Скандальный роман

Кажется, получилось. С трудом, но я справился. Ура. Половина успеха. Теперь второй. Я герой. Замечаете, что даже дерьмовым утром я умудряюсь сохранять присутствие духа, слагаю стихи и пытаюсь шутить. Я не веселый человек, не обольщайтесь.

Взгляд фокусируется на плотно закрытых жалюзи на окнах, и я не сразу понимаю, куда на хер делись тяжелые портьерные шторы, которые два года назад покупала для спальни Анна. Она мне весь мозг тогда съела, выбирая цвет, материал, орнамент, уверенная в том, что мне есть дело до того, подойдет ли оттенок ткани под пуфики возле кровати. Спросите меня – я, вообще, в курсе, что у нас есть пуфики? Я думаю, ответ логичен. Однако мне пришлось принять участие в выборе еще одной неважной для меня детали интерьера и кивнуть в нужный момент. Выбор был не самым утомительным занятием. Куда дольше я обещал повесить новые шторы, которые сшили на удивление быстро. Не знаю, кто в итоге их повесил, но как-то утром, таким же дерьмовым как сейчас, я проснулся и увидел не гребаные жалюзи, а тяжелые плотные портьеры, из-за которых даже днем в спальне царила кромешная тьма. А когда я встал и раздвинул их, то меня посетила случайная мысль, что в спальне чего-то не хватает. Признаюсь, я не самый внимательный человек на свете, как большинство мужчин, не придающий значения мелочам вроде баночек с кремами на туалетном столике, фарфоровых вазочек и коллекции глиняных кошек, которые Анна собирала по всему миру во время путешествий.

Их отсутствие я заметил поздно ночью, вернувшись после очередной попойки в клубе с… неважно с кем. У мужчин могут быть свои тайны, хотя обычно прекрасные представительницы слабого пола настаивают на неприкосновенности своего личного пространства. Мы не хуже. Все хотят немного свободы. Но, блин, Анна решила, что я перегнул, и я понял всю глубину ее обиды, когда обнаружил пустую гардеробную. Исчезли не только никчемные кошки и постоянно падающие на пол тюбики с косметикой. Анна – моя жена, законная супруга. Я не говорю бывшая, потому что мы еще официально не развелись. Инициатором разрыва был не я, и то, что до сих пор Аня не подала на развод, тешит меня надеждой, что не все еще потеряно. Конечно, это иллюзии, но иногда они необходимы, чтобы окончательно не уйти на дно.

Так вот, в тот злосчастный вечер я прошелся по комнатам детей, подтвердив свои подозрения о том, что Анна в очередной раз психанула. Наверное, мне стоило позвонить ей, не потому, что я действительно боялся, что она приняла окончательное решение, а ради детей. Но я был настолько пьян, что предположил, что она будет совсем не рада слышать мой голос в таком состоянии. И, наверное, был прав. Теперь бесполезно строить догадки, ведь я ничего не сделал тогда, чтобы остановить ее.

А это была не банальная истерика, к которым я привык за двенадцать лет брака. Анна ушла насовсем. И я ее отлично понимаю. Она чертовски права. Человек, у которого каждое второе утро – дерьмовое, не может быть ни хорошим мужем, ни хорошим отцом. Она вовремя свалила, не застав пик моей деградации. Цинично, да? Но это все бравада, защитная реакция. Женщины, когда их бросают мужья, любовники, ведут себя несколько иначе. Для них предельно ясно кто из них двоих козел.

Будильник в мобильном продолжает надрываться, издеваясь над моей нервной системой, пока я пялюсь на жалюзи и вспоминаю, какого хрена я просрал свой брак. И во что превратил жизнь.

Поганое чувство, скажу я вам – запоздалый стыд вперемешку с похмельным синдромом. Не помню, когда я в последний раз просыпался в другом состоянии духа. Каждое утро начинается одинаково. Пограничное состояние между смертельной усталостью и полнейший по*уизмом.

