По ту сторону от тебя

– Больше ни слова. Обещаю, – клянется она. В сто первый раз. – Так мы едем в Италию?

– Я завтра еще раз все обговорю с Мейном.

– Он позвал тебя на личную встречу? – изумилась Карла. Я равнодушно пожимаю плечами.

– А что в этом такого?

– Я встречалась всегда только с агентами. Он даже на пробах ко мне не подошел. Слова не сказал.

– Мы с ним сто лет работаем вместе.

– Возьмешь меня с собой? – взмолилась Карла. Я раздраженно закатываю глаза. Что может быть хуже навязчивой бабы?

– Мейн просил меня явиться без сопровождения, – соврал я, и как оказалось не зря.

Этим же вечером я еду на виллу Роберта Мейна, оставив недовольную Карлу в отеле. Не думаю, что она будет сильно скучать, если честно. Карла Грин и скука – понятия несовместимые.

Мейн, как человек обеспеченный, знаменитый, безусловно талантливый, любит жить на широкую ногу. Стоит ли описывать тот комплекс домов, помещений для гостей, дополнительных бытовых сооружений и развлекательных площадок на самом берегу океана, которые я скромно назвал виллой? Шикарно, порой пошло, но не мне было судить человека, который каждый доллар заработал своим колоссальным трудом. Я восхищаюсь Робертом, и не потому что он снимает оскароносные фильмы. Мейн – появился из неоткуда, начал с игры в массовке и залез на самую вершину голливудских холмов. И, поминая о своем нелегком пути, он предпочитает самородков отпрыском актерских семей и чьих-то протеже, но иногда и ему приходиться идти на уступки. Это современный мир, где все покупается, даже принципы. Как ни грустно, но так и есть.

Я не одет в лучшее и брендовое, не облит туалетной водой. Моим кроссам, наверное, года полтора. Никакой тебе стильной прически. Короткий ежик волос, и выбритые на висках полоски, затылок почти до середины сбрит и от спины по шее вверх ползут татуировки. На висках, кстати, тоже есть. Наверно, родители пришли бы в ужас, увидев меня таким. В безбожно драных джинсах, майке, которая демонстрирует все художества на теле, пирсинг в ноздре. В языке был, но я снял. Вырос из этого. Хотя девчонкам нравилось. Им, вообще, нравятся экстремалы. Могу сказать, что обычно на съемочной площадке у меня поклонниц в разы больше, чем даже у Джимми. Когда Мейн впервые увидел меня с татуировками, он пришел в ужас, заявив, что теперь я не смогу дублировать «чистого» Джимми. В итоге теперь некоторые сцены я играю в телесном покрытии. Неудобно, но меня редко видно в кадре крупным планом. Я или лечу, или горю, или взрываюсь, или гоню на бешеной скорости, или падаю. Умираю, разбиваюсь…. Вариантов множество. И никогда не бывает страшно. Напротив, я всегда жду новых трюков с нетерпением. Многие предлагаю и ставлю сам. С Джошем Каперски, постановщиком группы каскадеров, в которой я числюсь, у нас часто случаются стычки на почве интересов. Он считает, что я прыгаю через его голову, а я считаю, что его фантазия выдохлась, методы устарели.

И Мейн не раз говорил примерно то же самое насчет Каперски.

Пройдя девять кругов разврата, а Мейн в этом деле толк знает, я нахожу режиссера в одном из крытых бассейнов с гостевыми спальнями и баром.

– Ты ли, Красавин? – блаженно улыбаясь и обнимая молоденькую огненно-рыжую девицу, спрашивает Мейн. Вторая, юная мулаточка с шоколадными глазами жмется к режиссёру с другой стороны. Привычная картина. Я давно уже ничему не удивляюсь. Шоу-бизнес и киноиндустрия – та еще грязная клоака. Я плаваю здесь, как свой. Сначала некоторые моменты казались неприятными, пошлыми, дикими, но я быстро втянулся. Ты можешь обвинять общество в развращенности и сытости, культивировании разврата, ощущая себя при этом эстетом и моралистом. Но оказываясь внутри этой прогнившей системы, ты постепенно меняешься сам, потому что поддаваться порокам нас научила Ева, мы запрограммированы на грех, нас за это выгнали из Рая. Обратно не позовут. Так для кого нужны правила и нотации святош? Хотя нет. Я люблю правила, потому что нарушать их раз за разом – так волнующе. Адреналин, всплеск эмоций. Мне нравится ходить по краю.

