Мактуб. Книга 1. Ядовитый любовник

Команду «три» я уже не слышу. Наушники не спасают от звуков, способных довести барабанные перепонки до кровотечения. Рывком достав пистолет из заднего кармана джинс, до хруста в костяшках пальцев сжимаю его рукоять, и без промедления и сомнений стреляю по постоянно перемещающимся перед моим взором мишеням, прекрасно понимая, что никакая сейчас это не тренировка. Это – моя агония. Я сбрасываю накопившееся за несколько месяцев напряжение самым доступным для себя способом, но никак не оттачиваю навык стрелкового мастерства.

Некоторые девушки бьют тарелки, срываются на всех подряд в тяжелые периоды жизни. Кто-то закрывается в своей комнате и рыдает над сопливыми мелодрамами Спаркса. А я просто прихожу сюда и предаюсь воспоминаниям… без конца прохожу стрелковую тренировку, стараясь побороть свой страх перед оружием. С этим я почти справилась. Есть у меня и другая особенность, фактически фобия, которую, победить невозможно, но о ней агенту ЦРУ вслух рассказать стыдно.

За каждым нажатием на спусковой крючок, следует волновая отдача от выстрелов, дрожь в пальцах и постоянные промахи становятся чаще. Проявлять слабость с оружием в руках – непозволительная роскошь для младшего агента.

– Пять целей из десяти. Процент вашей меткости – пятьдесят, – выносит свой приговор механический голос, и тяжело вздохнув, я вновь нажимаю на спусковой крючок, добивая последний патрон в магазине. Всего пятьдесят. Этого недостаточно. Я хочу быть готова к серьезным заданиям и устала от детских игр и постоянных глупых миссий, в которых мне отведена роль даже не второго, а третьего плана. Да, я еще молода и неопытна, но мне хотелось бы приносить серьезную пользу обществу, и возможно когда-нибудь… предотвратить страшные события, влекущие за собой гибель сотен невинных людей…

Мелкая агонизирующая дрожь пробирает до кончиков пальцев. Мне невыносимо вспоминать тот день, когда от нашего поселения остались крупицы пепла и пыли, со временем превратившиеся в пески Махруса… Четырнадцать лет назад Аззам перестал существовать, но я выжила.

Я хочу быть бесстрашной, как и обещала.

Но сейчас, я не более, чем кукла, вынужденная обновлять свой инстаграм красивыми и не всегда целомудренными фотографиями, которые должны создавать у общественности совершенно четкий образ поверхностной идиотки, как говорят в Нью-Йорке «юной светской львицы».

Красивая «приманка», поблескивающий фантик, несостоявшаяся актриса – кто я? Не знаю. Я и сама иногда теряюсь в гранях своей личности, изредка получая удовольствие над властью над мужчинами, заглядывающими мне в рот – спасибо психологическим техникам, которым обучили на службе и в тренировочных лагерях. Я давно не встречала того, кто был бы как минимум равен мне, а еще лучше – сильнее меня. Во всех смыслах: энергетически, ментально, интеллектуально, морально, физически… даже в роли роковой штучки в соблазнительных платьях я ощущаю свое внутреннее превосходство над большинством современных мужчин, половина из которых ударились в «радужный мир», а следующая четверть – являются слабыми тюфяками, или гламурными павлинами, считающими, что уровень мужественности и внутренней силы эквивалентен количеству нулей на их банковском счете. Деньги порой хороший показатель, не спорю, но, чтобы ввести меня в замешательство на задании, мне нужно куда больше. Глубже. И я сейчас не о том, что вы могли бы подумать. Лишь мужчина, обладающий звериной, и в то же время закованной в стальные доспехи энергетикой и некричащей абсолютной властью внутри, способен приручить меня и избежать моего пытливого «жучка». В общем, таких я на заданиях не встречала.