Жажда заставляет меня подняться, что непросто сделать в моем разбитом состоянии. Тело болит так, словно меня всю ночь пинали.

Хрен его знает, может быть, так и было.

Я, наконец, оглядываюсь по сторонам, и ко мне приходит откровение. Никто не украл портьерные шторы, будь они неладны, с маниакальным желанием напакостничать мне, заменив их на жалюзи. Я провел ночь не в спальне, а на кожаном жестком диване в кухне под пледом и без подушки. Прояснилась и ситуация с болью в мышцах, которые еще, как ни странно, присутствуют в моем теле. Многолетняя увлечённость любительским футболом дает о себе знать.

Правда, последний год я играю в футбол исключительно пустыми бутылками.

Так, стоп. Я создаю сейчас неверное впечатление. Я не алкоголик, а в меру пьющий мужчина в состоянии затяжного творческого кризиса. Я могу позволить себе пропустить стаканчик в клубе в пятницу или субботу, или в любой другой день, когда появляется подходящее настроение или веселая необременительная компания. Могу покурить марихуаны или нюхнуть чего-нибудь совсем вредного, но не ради кайфа. Нет, я ищу вдохновение во всех проявлениях жизни. Раньше этот метод работал, сейчас не очень. Но я все еще в поиске новых ощущений.

Пару лет назад моей жене надоело ждать, пока я выйду из своего образа брутального страдающего ублюдка. Анна никогда не пыталась понять, что людям с моим особенным внутренним миром свойственны нестабильные пограничные состояния, и иногда нужно просто переждать, не пытаясь меня изменить или спасти. Но женщины упрямые существа. Они нуждаются в том, чтобы лечить, перевоспитывать, спасать, наставлять на путь истинный. Не все. Некоторым похер. С теми, кому похер, я люблю выпить в баре за углом. Им похер даже на то, что я женат, и меня более чем устраивает подобный расклад. А Анна, к сожалению, была не согласна с таким положением дел. Она таскала меня на семейную терапию. Свихнуться можно! На долбанную терапию, где промывают мозги, пытаясь заставить тебя поверить в то что, ты еще больший кретин, чем ты думал. Но я искренне хотел сохранить семью. Я совершил подвиг, дав свое согласие, но Аня не оценила. Женщинам всегда мало двух шагов, им нужно, чтобы ты выложился на все сто и пробежал дистанцию, а не прополз несколько метров на брюхе. Меня хватило на три раза. До сих пор просыпаюсь в холодном поту, вспоминая приземистого толстого семейного психолога, который наблюдал за нами сквозь толстые линзы очков с каким-то извращенным злорадством. Я ощущал себя, как шимпанзе в зоопарке, за которым следят с нездоровым любопытством, пытаясь понять, что я хочу сожрать: банан или апельсин.

Достаточно философии для еще одного дерьмового утра? Или можно понудеть еще? Не обращайте внимания. Я не всегда такой. Вы еще не видели меня пьяным. Вот, где настоящая смесь комедии, трагедии, драмы и варьете. Раз увидишь, не забудешь.

Делая очередное неимоверное усилие над собой, встаю с дивана, потягиваю затекшие мышцы и плетусь в ванную, по дороге пытаясь вспомнить, почему я голый, и где моя одежда.

Душ в таких случаях всегда только холодный. После вечеринки в клубе, закончившейся под утро, теплый душ быстрее усыпит, чем заставит раскрыть глаза шире, и придаст моей мятой физиономии сносный вид.