Я и сейчас иду… босыми ногами по краю бассейна. Девушки Мейна заинтересовано поглядывают в мою сторону. Им нравится то, что они видят, мне тоже…. Они хорошенькие, а Роберт давно уже не играет в эти игры. Откуда я знаю? Мы не раз напивались вместе. И как-то Роберт рассказал, к чему может привести неконтролируемая сексуальная энергия, используемая расточительно и неразборчиво. Обычная болячка закончилась для известного режиссера полной невосстанавливаемой импотенцией. Вот такая грусть-печаль, но это не значит, что в нем умер мужчина, который всю свою жизнь боготворил женщин. Мейн и сейчас окружает себя самыми красивыми девушками, которые радуют его взгляд и его стареющее тело расслабляющим массажем.

– Залезай к нам, – зовет Мейн, повелительно махнув рукой. Другой бы прыгнул в одежде, а я отрицательно качаю головой, присаживаясь на ступеньки, закатывая джинсы и опуская голые ноги в воду. Роберт скептически поднимает седую бровь, наблюдая за моим дерзким поведением.

– Я уже плавал сегодня, – отвечаю немного рассеянно, принимая стакан с темной жидкостью от мулатки, которую отправил Мейн угостить меня. – С одной акулой. – усмехнувшись, добавляю я.

– И эта акула так легко тебя отпустила в наш притон? – ухмыльнулся Роберт, хлопнув рыжую по заднице. – Ты видел какой станок? Если бы было чем пахать, а? А так, приходится только смотреть, ну и трогать. Это тоже приятно. Все в голове, парень. Ты думаешь тебя твой огурец заводит? Нет. – пренебрежительно фыркает, прижимая указательный палец к виску. – Мозг – эрогенная зона, фантазия. Вот был бы ты слепой, ты бы ее хотел? Ладно, о чем мы должны были поговорить?

– Не об огурце – точно, – усмехаюсь я, опираясь ладонями на прохладный кафель и немного наклоняясь вперед. – Ты собирался обсудить свое предложение насчет Италии.

– Да, – серьезно подтверждает Роберт. – Ты мне нужен, парень.

– Я работаю в Голливуде, – задумчиво хмурясь, произношу я.

– Там, где снимаю я – и есть Голливуд. Если я в Риме, значит, Голливуд в Риме. Усек?

– Усек, – пряча улыбку, согласно киваю я. – А если серьезно… Мне нужны сроки, перспективы.

– Три года, Марк. Это минимум. Исторический, мистический художественный фильм с элементами перемещения во времени, масштабными сценами. Что я рассказываю? Ты же читал сценарий. Ты дублируешь Джимми в роли Юпитера, твоя акула играет Весту.

– Я бы хотел работать только над трюками. Может быть дубляж отдать кому-то другому?

– Кому? Ты идеально подходишь. Если бы не твои татуировки, я бы тебя давно снял в одном из своих фильмов. Ты шикарно выглядишь в кадре.

– Ты говорил, – сухо отзываюсь я.

– Ну, ты засранец. Я – великий Мейн, его хвалю, а он мне рот затыкает. – Роберт смеется хриплым, немного резким смехом. Я попиваю халявный виски, думая… нет, не думая ни о чем. – Но я придумаю для тебя роль, и ты не отмажешься.

– Я – не актер, – отрицательно качаю головой.

– Ты лучше многих звезд, которые играли у меня.

– Я не играю, Роберт, – повторяю категорично.