Остается последняя четверть. Небольшой процент тех, кого я уважаю, на кого смотрю снизу-вверх, но подобных экземпляров так чертовски мало, что я давно поняла: брак, отношения, любовь – это не для меня. Я отдам свое сердце борьбе с демонами, которыми кишат улицы, города и страны. Поэтому и надоели все эти игры в песочнице, соблазнение «кошельков» на пафосных вечеринках; слежка, и, причем довольно бесцельная, потому что меня иногда даже не вводят в курс дела, лишь обозначают задачи. В перерывах между миссиями и вовсе приходится сотрудничать с модными брендами, стряпать глупый контент в социальную сеть и читать гневные комментарии от дамочек, которые с утра до ночи поливают мою отвратительную на их взгляд фигуру «песочные часы».

Моя душа горит, жаждет адреналина, погони за раскрытием страшных тайн в делах, которые я вижу лишь украдкой, и в которых мне никогда не позволяют учавствовать. Я просто хочу быть полезной, и знать, что как можно меньше девятилетних девочек переживут то, что пережила я.

Ощущение того, что я должна отдать долг за сохраненную жизнь в том проклятом теракте, никогда не отпускает, тяжелым камнем давит на плечи. Вся моя семья погибла, все, кто были в мечети и близ нее уничтожены – и это не мои домыслы, а факт. Надломленная детская психика закрыла часть воспоминаний… стыдно признаться, но я не помню даже лиц своих родителей и братьев и сестер. Я даже знаю причину подобного отрешения: последнее, четкий образ – это безжизненно упавшее замертво тело моего младшего брата Эдриана. Его пустой взгляд, устремленный в затянутый смогом, пылью и дымом потолок мечети. Неестественное положение маленьких рук и ног. Совсем кроха. Лужа крови, постепенно превращающаяся в багряный океан… алая пелена застилает остальные мертвые тела, павшие рядом с Эдри. Помню, как прижалась всем телом к стене, и горько рыдала, мечтая очнуться. Проснуться в объятиях матери. То, что мне больше не суждено ее увидеть, и наш дом взорван снарядом с воздуха, я еще не знала… если бы знала – наверное, улеглась бы рядышком с Эдрианом и смиренно сложила руки, приготовившись мучительно задыхаться от гари и дыма. Наверное, такое желание у меня было. Но что-то изменило мои планы…

Я должна была погибнуть вместе со своей семьей. Но этого не случилось.

Как я спаслась?

Меня спас мальчик. Я не знаю его имени, хотя не раз наблюдала за ним, испытывая непреодолимое желание познакомиться ближе. Вера не позволяла. А ведь я даже не помню черты его лица, но именно ему я обязана жизнью.

Мой приемный отец, Мэтью, говорит, что я выжила, потому что у судьбы были на меня другие планы. Но все мы прекрасно знаем, что это лишь пыль, красивые слова, что ничего не значат, ровно до того момента, пока они не превращаются в поступки и цели. Ничего особо полезного я в этой жизни пока не сделала. Не спасла ни единой жизни, не раскрыла важного дела. Годы подготовок в лагерях ЦРУ – неужели все это ради того, чтобы стать ручной куклой, чей удел собирать незначительную информацию? Этого слишком мало, чтобы перестать ощущать чувство вины за то, что я спаслась, в отличие от семьи и остальных жителей Аззама.