Из душа я сразу шлепаю босыми ногами в спальню, одинокую пустую спальню. Я очень хотел оставить просторный дом жене и детям, совершить мужской поступок и уйти сам, но Анна заявила, что он ей никогда не нравился, и … мне пришлось купить ей новый. Она объяснила свое решение тем, что дети должны чувствовать себя как дома, когда будут приходить ко мне на выходные. За два года они ночевали у меня не больше двадцати раз. И не спрашивайте почему, но я всегда прихожу на помощь, если Анне нужно отвести Кристину или Марка в школу или на дополнительные занятия, я полностью обеспечиваю их одеждой, оплачиваю репетиторов для Марка, ему тринадцать, и уже пора думать о колледже. А еще танцы для дочери, которая только пошла в школу, и ей сейчас непросто, но и с ней тоже не очень легко. Не только мне, но и учителям. Раз в месяц мы с Анной ходим на ковер к директору школы, которая рассказывает нам о «подвигах» нашей подвижной и активной дочери. После я никогда не могу подобрать слов для разговора с Крис, в отличие от Анны. Она справляется с детьми намного лучше, чем я.

Я люблю их. Очень. И они знают об этом. Уверен, что Кристина и Марк понимают меня больше, чем я сам, больше, чем их мать. У детей совершенно другое видение, и я хотел бы искать вдохновение в их утренних сонных улыбках и озорных глазах, и долгие годы так и было. Долгие годы я был наполненным сосудом, который выплёскивал во внешний мир только лучшее, настоящее, осмысленное.

А потом… все закончилось.

Не хочу думать, что стало причиной. Не сейчас. Слишком много мыслей, от которых взрывается голова и зашкаливает пульс. Возможно, виной тому количество выпитого вчера. Черт, я даже не помню, как добрался до дома. Мне стоит поблагодарить своего вечного ангела-хранителя – Стейси Риз за то, что в очередной раз не бросила меня. Остается непонятным только момент с одеждой. Точнее ее полным отсутствием. На кухне и в спальне, в душе – я везде посмотрел и нигде не нашел. Надеюсь… Очень сильно надеюсь, что я оставил свои брюки и рубашку не в клубе. Кстати, ботинки и телефон на месте.

Вытираюсь полотенцем, бросаю его на кровать и открываю свой гардероб, чтобы выбрать костюм для другого меня, не того, который проснулся двадцать минут назад. Этот обновлённый Алекс Джордан в стильном и дорогом костюме, купленном в одном из бутиков ниже по улице, немного небритый, но все равно вполне презентабельный, несмотря на легкую помятость физиономии, через несколько минут сольется с толпой спешащих по своим делам людей, став еще одним лицом в Нью-Йоркском муравейнике. Брызнув за воротник парфюмом, я покидаю свой одинокий дом с тремя спальнями и гостиной. Я давно подумываю о том, чтобы продать его и купить что-нибудь поменьше. К тому же финансовые дела у меня идут не самым лучшим образом в последнее время.

Творческий кризис сказывается и на профессиональной деятельности.

Вы, наверное, сильно удивитесь, когда я скажу, что работаю в Колумбийском университете преподавателем философии. Но еще больше придете в недоумение, узнав, что я тот самый писатель, по мотивам скандальной книги которого пять лет назад на экраны всего мира вышел нашумевший эротический триллер, собравший миллионы долларов в прокате и сделав меня весьма популярным в определённых кругах.

Нет, я не хвастаюсь. И в мыслях не было.

С тех пор многое изменилось. И за три последних года я не написал ни строчки, точнее, ни одной достойной строчки, которая впечатлила бы издателей. Мой агент Стейси Риз каждый день пугает меня тем, что скоро ни одно приличное издательство не захочет иметь со мной дела, и даже старые заслуги не помогут мне вернуться на литературный олимп.

Словно слава и успех когда-либо имели для меня значение. Они не помешают в том случае, если ты доволен собой и знаешь, куда идешь. И веришь в то, что ты делаешь. В обратном случае слава, успех и ожидания людей только мешают, становясь пудовыми гирями, которые толстыми цепями прибивают ноги к земле, не давая взлететь.

