Врачебная тайна доктора Штанца

– Вот она, – проговорил вполголоса доктор, когда увидел крепость во всей красе.

Так, не отрывая глаз от величественного сооружения, он простоял неподвижно чуть больше пяти минут, пока не почувствовал, как его лицо немеет от холодного пронизывающего ветра, дующего здесь из-за слишком открытого пространства со всех сторон.

Подняв ворот пальто и глубже натянув на голову шляпу, доктор, наконец, сорвался со своего места и быстрой походкой отправился обратно в квартиру, громко постукивая металлической набойкой своей трости по мощёным улицам. Однако прежде чем он дошёл до своего съёмного жилья, его прогулка была прервана привлёкшим внимание нескольких прохожих небольшим, но неприятным происшествием.

Прямо под вывеской сапожной мастерской один очень нелицеприятного мерзкого вида и не хилого телосложения гражданин довольно громко отчитывал подростка лет тринадцати за какую-то значимую для того провинность. Штанц поначалу стоял на другой стороне маленькой улочки, несколько минут внимая ругательствам этого человека, но затем не выдержал и, раздвинув широким жестом своих мощных рук толпу зевак, подошёл к лежавшему на земле и прикрывающемуся от ударов плетью пареньку. Бьющий и посыпающий его проклятиями гражданин от неожиданности замер с поднятой для очередного удара плетью рукой. Огромная фигура Штанца немного смутила этого человека, но уже через секунду он и на него разразился самой отборной бранью.

– Это что ещё за дурак мешает мне воспитывать собственного сына?! – закричал он, грозно посмотрев на доктора.

– Разве он твой отец? – протягивая свою руку подростку, спросил у него Штанц.

– От-т-тчим, – заикаясь и утирая пошедшую носом кровь, ответил паренёк, испуганно отползая.

Штанц сам схватил его за локоть и одним быстрым движением поднял на ноги. Затем резко развернулся и посмотрел на пышущего ненавистью сапожника, готового нанести удар плетью теперь по этому, дерзнувшему вмешаться в его якобы воспитательный процесс незнакомцу. Однако что-то сдержало сапожника. Вместо этого он прокричал:

– А вы знаете, что этот мерзавец порезал несколько кусков дорогой кожи, из которой вышло бы две пары прекрасных башмаков? Кто мне заплатит за нанесённый ущерб? Кто? – потряс он плетью над головой Штанца.

– Моя матушка, она больна, – запричитал за спиной доктора подросток, – а вы не даёте ни крейцера на лекарства.

– Больше не слова, – резко отрезал Штанц. – Расходитесь! – крикнул он на окруживших их зевак, выставив вперёд свою руку с тростью.

Народ с неохотой, но медленно стал разбредаться, всё же вняв повелительной интонации смелого высокого господина в чёрном одеянии. Как только переулок опустел, Штанц запустил руку в кафтан и протянул её с пригоршней золотых монет пареньку. Тот в страхе отступил, но доктор насильно пересыпал монеты в его ладони.

– Это мои деньги! – расширив глаза от жадности, заголосил сапожник. – И если этот щенок не отдаст их мне сейчас, то он сделает это потом.

Штанц резко развернулся и ткнул указательным пальцем левой руки пыхтящего злобой сапожника прямо в лоб. Тот выронил хлыст и в ужасе, что ему кто-то посмел перечить, прижался к стене своей мастерской. Столь странный удар Штанца подействовал на него почему-то как успокаивающее средство на взбесившееся животное. Он попытался оторваться от стены, но не смог. Его будто пригвоздили к ней. Да и вообще, члены его почему-то больше не слушались.

– Подбери, – приказал Штанц, растерянному подростку, указав ему на хлыст которым того только что так нещадно стегали.

Паренёк подчинился, не сводя взгляда с доктора.

– Ну а теперь, мы ведь оба знаем, что тебе нужно делать, – нахмурившись и опустив уголки рта, произнёс Штанц, всё так же пристально смотря в глаза подростка.

Юноша отрицательно завертел головой, но словно бессознательно, против своей воли, медленно расправил кожаный хлыст и стал наносить удары по телу своего ошарашенного и абсолютно беспомощного отчима.

– Сильнее, – потребовал тихо Штанц. – Ещё сильнее, – повторил он через минуту, видя, как паренёк сопротивляется чужой воле.

Через несколько минут оглушительный свист хлыста разносился эхом уже по всему переулку, а словно распятый у стены сапожник, не в силах даже закричать от дикой пронизывающей всё его тело боли, истекал кровью. Обильно сочащаяся через рассечённую одежду и лопнувшую кожу изуродованного лица, она быстро образовывала на булыжном тротуаре возле сапожной мастерской ярко-багровую лужу.

И неизвестно, сколько бы эта садистская экзекуция ещё продолжалась, если не случайно свернувшая в переулок пара торговок, крики которых снова привлекли сюда внимание очередных зевак, поднявших такой шум и гам, что его услышал даже доктор Штанц, на тот момент, давно шагающий своей твёрдой спокойной походкой уже далеко от этого места.

Но данное происшествие стало не последним на его пути следования к съёмной квартире. Прямо возле самого дома на доктора внезапно выскочила из подворотни стая бездомных, сердитых, ощетинившихся и разразившихся диким лаем собак. Штанц поначалу не обратил на них никакого внимания. Смело отстукивая по булыжной мостовой своей мощной тростью, он продолжал приближаться к заветным дверям. Но в какой-то момент огромный шелудивый лохматый пёс дворовой породы вырвался из обступившей доктора стаи, и, клацая зубами, попытался схватить столь беспечного с виду человека прямо за ногу.