На мгновение я прикрываю веки, на несколько секунд возвращаясь в тот роковой день, демонстрирующий мне истинную природу человечества на данном этапе развития… хотя напавшие на нас, по всей видимости, людьми не являлись. И животными тоже. Животными были мы… жалким скотом на убой, у которого не было шансов на спасение. В той жизни у меня не было того, что есть сейчас – связей, приятных материальных ценностей, возможностей, открывающихся в Нью-Йорке… Моя жизнь была безмятежной, можно сказать, ненасыщенной событиями и скучной, но я никогда не была одинока, находила счастье в каждом дуновении ветра и обжигающем поцелуе Кемарского солнца. Я не была пуста, когда зачарованно наблюдала за ним: за мальчиком, которого видела вблизи лишь однажды, я не была пуста, когда смотрела в зеркало и закрывала почти каждый сантиметр своего тела темной тканью, и думала о том, что мальчик, чьи глаза цвета индиго – неповторимые, яркие, как в сказках у принцев из «Легенд Анмара», даже не знает, как я выгляжу. Но это не помешало ему рискнуть своей жизнью, спасти меня, и храбро вернуться за своими и моими родными. Не представляю, какой внутренней силой и смелостью нужно обладать в столь юном возрасте, чтобы отважиться на такой отчаянный, неоправданный шаг. Я сдержала данное юноше обещание. Жаль, что мне все-таки не суждено отдать ему перстень, который я изредка надеваю на шею, а в остальные дни храню под корешком потрепанной обложки книги «Легенды Анмара». В день ужасной трагедии, я спрятала любимые сказки под паранджой и взяла с собой в мечеть, словно чувствовала, что это единственное, что мне останется в память о матери.

Семья – один из нескольких бесценных даров жизни, каким только может обладать человек. И очень жаль, что некоторым суждено ее потерять, и слишком рано осознать, что у тебя в этой жизни есть только ты, и узкий круг твоих близких, которым стоит дорожить, о которых стоит заботиться.

Поэтому я и сейчас живу в постоянном страхе за приемного отца и младшего брата, к которому привязана, почти как к родному. Как ни крути, но Мэтт, мой отец, постоянно находится под прицелом и в эпицентре опасности. А Люк просто обожает попадать в неприятности.

– Эрика! – звенящий тревогой голос отца заставляет вздрогнуть, и я снимаю наушники, спасающие мой слух от оглушительно громких выстрелов. Обернувшись, встречаюсь взглядом с Мэтью. В груди разливается знакомое тепло, которое возникает внутри каждый раз, когда я вижу приемного отца. Мой взгляд скользит по изможденным и уставшим чертам его лица, пока одним ловким движением я вынимаю опустевший магазин из рукоятки пистолета.

Я не сразу стала называть Мэтью «папой», все-таки я потеряла семью в довольно осознанном возрасте и за первый год не связала ни одного предложения. Шок был настолько силен, что некоторые психологи заявляли Мэтту, что я никогда не буду разговаривать. Они все задавали мне вопросы, убеждали в том, что я должна проговаривать свою боль, обсудить с ними свои чувства от горя и потери, но я молчала, потому что испытывала жуткий стыд за то, что произошло со мной после нападения на мечеть.

В одночасье моя душа разбилась на мелкие осколки.

И один из них откололся в мечети.

Другой – в страшные, наполненные отчаянием часы, пока я скиталась по пустыне Махрус, давясь слезами, сходя с ума от голода и боли, выворачивающей нутро наизнанку. Наверное, я бы так и умерла в пустыне, став одним из барханов Махруса, но судьба вновь наградила меня парадоксальной «живучестью». Меня подобрали Анмарские торговцы душ. Отвезли в поселение, где были десятки таких же девочек и мальчиков в возрасте от восьми до восемнадцати лет. Уже в девять я узнала вторую и совсем не сказочную историю «Легенд Анмара» – нет никаких принцев, королей, добродетельных шейхов и храбрецов… а вот «рынок плоти» на ближнем Востоке имеется. Растет и процветает с каждым годом, и именно я стала одним из свежих кусков мяса, возложенных на алтарь этого маскарада бесчеловечности.

Это была неделя полная ужаса, страха, отчаянья, паники. Слушая рассказы девочек чуть постарше меня, я даже жалела, что не погибла в мечети. Меня, как и всех маленьких рабынь, ожидало страшное – аукцион, на котором моя душа и тело были бы проданы не самому приятному хозяину из любой точки земного шара. Детей, подростков, молодых девочек выставляли на продажу в клетках, словно загнанных в капкан животных для того, чтобы в дальнейшем содрать с них шкуру, разделать на мелкие кусочки или же подавать кислород со своей барской руки.