И сейчас я ощущаю давление. Постоянное давление со всех сторон. У меня есть договоры с издательствами, которые я не соблюдаю, нарушая все сроки. У меня есть агент, с которой я состою в длительной интрижке. И у меня есть работа, которая меня раздражает больше, чем звонки Стейси с вопросами, вроде: Сколько глав ты сегодня написал? Ты снова напился? Черт, Алекс, я прочитала то, что мне выслал…. Что ты курил, парень? Не формат. Подумай еще. Издательство не возьмет роман о немой нимфоманке с мазохистскими наклонностями, ищущей себе жесткого доминирующего садиста. Это трэш, Алекс. И ты сам знаешь.

Да, мать твою, я знаю. Но что делать, если внутри кроме жесткой порнографии ничего не рождается? И я совсем не извращенец. Это проявление моей внутренней ярости на мир, который я вижу вокруг себя. Я лишь отражаю, проецирую его в строки. Я не виноват в том, что вижу свои истории такими. Но разве это не то, чего от меня так ждали? Разве скандальный фильм, прошедший по миру с триумфом, не имел в своей основе тот же смысл, что и в истории с немой мазохисткой?

– Алекс, сотый раз говорю, даже жестокость должна быть красивой, оправданной, поданной в приличной упаковке. А то, что ты пишешь, тянет как минимум на обвинение в порнографии. Ты знаешь сам все инструменты, которые должен использовать. Какого черта ты упрямишься?

Стискиваю зубы, пытаясь прогнать из головы отчитывающий голос Стейси. Иногда она бывает хуже зубной боли и того незабываемого психолога с очками-лупами, на сеансы к которому мы недолго ходили с Анной. Подняв руку, бросаю быстрый взгляд на циферблат часов. Я опоздал на собрание ректора, и смысла торопиться нет, но смешанная разнопёрая толпа белых воротничков, бизнесменов, бродяг и бездельников не дает никакого шанса замедлить темп, увлекая за собой.

Вырываясь из одного течения, я вливаюсь в другое, не такое многолюдное. Впереди перекресток, я замечаю зеленый сигнал светофора и ненадолго отвлекаюсь на небольшую суматоху впереди. Загорается красный свет, заставляя меня резко остановиться и сделать шаг назад на безопасный тротуар. Народ быстро рассеивается, освобождая дорожное полотно для движения автомобилей. И только одна девушка, которая и стала причиной суматохи, привлёкшей мое внимание, остаётся на белой разметке на другой стороне дороги. Кажется, ее толкнули, и она уронила телефон, разлив при этом кофе. Обычная история. Видимо, дерьмовое утро выдалось не только у меня. Но в данный момент мой сарказм неуместен, потому, как неуклюжая крошка не спешит убраться с перекрёстка и наклоняется, чтобы поднять свой телефон. Автомобили уже начинают движение. Справа прямо на нее несется такси. Вот черт.

Я действую исключительно инстинктивно. Бросаюсь вперед, преодолевая переход за считанные секунды, и толкаю девушку на тротуар, падая сверху, успевая подложить ладонь под ее голову, чтобы она не разбила затылок об асфальт, другой рукой опираюсь о землю, удерживая свой вес, чтобы не раздавить девчонку.

Черт, это точно может быть сценой для бульварного романа. Возможно, именно такой и ждут от меня издатели. Спасатель Джордан. Герой, мать вашу.

Опускаю взгляд на лицо спасенной девушки, встречаясь с глубокими почти черными огромными перепуганными глазищами. Она довольно симпатичная и совсем юная, и смотрит на меня с таким потрясённым выражением, что я немного теряюсь в темно-вишневом взгляде. А когда девушка прижимается лицом к воротнику моего пальто, и втягивает аромат моего парфюма, я впадаю в легкий ступор. Я не каждый день спасаю смазливых девиц, которые балдеют от запаха Dior Fahrenheit, которым я пользуюсь уже много лет. Странное ощущение, но приятное. Сбросив наваждение, я встаю на ноги и помогаю подняться девушке, которая продолжает пялиться на меня, как на героя в сверкающих доспехах. Черт, надеюсь, что она меня не узнала. Ненавижу вопросы вроде: «А вы тот самый Алекс Джордан? Я ваш давний фанат. А что вы сейчас пишете? А вы знаете, я тоже немного пишу, не могли бы вы посмотреть… и т. д. и т. п»

– О, нет! – жалобно всхлипывает девушка, глядя, как по ее телефону один за другим проезжают автомобили, превращая его в горстку раздавленного хлама.

