Свадьба

Дизайнер обложки Юлия Фирсова

© Алекс Лоренц, 2025

© Юлия Фирсова, дизайн обложки, 2025

ISBN 978-5-0068-8171-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Меня зовут Константин, фамилию прошу не указывать. Описанное ниже приключилась со мной на самом деле – почти тридцать лет назад. Сейчас мне за пятьдесят, со здоровьем неважно: нервы ни к чёрту, одышка, головные боли. Рак выявили на ранней стадии, опухоль вырезали, но сами понимаете: рецидив – дело времени. Не то чтобы я чувствовал скорую смерть, но лучше поторопиться: слишком уж долго я тянул. Передаю Алексу Лоренцу записи, что сделал тогда по горячим следам событий. Он приведёт рукопись в порядок и обнародует. Это может повториться – в любой год, день или час.

Примечание Алекса Лоренца. Ну и адскую же работёнку подкинул мне этот Константин! Записи оказались беспорядочными, путаными: он сделал их в первые дни после того происшествия, а привести хотя бы в мало-мальски божеский вид не удосужился. Я же попытался придать им такую форму, чтобы вам было удобно и не скучно читать. Не скрою: для связности повествования кое-что додумал. Чистовик Константин прочёл и одобрил. Рассказ веду от третьего лица.

1

Косте лишь пару раз в далёком детстве довелось побывать в том микрорайоне – в начале восьмидесятых, с бабушкой. Она ездила сюда по каким-то разовым делам и брала с собой внучонка. Они дожидались набитого потными гражданами троллейбуса №10, ехали, высаживались у памятника болгарским патриотам, дальше долго-долго (как казалось тогда Косте) шагали по улице частных домов, пока не оказывались среди пятиэтажек, что сбились в кучу на склоне холма. Он помнил крошечную площадь и двухэтажный ресторан при ней. В будний день почти безлюдно – лишь пара-тройка мужиков у жёлтой бочки с квасом, что прилепилась, как гриб-паразит, к углу заведения.

И вот Костя снова здесь – впервые с тех деньков, о которых в памяти сохранились зарисовки из солнечного света, трещин на жарком асфальте да плиточного узора на стенах панельных «муравейников».

Конец сентября 1996-го. Пятиэтажки теперь не новенькие и опрятные, как раньше, а обшарпанные, серые, как продрогшие дворняги. Холм больше не кажется ни крутым, ни высоким. Площадь оживлённее и грязнее, чем тогда, – сейчас тут рынок. Старушки продают выращенное на огородах, заезжие фермеры сбывают молоко, яйца, мясо.

Как и много лет назад, Костю посетило ощущение, будто он очутился в другом городе. Десятый микрорайон стоит на отшибе. Если сам здесь не живёшь, не работаешь и не ведёшь дел, то о существовании его не вспоминаешь. Скудный общественный транспорт, что сюда добирается окольными путями, – троллейбус да маршрутка: вот на этом самом пятачке разворачиваются, дальше не идут, так что проездом тут не побываешь. Место обособленное – потому и номер микрорайона намертво приклеился к нему не только на картах, но и в народной молве – все так и называют: десятый. Никто не знает и не задумывается, где, например, шестой или седьмой микрорайон, зато где десятый – знают все.

Ресторан работает. Серая приземистая громадина, словно голова чудища из футуристских сказок, глазеет окнами на площадь, а входная группа – как разинутая пасть.

Костя явился сюда на свадьбу. В тот не очень-то тёплый, но солнечно-улыбчивый денёк сочетался браком его одноклассник Герман. Не видались они как раз со школьного выпуска – лет семь. Когда вместе учились, не то чтоб шибко дружили – так, приятельствовали. После выпускного все разбежались кто куда – в первые пару лет стягивались неохотно на ежегодные встречи, но потом перестали: у каждого своя жизнь, новые – взрослые – заботы; школа осталась лишь воспоминанием из зелёной юности, пусть и не такой уж давней.

А тут Герман ни с того ни с сего позвонил. Костя жил уединённо в однокомнатной квартире, что досталась от бабушки. В один из будних дней побежал на работу, но в голове загорелась тревожная лампочка: а ты точно перекрыл кран в ванной? Воду в то утро отключили, наверняка днём дадут: если начнёт вовсю хлестать, рискуешь затопить соседку – вздорную тётку. С ней лучше не связываться, тем более по такому щекотливому поводу. Вернулся, проверил кран – перекрыт. Взялся за ручку двери: мгновение – и выскользнет в подъезд. Тут и затрезвонил телефон.

