а также меморандум о взаимопонимании по вопросам военного сотрудничества. Наконец, уже в начале 2000-х годов Россия и Израиль заключили соглашения о процедуре выдачи дипломатических паспортов (2002) и сотрудничестве в области морского транспорта (2003)[52 - См.: Александр Крылов, «Соотечественники в Израиле» (Москва: МГИМО – Университет, 2005), стр. 44.].

О российско-израильских отношениях в 1990 – 2000-е годы написано на удивление немного, и сравнительно небольшой по объему аналитический доклад Владимира (Зеэва) Ханина, подготовленный им для Института Ближнего Востока в сентябре 2009 года, – один из лучших материалов по данной тематике. Имеет смысл процитировать ключевые положения этого документа:

«Помимо того что любая страна, претендующая на статус великой державы, вынуждена в той или иной мере присутствовать на Ближнем Востоке, российские интересы в регионе включают еще три основных компонента: во-первых, массированную интервенцию российских компаний в сферу добычи и переработки нефти и газа, равно как и в систему транспортировки углеводородов арабо-мусульманских стран. Во-вторых, расширение и диверсификацию контрактов на поставки местным режимам российских вооружений. (Оба этих компонента среди прочего должны были обеспечить «живую валюту» для российского ВПК и амбициозных программ модернизации экономики.) Третьей целью являются усилия по делегитимизации в глазах «умеренного» исламского мира чеченских сепаратистов и минимизации их поддержки со стороны арабских стран.

Эта активная линия Москвы на Ближнем Востоке, ставшая региональным отражением российских геополитических и экономических интересов в первом десятилетии XXI века, и особенно начиная со второй каденции президента В.В. Путина, для экспертного сообщества отнюдь не стала сюрпризом. Еще в середине 1990-х годов многие аналитики были уверены, что возвращение России на Ближний Восток – вопрос времени.

Тем не менее многие должностные лица, участвующие в формировании внешнеполитического курса Израиля, долгое время игнорировали эти тенденции – тем более что формальное присутствие России в сфере непосредственных израильских интересов в регионе ограничивалось ее ролью «коспонсора ближневосточного мирного процесса», каковое было такой же фикцией, как и сам мирный процесс. При том что с момента установления дипломатических отношений между двумя странами политический диалог шел на самом высоком уровне, интересы израильского руководства на российском направлении ограничивались укреплением связей с российскими евреями и поощрением их репатриации в Израиль, импортом энергоносителей и действиями (впрочем, достаточно вялыми) по дипломатическому обеспечению активности израильских бизнесменов на российском рынке. Визиты высших израильских официальных лиц в Россию и иные встречи на высоком уровне носили весьма бессистемный характер и, по сути, ограничивались тремя целями:

• срочно погасить внезапно возникший кризис во взаимоотношениях (как, например, вояж Б. Нетаньяху, который в 1997 году попробовал «наскоком» сорвать реализацию российско-иранского ядерного контракта);

• представить в Кремле уже согласованную с США, Евросоюзом и арабскими партнерами по переговорам очередную региональную инициативу;

• в погоне за голосами русскоязычных израильтян «покрасоваться» на экранах принимаемых в Израиле российских телеканалов накануне очередных выборов.

Справедливости ради отметим, что в контексте российских ближневосточных интересов израильский трек, по сравнению с иранским, сирийским и даже североафриканским направлением, также долгое время был сравнительно периферийным. Лишь в самое последнее время наметилось резкое возрастание интереса российской стороны к осуществлению в Израиле проектов в сфере инвестиций, инфраструктуры и транспорта, а также сотрудничеству в сфере высоких (особенно военных, космических и нано-) технологий»[53 - Владимир (Зеэв) Ханин, «Израиль и Россия: новые возможности, старые проблемы?» Аналитический доклад (Москва: Институт Ближнего Востока, 14 сентября 2009 г.), http://www.iimes.ru/rus/stat/2009/14-09-09b.htm.].

Учитывая, что на протяжении многих десятилетий основным требованием израильской стороны по отношению к СССР было требование свободной еврейской эмиграции, можно было предположить, что с момента снятия ограничений на выезд для евреев (это случилось, как известно, в конце 1980-х) отношения между двумя странами будут идиллическими. Этого, однако, не случилось.

В 1990-е – в первой половине 2000-х годов отношения между двумя странами были далеки от идеальных. На то были среди других и личные причины. За годы своего президентства Борис Ельцин ни разу не побывал в Израиле; первое посещение им Святой земли состоялось спустя считанные дни после отставки, в начале января 2000 года. В конце апреля 1992 года Израиль посетил вице-президент России Александр Руцкой, тогда еще – союзник Б.Н. Ельцина, и этот визит – первое посещение Израиля российским политиком столь высокого ранга – прошел очень успешно. В начале января 1993 года в рамках деловой поездки на Ближний Восток Израиль посетил спикер российского парламента Руслан Хасбулатов, встретившийся со всеми высшими руководителями еврейского государства. Однако в том же году пути Б.Н. Ельцина, с одной стороны, и А.В. Руцкого и Р.И. Хасбулатова – с другой, фатальным образом разошлись, двое последних потеряли и посты, и политическое влияние, вследствие чего договоренности, достигнутые с ними их израильскими собеседниками, естественно, не имели дальнейшего развития. «За “мои” пять с половиной лет не удалось реализовать ни один крупный российско-израильский проект», – признавал первый российский посол в Израиле, Александр Бовин, в своих мемуарных записках[54 - См.: Александр Бовин, «5 лет среди евреев и мидовцев», стр. 117.].