Реакция мужчины оказалась мгновенной. Несмотря на кажущуюся браваду и пренебрежение грозящей ему опасностью, Штанц молниеносно нанёс своей тростью удар такой чудовищной силы по озверевшему животному, что ошарашенный увесистый пёс отлетел с диким визгом на другую сторону улицы, словно сухая еловая щепка. И встать с этой мостовой, ему явно уже было не суждено. Остальная стая разрывающихся от лая собак смолкла сразу, как доктор протянул к ним свою руку и обвёл их свору своим пристальным взглядом. Так что через минуту ни на этой улице, ни на ближайших к ней переулках уже не осталось и следа ни от одной беспризорной псины. А пара местных жителей, выглядывающих с любопытством из окон своих квартир и ставших невольными свидетелями весьма странной мизансцены, моментально захлопнули ставни, осеняя себя при этом нескончаемыми крестными знамениями.

Хозяйка квартиры встретила Штанца прямо в дверях.

– Наконец-то, доктор, вы пришли, – обратилась она к своему постояльцу. – Нашей дочери стало хуже. Не могли бы вы её осмотреть? Я прошу вас.

Доктор подошёл к камину и, сдёрнув плащ, спросил:

– Где она?

– Там, – указала женщина на дверь под лестницей, – я провожу.

– Не надо, – ответил доктор, – я возьму из экипажа свой саквояж и зайду к ней сам.

Женщина заломила руки и, перекрестившись, стала ждать своего постояльца.

Вернувшись с маленьким чемоданчиком, доктор прошёл в комнату под лестницей. Правда, оказавшись в ней, он предпочёл бы назвать её каморкой, настолько тёмное, маленькое и с низким потолком, это было помещение.

Из всей мебели здесь стоял прикроватный столик и сама кровать; очень узкая и низкая. На ней, под кучей старых рваных одеял, лежала девочка лет двенадцати. Её лицо светилось мертвецкой белизной, и было очень худым и прозрачным.

Доктор подошёл к пациентке, сильно согнувшись из-за низкого потолка, и приложил к её лбу свою ладонь. Оглядевшись, он убедился, что ему даже не на что было сесть. Поставив саквояж на пол, он встал на колени, и, откинув одеяла, прислонился ухом к груди ребёнка. Девочка вела себя спокойно. Видно было, что она привыкла к подобным осмотрам со стороны врачей.

Дверка в комнатку скрипнула, и в неё заглянуло взволнованное лицо пожилой женщины. Доктор встал с колен и, вынув из саквояжа несколько бумажных пакетиков, бросил их небрежно на стол.

– Это единственное, что я могу сделать для вашей дочери, – сказал он, обращаясь к женщине. – Разводите эти порошки тёплой водой и давайте ей их пить, через каждые два часа. Хотя… – он сделал паузу и, пожав плечами, тихо договорил, – девочка обречена.

Женщина раскрыла дверь и выпустила доктора из спальни.

Тот посмотрел ещё раз на ребёнка и направился по скрипучей лестнице в свою комнату.

Вечером того же дня, когда герр Хорьх вернулся домой, он первым же делом поинтересовался у своей жены, не заходила ли она в комнату постояльца в его отсутствие.

– Заходила, – перекрестившись, ответила ему женщина.

– Да!? И что? – возбуждённо спросил он.

– Ничего, – замотала испуганно головой фрау Эльза.

– Как ничего? – опешил герр Хорьх. – Так ты заходила или нет? – повторил он свой вопрос, схватив жену за костлявые плечи.

– Да, – подтвердила она, резко высвободившись из его рук и топнув при этом ногой.

– И совсем ничего не нашла? – раскинув руки, спросил удивлённый мужичок.

– Совсем, – грубо ответила женщина, и, закусив губу, выбежала из столовой, оставив мужа в полном недоумении и с открытым ртом.

Объяснять ему всю суть своего странного поведения и результаты дневного осмотра с собственными наблюдениями она не захотела. Да и поверил бы он ей?

Обозвав жену несколькими бранными словами, герр Хорьх остался в столовой. Пробившие два ночи часы, заставили его разомкнуть веки, когда он ещё сидел там, на старом стуле, положив голову и руки на стол.

Дом был погружён в непроглядный мрак, поэтому чтобы дойти до своей спальни мужичку пришлось зажечь масляную лампу. В свете её дрожащего жёлтого фитилька он встал из-за стола и покинул столовую.

Проходя мимо лестницы ведущей в комнату постояльца, он вдруг остановился и несколько секунд к чему-то прислушивался. Мужчине показалось, что он услышал едва доносившийся оттуда шёпот. Оглядевшись и громко выдохнув, с бьющимся сердцем, он развернулся и стал подниматься по лестнице вверх. Ступая как можно тише, герр Хорьх подошёл к двери комнаты и, встав на одно колено, приложил к ней своё правое ухо.

Точно. За дверью явно кто-то тихо разговаривал. И тут мужичок заметил блеснувший в замочной скважине свет. Ага! Значит, доктор не спал. Несмотря на ломоту в спине Хорьх согнулся ещё сильнее и одним глазом заглянул в маленькое отверстие.