Самого страшного со мной не случилось и на ублюдков-торговцев нашлась управа – всех нас спас отряд ЦРУ, направленный в эту точку ради спасения украденных американских детей. Меня сразу приняли за американку – благодаря маме, я говорила на английском без акцента и довольно сильно отличалась от большинства девочек с черными, как смоль волосами и такими же темными глазами. Несмотря на то, что нас держали в омерзительном месте, где воняло сыростью и гнилью, мне удалось сохранить любимую книгу и печатку юноши в целости и сохранности – приходилось прятать их под шатающимся камнем в полу темницы, но я была готова любой ценой защитить дорогие сердцу реликвии. Прямиком из своего несостоявшегося рабства я попала в реабилитационный центр, оказавшись под прямым покровительством Ильдара Видада – очень разносторонней и противоречивой личности. Как человек, регулярно вкладывающий в благотворительность миллионы, Ильдар спонсировал центр «Надежда» и, черт его знает почему, сразу выделил меня среди других детей. Ильдар и привел меня к Мэтью, точнее приемного отца ко мне – они познакомились на одном из благотворительных вечеров, и, когда Ильдар узнал, что Доусон потерял сына и жену в аварии, рассказал обо мне. Мэтью говорит, что Ильдар всегда отзывался обо мне с горящими глазами и называл «особенной девочкой». Конечно, никакая я не особенная, просто Мэт, в одночасье став одиночкой, отчаянно нуждался в человеке, которому сможет отдавать свое тепло. Он нуждался в смысле жизни. Я нуждалась в опоре, поддержке и отце. Два разбитых сердца встретились, чтобы помочь друг другу исцелиться.

Чуть позже, папа взял из приюта и Лукаса – на построение отношений у агента ЦРУ времени нет, а он хотел сына, к тому же в Америке была волна крупной агитации усыновления детей из детских домов. Люку сейчас всего девять и порой он приносит много хлопот, но я счастлива, что и у меня появилась иллюзия «полноценной семьи», которую я потеряла. Именно эта иллюзия и помогла мне справиться с пережитым кошмаром и стать сильнее, нарастить непробиваемую броню, к которой не подпущу ни одного маньяка и террориста.

Да и мужчину… не подпущу больше, испытав горькое разочарование от прошлых отношений. Хотя, как я уже и заметила, этим слабакам никогда не сломать мою стену и не прикоснуться к моей душе. К Медине.

– Пап, ты же знаешь, я не люблю, когда меня отвлекают. Надо было позвонить, я бы поднялась, – укоризненно выдыхаю я, придирчиво оглядывая потрепанного отца: покрытая легким слоем копоти полицейская форма, (его официальный вид деятельности – лишь надежное прикрытие основной) взъерошенные волосы, между бровей залегли две глубокие перпендикулярные морщины, свидетельствующие о том, что последние сутки он провел не в лучшем расположении духа.

– Люк не видел, как ты сюда зашел? Хочешь, чтобы он рассекретил мини-штаб управления в девять лет? – с усмешкой добавляю я, вспоминая проделки Лукаса: в школе он ведет себя как мальчишка из фильма «трудный ребенок» – я порой посещаю родительские собрания, где мне постоянно рассказывают о многочисленных драках и проделках мелкого. Но я не могу на него долго злиться, и охотно верю ему, когда Люк убедительно врет мне о том, что никогда не является зачинщиком конфликтов.