– В том-то и дело. Ты настоящий говнюк, и даже ничего не играешь. Это надо показать людям, – сообщает Мейн с глубокомысленным видом.

– То, какой я говнюк? – смеюсь я. – Малышка, приплыви мне бутылку. – подмигиваю мулатке. Она мгновенно реагирует. Призывная улыбка не сползает с губ. Милая девушка. Фигура – огонь. Песочные часы. Пятый размер, крепкая попа и бедра шикарные. Кожа кофейного цвета. Я много перетрахал темнокожих красавиц и снова вернулся к родным белокожим. Они мне как-то ближе, и кожа у них на ощупь мягче и нежнее… и волосы. Хотя некоторые темненькие отжигают так, что ого-го. Темперамент у них знатный. Наши, беленькие девочки скромнее и сдержаннее в желаниях.

– Ты не воспринимаешь жизнь всерьёз, – произносит Мейн. – Живешь, как будто последний день. Я сначала думал, что ты просто псих, а ты – гений.

Я с грохотом ставлю стакан на бортик, расплескав содержимое. Внутри что-то натянулось от протестного яростного желания сбежать отсюда или нахамить Мейну.

– Никогда так не говори, – холодно произношу я, и мне кажется, что все во мне замерзает…. Слишком часто меня так называли. Слишком много надежд, слишком мало жизни. Я чувствовал себя проектом, дипломной работой, подопытным кроликом. Кем угодно, но не нормальным ребенком.

– Но это же правда. Я читал твою анкету. У тебя невероятные способности почти во всем. Языки, математика, ты закончил школу раньше других. Ты мог бы стать ученым….

– Этих данных не было в анкете, – я раздраженно, с недоумением смотрю на Мейна, не понимая, откуда он так много информации раскопал обо мне.

– Я же сказал, что ты мне нравишься, парень. А я хочу все знать о людях, которые приобретают статус моих друзей.

– Ого! – я приподнимаю бровь в искреннем изумлении.

– Ну, так что, Марк, ты едешь в Рим с нами?

– Уговорил, – сдаюсь я, – Еду. Завтра привезу подписанный контракт.

На самом деле было бы свинством отказаться от участия в проекте Мейна, после того, как он фактически предложил мне дружбу. От таких друзей отмахиваются только идиоты, к которым, как выяснилось ранее, я не отношусь.

– А теперь выбирай подарок, – плутовато улыбается Роберт Мейн, обнимая своих девушек. Мои глаза перебегают от рыжей к темненькой и обратно. Обе хороши, но не цепляют. Заметив мои сомнения и метания, Роберт понимающе кивает, тихонько посмеиваясь.

– Я знаю, Марк, что ты питаешь слабость к двум другим моим белокурым сиренам. Они в пятом домике слева. Предупреждены и ждут тебя.

– Как ты узнал, что я не возьму вот ее? – тыкаю пальцем в мулатку, которая уже обиженно поджала губы, поняв, что на сегодня ее приключения закончатся массажем.

– Я не знал. У меня всегда наготове есть второй вариант. И девушки тебя запомнили, сами напросились, когда узнали, что я пригласил тебя сегодня. И заодно я проверил, насколько ты искренен. Поверь, Джимми бы взял любую из предложенных, чтобы угодить мне.

– Это вежливость, возможно, – вступаюсь я за приятеля. Мы не ахти какие друзья. Но и не чужие друг другу люди. Я уважаю его, и не считаю лизоблюдом или льстецом. Джимми Броуди – самостоятельная звезда, которая проживет и без благосклонности Мейна.

– Из вежливости можно сказать: ты сегодня выглядишь не такой развалиной, как обычно. Ха-ха, – смеется Роберт. – Но трахать бабу, которая тебе не интересна, может только дурак. Ну, или порноактер. А ты знаешь, что у Броуди был такой грешок в юности?

– Да, он говорил, – киваю я, ощущая неловкость. Мейн склонен к перебиранию сплетен, что меня, честно говоря, всегда напрягало и отталкивало.