– Думаю, он не ценнее, чем твоя жизнь, – улыбаясь, произношу я, разглядывая правильные черты лица спасённой и темные длинные волосы, спутавшиеся во время падения. – Это не самая худшая картина, которую мы могли бы сейчас наблюдать, – добавляю я, замечая пятна от пролитого кофе на ее руках и одежде. Мой взгляд непроизвольно скользит вниз, оценивая миниатюрную фигурку. О чем ты думаешь, Джордан? Она совсем ребёнок, а ты гребаный педофил.

– А я так хотела кофе, – малышка очаровательно кусает полные губки, поглядывая на меня своими бездонными глазами из-под черных длинных ресниц. Какое-то время мы молчим. Меня не то чтобы смущает ее завороженный взгляд, прикованный к моему лицу. Скорее, забавляет. Мое чутье подсказывает, что девушка не в курсе, кто я, и ее интерес вызван не былой славой Алекса Джордана.

– Спасибо…тебе, – она первой нарушает молчание, робко улыбаясь. Я держу ее за руку, находясь в состоянии легкой эйфории от совершенного подвига. Опускаю взгляд на ее ладонь, ища там повреждения. Но вроде все в полном порядке. Девушка не пострадала. – Кажется, ты спас мне жизнь. А вот мой телефон и кофе погибли…

– Алекс Джордан, – представляюсь я и немного хмурю брови, замечая удивление, а потом и восторг в распахнутых глазах.

– Меня зовут Руслана, – она переходит на мой родной язык и совершенно искренне, немного наивно улыбается. – Руслана Мейсон. Или Ру…

– Или Лана? – прерываю ее я, не веря в такое совпадение. Мне кажется, я вечность не слышал русской речи. Нет, с Анной и детьми мы общаемся на русском, но это немного не то. Среди студентов и коллег очень мало выходцев из России. – Кажется, нам есть, о чем поговорить, землячка. Новый телефон пока не обещаю, но, может, кофе? – спонтанно предлагаю я, руководствуясь внезапным порывом. А почему бы и нет, раз уж я все равно везде опоздал. Иногда приятно побыть немного героем в глазах юной черноглазой красавицы, а не депрессивным неудачником, которым я чувствую себя последние несколько лет.

Руслана

– Боже, меня исключат, если я провалю и этот экзамен! – хнычу я, сильнее сжимая телефон в ладони. Нести два стаканчика кофе в дрожащей руке и разговаривать по телефону одновременно – не самая лучшая идея, особенно, когда ты спешишь на пару и пробираешься через самое сердце каменных джунглей Манхэттена. Если вы думаете, что Нью-Йорк так же прекрасен, как показывают вам его в фильмах, спешу разочаровать – только не утром. Неимоверных размеров толпа одинаковых клерков, шумных студентов, утонченных бизнес-леди и даже стаи вонючих бродяг – вот что не дает мне окончательно и бесповоротно полюбить этот город. Обычно до учебы я добираюсь с парочкой новых синяков. Однажды мне даже прилетело в голову от туриста, что кричал от восторга и размахивал палкой для селфи. И это я вам еще истории из метро не рассказывала…конечно, Нью-Йорк прекрасен, но чувство отчаяния и одиночества не покидает меня даже среди целой толпы таких живых, интересных и амбициозных людей. Мы все – стадо, а я овечка – которая вечно пытается свернуть в другую сторону.

Сломать систему и стереотипы, и правила, которые с детства внушил мне отец, воспитывая в тотальной строгости.