– Эрика, – подавленным голосом вновь повторяет отец, игнорируя мой вопрос о Лукасе. Сердце мгновенно пропускает удар, душу охватывают волны дурного предчувствия. Внимательнее вглядываясь в уставшее лицо Мэтью, я вдруг понимаю, что в мой личный штаб он заглянул не просто так, а имея на то особо вескую причину. Он ведь даже не позвонил. Значит, случилось что-то, о чем не сообщают по телефону. Нервно сглатываю, отгоняя прочь беспокойные мысли о младшем брате. Неужели с ним что-то произошло?

– Мэтт, не томи! У тебя такое лицо, словно ты увидел призрака! – вспыхиваю я, не выдерживая его напряженного молчания. Это на него не похоже. Обычно он выдает информацию прямо и четко, не придавая ей эмоциональной окраски.

– Завтра это будет во всех сводках новостей, Рика, – стараясь не отводить взгляд, продолжает отец, и я прекрасно узнаю этот голос. Голос, которым говорят только о смерти. О смерти кого-то близкого, родного… нет.

– Не хотел, чтобы ты узнала об этом из новостей. Помнишь, убитую модель из твоего агентства Марьям Зидан три недели назад? Ты еще так хотела взяться за это дело, и говорила, что знакома с девушкой… – от сердца немного отлегло, когда я понимаю, что речь не о Люке. Но случай с Марьям, которую я знала заочно, глубоко задел меня, что неудивительно. Не нужно обладать особым талантом, чтобы сложить дважды два – маску, роспись по телу в стиле мехенди и предположить нацеленность преступника на девушек с восточными корнями.

– Да, я настаивала на том, что это было убийство на религиозной основе, – уже тогда я озвучила отцу свою версию и высказала свои опасения по поводу того, что это будет серия. К сожалению, моя интуиция меня не обманула, судя по напряженному взгляду отца.

– Ты была права. Признаю, – сдается Мэтью, слегка опуская плечи, но от признания ошибок старших агентов мне сейчас совершенно не легче. Сердце беспощадным набатом бьется о ребра, напряжение в воздухе нарастает, а у меня ладони потеют, пока я пытаюсь предположить, кто оказался следующей жертвой серийного убийцы.

– Нашли вторую девушку. К сожалению, Алия Фарес, была уже мертва, – видимо отец думает, что этих слов мало, чтобы убить меня, повергнуть в дикий ужас, и раскладывает на ближайшем столе для оружия фотографии девушки, запечатленной в позе заснувшей прекрасной куклы среди мусора и отбросов. Ослепительно красивое, совершенное тело, излучающее сияние, неуместное среди гниющих помоев.

Дрожащими пальцами беру одну из жутких фотографий. Сделавший ее ублюдок точно больной на всю голову – на снимке Алия в драгоценной, сковывающей лицо маске. Полные губы ярко и аккуратно накрашены, обнаженное тело, изогнутое в сложной позе, блестит переливами от хайлайтера и косметического масла. Убийца явно получал эстетическое удовольствие, когда раскладывал алмазы всех цветов и размеров на поверхности ее кожи и оставлял свою фирменную «подпись» – тонкую вязь аккуратных завитков вдоль ребер.

Меня мгновенно бросает в жар, фотография выпадает из рук, пока я медленно опускаюсь на стул, отчаянным жестом натянув на голову капюшон от спортивной мешковатой толстовки. Хочется закрыться в ванной, спрятаться. Хочется набрать номер Алии и вновь услышать ее мелодичный и звонкий голос, незатейливые разговоры о шмотках и ее новых влюбленностях. Сейчас я послушала бы из ее уст что угодно, только бы она оказалась жива. У нас с Алией непростая история, наши судьбы отчасти похожи, поэтому какими бы разными мы ни были, между нами существовала особая нить взаимного понимания и настоящей дружбы.

– Боже, почему она… и… я могла остановить это, если бы вы меня послушали, – тихо шепчу я, ощущая, как редкие слезы стальным комом собираются в горле. Но я не буду плакать, нет. Это я пообещала себе в девять лет, четко убедив себя в том, что самое страшное в жизни уже позади. Сильные девочки не плачут.

