Бутылку мы быстро допили. И, не теряя веселого настроя, в составе трёх «позавтракавших», ввалились в палату гнойного отделения хирургии.
В этой книге я говорил и еще буду говорить о том, как ведёт себя наша память, как даже жуткое прошлое, превращается в увенчанные романтизмом, приключения. У писателей, да и вообще у людей творческих профессий, это происходит с двукратной силой.
Вот и сейчас, когда я это пишу, сцена «больница» представляется мне а-ля военный госпиталь из «Война и Мир». Покалеченные, в грязных бинтах, приторный запах гниющей плоти, смешивающийся с запахами медикаментов и хлорки, десятки глаз, полных разочарования… конечно, по причине вселенской несправедливости и злого рока.
Как например, Гена, который полз по снегу и заснул на морозе. Несправедливость, что он обморозил руки почти что до ампутации… интересно, а что еще должно было произойти в результате совершенных им действий!? Он должен был проснуться на пуховой перине, прекрасным принцем с принцессой рядом!?
Да, это не был госпиталь из «Войны и Мир». И не лечебница из «Пролетая над гнездом Кукушки». Это была захудалая больница небольшого областного города, где повязки меняли раз в несколько дней (в лучшем случае), а из медикаментов, использовались йод и перекись. Люди с бездонными глазами были, в основном, пострадавшими алкоголиками, обмороженными или избитыми.
В начале встречи, Гена вёл себя патетически. Грустно кивал, многозначительно молчал, выражая скорбь по поводу себя, «непутевого». Потом пошли курить, разговорились «как было».
Самым ярким моментом из рассказа Гены, была процедура скобления ему нагноившихся частей рук. И кто не знает, что такое скобление – не дай Бог узнать. Могу сказать только то, что, к счастью, сам знаю только из рассказов, – это приносит дикую боль, страшнейшую из всех видов, боли.
Венцом рассказа Гены был диалог с медсестрой, за пять минут до того, как должна была начаться самая страшная процедура в его жизни:
– Гена, анестезии нет. Потерпишь?
– Дай спирт.
– Тоже нет. И, потом, мы тебе антибиотик вкололи.
– Не трави душу, сестричка, дай два по двести.
– Заплатить есть кому?
– Да, завтра приедут.
– Ладно… закусить только вон… – по рассказам Гены, медсестра выдвинула ящик тумбочки, в котором лежали две слипшиеся конфеты «золотой ключик», почему-то без обёрток. Потом, из шкафа, достала мерный стакан и пузырек с медицинским спиртом.
После такой анестезии, Гена хвалился, что при скоблении, не проронил ни звука. Медсестра, с которой я потом расплачивался за те самые «два по двести», сказала немного другое: Чей-то… да, его крики аж в Нижнем слыхали!
Мы сидели в грязном туалете больницы, курили, я слушал этот рассказ, честно говоря, ожидая какого-то поворота, морали, эпилога. Что-то вроде «начну жить заново» или «теперь завяжу».
Но, дождался я только следующего:
– Слушай, а есть чего? – Гена хотел, привычным жестом, показать вытянутый большой палец и мизинец. Но, из-за туго забинтованных рук, у него не получилось.
Тут, видно, что-то появилось в моем взгляде, осуждение или непонимание, он это прочитал и не сказал ещё что-то. Помолчали. Покурили еще.
Потом тяга к спиртному все-таки пересилила:
– А то, может, я сбегаю к сестричке той? – все-таки, решился он, смотря на меня жалобными глазами.
И конечно, мы сбегали к «сестричке». И не раз.
ШАГ 3. БРОСИТЬ, ПОТОМУ ЧТО – НАДО!?
В этой книге, я стараюсь быть максимально честным. Осознанный отказ от алкоголя – это, в первую очередь, честность с самим собой.
Поэтому, я не хочу и не буду говорить, что алкоголь даёт только плохое. По началу, небольшой отрезок времени, это универсальный союзник, следующий за любыми вашими желаниями. Когда вам хочется снять стресс, он мягко обнимет вас, гладя внутри теплом, успокаивая. Нужно взбодриться, почувствовать себя смелее? Пожалуйста.
Я помню, однажды поехал отдыхать на тропический остров, на новогодние праздники. Но, вместо ожидаемого солнца, там две недели был дождь и сильный ветер. Многие ходили понурыми, расстроенными. Но, только не я.
Туристический остров, где на каждом шагу супермаркеты с выпивкой, бары и рестораны, а между ними располагаются небольшие лавочки с местными напитками. И если вдруг, так получилось, что вы проскочили первое, второе, третье… повсюду стоят фургоны, привлекающие яркими красками и громкой музыкой, в которых смешивают коктейли.