Я, как и многие, пошла учиться туда, куда отправили родители (а точнее отец и моя мачеха). Они и слышать ничего не хотели о Йеле и даже о факультете искусств в Колумбийском. По их мнению, я должна получить «востребованное» образование. Все мои творческие порывы они всегда срубали на корню.

– Ру, ты сама прогуливала философию и кучу других пар весь семестр, – снисходительный голос подруги заставляет меня напрячься еще больше. Кейт могла бы и поддержать меня, но на самом деле подруга права – когда ты учишься в Колумбийском университете, у тебя нет права на ошибку. Мне светит парочка пересдач, но если я провалю и их, то никакие деньги мне не помогут. А именно зарабатывая деньги, я пропускаю пары. Долбанный замкнутый круг.

Конечно, я могла бы отказаться от своей маленькой «тайны», и вместо того, чтобы по ночам строчить очередную главу к новой безумной истории, заняться учебой…но я не могу. Руки сами открывают злополучные файлы, пальцы летают по клавиатуре, а потом я выхожу из транса с горьким осознанием того, что уже утро, и я просто не в состоянии отправиться на учебу.

– Но я была уверена в том, что мистер Адамсон дотянет меня до проходного балла. Ну, сама понимаешь…он молодой преподаватель и явно неравнодушен ко мне. Это большая редкость. С семидесятилетними профессорами по статистике такое не прокатит. А он…он мне в рот заглядывал, – едва сдерживая смех, вспоминаю Адамсона. У юного философа есть слабость – легкий флирт со студентками, и я не видела ничего плохого в том, что была с ним куда более мила и приветлива, чем это необходимо. На самом деле это стандартное для меня поведение – улыбаться, общаться, строить парням глазки…но вряд ли сейчас я смогу подпустить кого-то близко. Со своим последним парнем я встречалась год. Все это время он мне изменял. Такая стандартная и глупая история, которая могла бы случиться с каждой…и именно со мной. Не скажу, что любила Колина – нет, скорее встречалась с ним ради того, чтобы не оставаться одной, но факт его измены нехило ударил по моей самооценке. Стоило догадаться о том, кто такой Колин сразу – спортсмен, сын богатых родителей, избалованный женским вниманием. Он глуповат, но секс с ним был неплох. Да только сейчас, когда я знаю, что он спал с другими девушками, мне постоянно хочется пойти помыться, несмотря на то, что мы расстались три месяца назад.

– Ну, теперь ты знаешь, что Адамсон не будет принимать экзамен. Он в больнице. Кто будет принимать его, я не знаю. Скорее всего пришлют преподавателя с факультета искусств, и я бы на твоем месте не рассчитывала на «красивые глазки». Как там мой кофе? – непроизвольно сжимаю губы, напрягаясь всем телом, слыша в голосе подруги укоризненные нотки. На перекрестке загорается зеленый сигнал светофора, и толпа начинает буквально нести меня вперед. Проклятый капучино вот-вот выпадет из моих рук, но сейчас я бы с удовольствием вылила его на голову Кейт.

– Несу. И ты могла бы и поддержать меня… – сердце пропускает удар, когда очередной клерк из толпы случайно толкает меня в бок, да так сильно, что мгновенно темнеет в глазах. Телефон выскальзывает из моих рук, пока я инстинктивно пытаюсь удержать кофе. Новый, дорогой. Я копила на него три месяца. Ругаясь на толпу одичало несущихся куда-то людей и осуждая себя за неуклюжесть, я наклоняюсь за телефоном, и на этот раз никто не пихает меня, на дороге уже подозрительно пусто. Осознание этого факта не сразу приходит мне в голову. Становится слишком поздно, когда я уже слышу тревожный оглушительный сигнал автомобиля где-то справа от себя. Звук настолько раздражающий и громкий, что я пугаюсь еще сильнее, отчаянно цепляясь за телефон дрожащими руками, не в силах поднять его. Боковым зрением замечаю, как на меня стремительно несется такси, и этот звук скрипящих тормозов разрезает воздух, от которых даже кровь стынет в жилах…