А я сильная, сильная, сильная…

– Дорогая, мне очень жаль. До определенного момента мы не имели права вмешиваться, этим занималась полиция, ФБР… но сейчас, ситуация кардинальным образом изменилась. В деле просматривается религиозный контекст. Убитые девушки – беженки из ближневосточных стран, работающие и проживающие на территории штата по грин-карте. Обе мусульманки, занимаются модельным бизнесом, что противоречит их вероисповеданию. В числе подозреваемых двое влиятельных бизнесменов из Анмара, которые имеют разрешение на работу в Америке, и гражданин Великобритании, так же проживающей в Нью-Йорке на временной основе. Сейчас очень важно не допустить международного конфликта и широкого резонанса. В деле замешаны очень влиятельные люди, Эрика, обладающие политическими связями с лидерами других стран.

– То, что действует религиозный фанатик, было очевидно сразу. Я говорила об этом! Из-за того, что к младшим агентам никто не прислушивается, я потеряла подругу! – я вспыхиваю, словно спичка, забрасывая отца осуждающими взглядами. Он ни в чем не виноват, но я хочу, чтобы он ушел, оставив меня наедине с мишенями. Вновь успокаиваюсь, обнимая себя руками, завернутыми в объемные рукава огромной толстовки, нуждаясь в поддержке и утешении… но нахожу его лишь в своих объятиях.

Со стороны может показаться, что я равнодушна к смерти подруги, но это не так. Я не плакала с девяти лет, и это не преувеличение. Потеря двух братьев, двух сестер и родителей – весомый повод для того, чтобы выплакать сразу все слезы, уготованные тебе на жизнь.

Боль в груди нарастает. Алия была не просто моей подругой. Она была девочкой, с которой мы познакомились в том месте, что я называю «рынок плоти». После операции по спасению, мы потеряли контакт друг с другом, и лишь недавно нашлись благодаря Ильдару, что посодействовал мне в ее поисках. Я не так часто встречаю родственную душу, но Алия определённо была одной из них. И она не заслужила такой жуткой смерти. Мертвая красавица в куче мусора… я лично заставлю этого ублюдка сожрать горы отходов, прежде чем он окажется за решеткой. Пожизненно.

– Дорогая, мне трудно найти слова утешения… – нарушает угнетающее нас обоих молчание отец, пока я вспоминаю Алию и размышляю о том, как лично доберусь до маньяка. Еще никогда у меня не было такой сильной мотивации взяться за дело и довести его до конца.

– Рика, тебе стоит проявить осторожность, пока мы ведем расследование. Девушка с Ближнего востока. Я несказанно рад, что твоя экзотическая красота не так сильно бросается в глаза. И почаще ходи в очках – разрез твоих глаз все-таки выдает в тебе некоторые особенности.

Что он несет? Предлагает мне скрываться и носить темные очки, когда руки чешутся взяться за миссию и размазать по стенке убийцу подруги?

– Папа, ты должен поговорить со Стефаном, – четко обозначаю свою позицию я, имея в виду главу отдела, резко вставая со стула. Скрестив руки на груди, я не свожу с отца требовательного взгляда, и на этот раз не собираюсь сдаваться. – Он должен официально назначить меня на это дело. Иначе я начну свое личное расследование, и мне плевать на правила и регламент.

– Это слишком опасно, Рика, – нервно выдыхает отец, и в ответ я резко преодолеваю расстояние между нами.

– Ты сам завербовал меня в отдел, забыл? Девочка выросла, путевки в детские лагеря закончились, Мэтт! В тринадцать лет ты отправил меня в лагерь, и сам всегда хотел того, чтобы я стала агентом… так дай же мне шанс! Дай шанс сделать что-то действительно полезное. Я хочу полного ведения дела, до самого конца, – настаиваю я, не собираясь сдавать позиции.