В середине 1990-х отношения двух стран ухудшились. На то были разные причины. С одной стороны, когда в январе 1996 года министром иностранных дел, а позднее главой правительства России стал Е.М. Примаков, которого в Израиле считали политиком откровенно враждебным, многие в Израиле восприняли это как возвращение России к внешнеполитическому курсу времен «холодной войны». С другой стороны, очень существенное влияние на отношение израильского политического истеблишмента и руководителей силовых структур к России оказывало российско-иранское военно-техническое сотрудничество. В Израиле не осознавали, что российская политика на Ближнем Востоке, даже когда она в тех или иных своих компонентах напоминает политику Советского Союза, – принципиально иная по сути своей. Наилучшим образом, на наш взгляд, эту специфику отразил Е.Я. Сатановский в своей статье «Израиль и Россия: некоторые соображения о текущем состоянии отношений», опубликованной в Израиле в 2005 году:

«Ответ на вопрос, хочет ли Россия стать СССР на Ближнем Востоке – отрицательный. Возвращаться в эпоху миллиардных безвозвратных кредитов и участия в чужих войнах означает рисковать последним, что осталось от Российской империи и СССР – самой Россией. Никакие амбиции того не стоят. С другой стороны, теоретические морально-политические соображения не заставят сегодняшний российский бизнес, в том числе предприятия ВПК и производителей оборудования для ядерной энергетики, отказаться от контрактов, если только те не запрещены напрямую высшим руководством. В российском истеблишменте доминирует мнение, что внешнее давление на Россию в этой области относится к сфере не безопасности, а конкуренции, и уход отечественных производителей с ближневосточных рынков приведет не к сворачиванию программ, по которым идет сотрудничество с Москвой, а к замещению российских структур французскими, немецкими или китайскими. <…> Иран для России – сосед и партер, а не потенциальный противник, Сирия – потенциальный деловой партнер, имеющий опыт сотрудничества. Именно так к ним и относятся»[55 - Евгений Сатановский, «Израиль и Россия: некоторые соображения о текущем состоянии отношений» (часть первая) // «Вести» (Израиль), 16 июня 2005 г.].

«После убийства Рабина отношения с Россией ухудшились, – признает многолетний глава Бюро по связям с евреями Восточной Европы при канцелярии премьер-министра Израиля Яков Кедми. – Это произошло по инициативе Израиля. На премьер-министра Б. Нетаньяху оказывало сильное давление разведывательное сообщество, которое по невежественности и неграмотности утверждало, что именно Россия дает Ирану возможность создать ядерное и ракетное оружие. Кроме того, Б. Нетаньяху считал, что все, что ему надо от России, он добьется в Вашингтоне, и потому на Москву нечего тратить время. Хотя на конфронтацию он все же не шел и дважды посетил Москву, хотя толку от этих визитов было мало, скорее наоборот. Он много обещал, ничего не выполнял, и многих разочаровал. <…> В последующие годы отношения между странами продолжались в стиле “вялотекущей шизофрении”. Были встречи, контакты, разговоры, были взаимные комплименты, но практических и реальных сдвигов не было»[56 - Интервью Якова Кедми Александру Гольденштейну // портал IzRus (Израиль), 6 сентября 2010 г., http://izrus.co.il/history/article/2010-09-06/11611.html.].

Процессы ухудшения на российско-израильском направлении шли параллельно негативным процессам в отношениях России и США. Отношения двух держав продолжали ухудшаться после прихода к власти в начале 2000 года их новых президентов: В.В. Путина и Дж. Буша-мл., и в этом контексте, учитывая очевидно проамериканскую политику израильских правительств в то время, буксовали и российско-израильские отношения. «В последнее время в отношениях между нашими странами все чаще присутствуют скандалы и проблемы», – справедливо замечал корреспондент ведущей российской газеты «Коммерсант», интервьюировавший посла Израиля в России Анну Азари сразу после вручения ею верительных грамот в ноябре 2006 года[57 - См.: Александр Реутов, «Реальная картина лучше, чем ее рисует пресса» // «Коммерсант», 16 ноября 2006 г.]. «Как вы оцениваете нынешнее состояние российско-израильских отношений?» – спросил в октябре 2006 года корреспондент газеты «Время новостей» одного из патриархов советской и российской дипломатии, многолетнего посла в Индии, Франции, Афганистане, США и ООН Юлия Воронцова. «Я бы сказал, что они нормализовались. Но и не особенно улучшились – ведь все основные “раздражители” остались, прежде всего палестинская проблема. Бомбежки Ливана минувшим летом тоже не пошли на пользу нашим отношениям», – с удивительной для столь опытного дипломата откровенностью признал Ю.М. Воронцов[58 - «Встретились, разговорились и тут же поругались». Интервью Александра Самохоткина с Юлием Воронцовым // «Время новостей», 18 октября 2006 г.].