Мне было, чем заняться, помимо солнца! Я бы сказал, что солнце и пляж, при таком окружающем «великолепии», были далеко на десятых местах в моем шорт-листе активностей.
В один из дней я ехал на велосипеде, под проливным дождём, с порывами ветра до пятидесяти метров в минуту. Но, на моих губах была широкая улыбка. Пять минут назад я унял дрожь двойной порцией виски и теперь, внутри, чувствовал приятное обжигающее ощущение со вкусом патоки.
Я крутил педали, в потоках воды, с большой скоростью, в ушах звучал вступительная часть к «Smoke on the water», ухмылялся «какого хрена всем нужно это солнце и море».
Проблема в том, что этот универсальный помощник довольно быстро перерастает вас.
Он растёт очень быстро, но незаметно – с каждой бутылкой, с каждым стаканом, количество которых мало, кто может подсчитать. А многих очень удивляет, что за мирным «пропустить стаканчик» скрывается цистерна этанола, которую человек пропускает через себя в течение нескольких лет.
В один момент, вы понимаете, что теперь вам нужно только одно – он.
На улице дождь, пляжи закрыты из-за штормового предупреждения!? Ничего страшного, пока работает «Seven-Eleven»!
***
Не знаю, как в других культурах, но в нашей алкоголизм часто называют «зелёным змием». Возможно, это из-за мифологии.
Зелёный змий… дайте-ка подумать. По мне, так звучит слишком романтично. Змия хочется приручить, есть ощущение, что он будет жить в клетке, открывая свои оранжевые глаза с тонкими чёрными зрачками и красной сеткой сосудов, – только в те моменты, когда вы об этом попросите.
У меня алкоголизм ассоциируется много с чем. С потерянными возможностями, здоровьем и, самое болезненное для меня, разрывом отношений с несколькими близкими.
Но, первое ощущение алкоголизма или, выражаясь языком психотерапевтов, – его детская проекция, – была в дяде Володе, лучшем друге моего отца и, увы, алкоголике, который не смог остановиться.
На плече дяди Володи была татуировка (хотя, правильнее назвать это кривое сине-зеленое пятно – наколкой), которая изображала игральные карты веером, бутылку и морду странного животного с длинными волосами. В детстве я думал, что это какая-то змея, но в парике. Только, много позже, сопоставив изображения и надпись под татуировкой, я понял, что так изобразили лицо женщины.
Да, там была надпись: меня погубят карты, бутылка, женщина.
Не знаю на счёт карт, но бутылка точно сгубила дядю Володю. К своим неполным пятидесяти годам, он перешёл с дорого коньяка на дешевую водку, потом быстро скатился до портвейна, потом денег и сил хватало только на то, чтобы спуститься за бормотухой в подвал соседнего дома. Он как-то называл эту гадость, то ли шартрез, то ли арманьяк. Не знаю и, надеюсь, не узнаю, что это было. Эту дрянь отказался пить даже мой отец, в одну из последних встреч с Володей, прежде чем мазню «меня погубят», засыпали землей.
Не подумайте, что это был ограниченный и никому не нужный человек. Его работы по чеканке до сих пор украшают многие православные реликвии, многие квадратные метры железа в монастырях и музеях. Дядя Вова был чеканом от Бога. Его любили женщины, и эта любовь была взаимной. У него были друзья. Он очень вдохновлялся рыбалкой, походами и просто природой. Я не знаю, почему он так быстро и глупо ушёл из жизни.
Много лет, когда я встречал упоминание «зеленый змий», я представлял дядю Володю. Я не чувствовал никакой настороженности в этом названии. Зленый змий… дядя Володя у меня ассоциировался с ним, добрым, вальяжным, все понимающим. Что-то вроде Ка-а из истории про Маугли. Только, Ка-а заглатывал обезьян, а дядя Вова – бутылки.
Может быть, поэтому аллюзия на тему «зелёный змий» никогда не действовала на меня устрашающе.
Только в зрелом возрасте, я приобрёл другую ассоциацию.
В тот год, мы с семьёй поехали на небольшой остров в Сиамском заливе. Первые полторы недели все время шёл сильный дождь, а потом, как это обычно бывает в тропиках, засветило яркое солнце.
Мы, обрадованные, выбрались из домика и пошли к пляжу. Я вёз велосипед, на котором сидела моя дочь. Было ранее время и на дороге никого не было.
Примерно на полпути к пляжу, я увидел сбитую собаку. Обычная дворняга, палево-чёрного окраса, лежала на обочине, вытянувшись так, как будто ее там кто-то положил.