Костя так и не взял в толк, как Герману удалось раздобыть его номер. Он не помнил, чтобы давал его кому-то из одноклассников, а других общих знакомых у них не было – во всяком случае, Костя о существовании таковых не знал. Бывший школьный товарищ, человек из прошлого, ворвался в тот рядовой день неуклюжим приветствием. Здравствуй – здравствуй, как дела – нормально, ещё пара дежурных вопросов и столь же натянутых ответов. Костя намекнул, что торопится, – спросил, зачем Герман звонит. Вышло грубовато, но уж как получилось. Тот объяснил, что у него скоро свадьба – и он решил пригласить старого приятеля. Событие, мол, знаковое, потому не будет лишним отдать должное человеку, с которым отмотал десять лет за одной партой.

Костя не горел желанием восстанавливать старые связи: школьных ребят он вспоминал редко – как персонажей ушедшей, даже чужой, жизни. Поезд давно скрылся за изгибом железной дороги, а воспоминания-отголоски с каждым годом всё глуше гудят следом по рельсам. Если бы хотелось ему кого-то из тех людей впустить обратно в свою жизнь – он бы впустил. Но ему не хотелось. Вернее, он о том вообще не думал. Ну, разбежались – и разбежались: в конце концов, не по своей воле они все собрались учиться в одном классе, не по их же воле тот период завершился.

На языке вертелся вежливый отказ – наверное, Герман на согласие особо и не рассчитывал, – но Костя нежданно для себя согласился. Видать, хотелось яркого события: давненько не выбирался в свет, крутился как белка в колесе, чтоб заработать, – места приходилось часто менять, фирмочки росли как грибы и столь же быстро лопались; а когда денег становилось в обрез – устраивался в две, три конторы, на пределе сил совмещал обязанности. Не до развлечений. А тут вдруг на свадьбу зовут! И, судя по тому, что говорит Герман, будет она не простая, а с размахом. Народу навалом – можно развеяться. Чем чёрт не шутит – вдруг получится и себе присмотреть подружку среди гостей.

В общем, он согласился. Герман назвал дату, время, место. Оставалось месяца два. Костя записал в блокноте под зеркалом.

В ежедневной суете ему некогда было размышлять о предстоящем торжестве, и он о нём забыл. Вспомнил ближе к делу. Внутри заныло сомнение: может, к чёрту это? В толпе незнакомых и полузнакомых людей будешь как неприкаянный. Ещё и подарок придётся нести, а тут цены опять бьют олимпийские рекорды. Дешёвым презентом не отделаешься.

Он всерьёз настроился позвонить Герману, извиниться, оправдаться каким-нибудь выдуманным форс-мажором, но тогда-то и понял, что номера его не спросил, а тот назвать забыл или не догадался. Что ж, теперь не отвертеться.

Он достал из шкафа чёрный костюм, что последний раз надевал на вручение дипломов в институте, померил. Не так уж плохо – даже лучше, чем было. За четыре года Костя прибавил в весе – не слишком заметно, но в самый раз, чтоб костюмчик сел как влитой. Мысль о шумном празднике наконец-то стала немножечко радовать, появилось приятное предвкушение.

Он раскошелился на коньяк для жениха и пышный букет для невесты, о которой ничего не знал, даже имени. Положил в почтовый конверт пару купюр – после всех бессмысленных свадебных трат молодожёнам точно придётся кстати. Начистил туфли, нагладил белую рубашку, причесался, облачился, сбрызнулся одеколоном. Час до выхода вертелся перед зеркалом, никак не мог собой налюбоваться. Хорош! От красоток отбоя не будет. Главное – с выпивкой не переборщить и не опозориться. Усердно не налегать, побольше закусывать.

Настало время выходить – он снарядился подарками, отправился на остановку. Как и пятнадцать лет назад с бабушкой, дождался десятого троллейбуса, что довёз до памятника болгарским патриотам. Времени достаточно – решил не пересаживаться на местный транспорт, а прогуляться по длинной улице частных домов. Шагал километр-полтора до площади. Она сплошь заставлена празднично украшенными автомобилями – приткнулись повсюду как попало, перегородили въезды в дворы, заняли обочины. Как немой укор богатому размаху свадьбы, на конечной остановке стоял побитый жизнью, усталый местный троллейбус – ждал, когда график позволит отправиться в депо на боковую. Среди машин особенно кричаще выделялся белый лимузин с вычурной композицией из цветов на капоте. Значит, молодожёны уже тут. Расписались, совершили паломничество по знаковым местам, пофотографировались – приехали на пьянку.

Сбоку от крыльца курила и гоготала компания парней в парадных костюмах. Видать, гости. Лица раскраснелись – все под мухой, причём, похоже, с самого утра. Ни одного знакомого.

– Ишь, жлобьё свадьбу играть приехало! – прошипела старушка-торговка, что держала в руках гроздья чеснока.

– И не говори, – отозвалась её товарка, перед которой на тряпице стояло несколько банок с соленьями. – И откуда у людей деньги берутся в такое-то трудное время…

Он взглянул на часы. Пятнадцать минут до. Как раз есть время поздравить новобрачных да присмотреть себе местечко за столом. Потом начнутся спичи, танцы, конкурсы и прочие нелепые аттракционы. Интересно, а драка будет? – не без глумления подумал Костя.

На углу одной из пятиэтажек, что примыкали к площади, он заметил стайку бритоголовых парней. Тихо переговаривались, орошали лысую землю харчками, с угрозой поглядывали на свадебных гостей всякий раз, когда те взрывались бесстыдным хохотом. Местная шпана. Опасные черти – на рожон полезут за милую душу, дай только повод.

Он приоткрыл тяжёлую стеклянную дверь, скользнул внутрь. По вестибюлю сновали нарядные люди – кто покамест свежий, кто уже в подпитии. Две юные парочки ворковали на диванчике в уголке. Гардеробщица пенсионного возраста скучала за стойкой. С кухни тянулся парной аромат готовки.

Костя растерялся – куда идти? Потом припомнил: вроде Герман говорил, что второй этаж. Лавируя между гостями, среди коих по-прежнему никого не узнавал, он пробрался к широкой светлой лестнице, поднялся этажом выше, отыскал вход в банкетный зал. Одна дверная створка открыта. Подошёл, заглянул. Места много, панорамные окна глядят в лес, с которым граничит микрорайон. В лучах солнца мелькают листья, что хулиганистый ветерок обдирает с деревьев. Исполины в ответ сердито шумят ветвями.

Столы расставлены буквой «П» – её перекладина занимает всю стену с окнами. Человек на пятьдесят, мысленно прикинул Костя. Белые скатерти, посуда, корзинки с ломтиками хлеба, бутылки с шампанским и водкой, кувшины с компотом, блюда с нарезками колбасы, селёдки, фруктов. Две тётки в белых халатах бойко мечут на столы с подносов тарелки.

В уголке беседуют пятеро: две средних лет женщины, одна высокая и худая, со строгим взглядом, другая низенькая, с многоступенчатым подбородком и беспощадной химзавивкой; мужчина – плотного сложения, с седыми усами, что переходят в бакенбарды, а затем в пушистые крылья поредевших волос. В толстушке Костя узнал мать Германа – помнится, тот рос без отца. Двое других – строгая тощая женщина и усатый мужчина – вот он рассмеялся густым басом, запрокинув голову, – это родители невесты. И с ними Костя тоже знаком. Как и с самой невестой.

С родителями беседуют новобрачные. Герман – стройный, белобрысый, с широченной улыбкой, Полина – миловидная курносая брюнетка с круглыми, вечно раскрытыми навстречу миру глазами цвета небесной бирюзы. Вот уж кого Костя тут увидеть не ожидал – а тем более в роли новоиспечённой супруги своего одноклассника.

Разговор прервался, лица обратились к гостю. Родители невесты потупили взоры, отец откашлялся, стал раскачиваться с пятки на носок.

– Костенька! – воскликнула мать Германа. Ишь, узнала. – Заходи, дорогуша, не стесняйся!

Он поздоровался, робко приблизился. Герман шагнул ему навстречу, крепко пожал руку, стиснул в объятиях. «Что за дурацкий спектакль?! – подумал Костя, неуклюже похлопывая однокашника по спине. – Какого чёрта они тут затеяли?» Он искренне не понимал, зачем Герман строит из себя закадычного кореша – ведь не были они никогда большими друзьями, а после выпуска считай что потеряли друг друга из виду. Ещё и Полина… невеста… Герман ведь знал. Не мог не знать.

Она глядела на Костю огромными своими глазами и улыбалась – с каким-то нездоровым восторгом, но в то же время и с толикой жалости. Мол, вот у нас с Германом как ладно да складно, а ты явился один – значит, подружки у тебя так и не завелось с тех пор.

А прошло с тех пор… сколько? Год? Побольше? Да, год и три месяца. У Кости с Полиной всё шло прекрасно – ему так казалось. Он убедил себя, что она его любит и не бросит. Они обсуждали будущую свадьбу – планов пока не строили, но с удовольствием фантазировали вместе, какой она будет, та свадьба. Девушка давно уже познакомила его со своими родителями, он её со своими. А в один прекрасный день она просто перестала отвечать на звонки. Если трубку кто и поднимал, то её чёрствая, как прошлогодний сухарь, мамаша – в сдержанной манере сообщала: то дочь в магазин ушла, то она в ванной, то ещё где. Неуловимый, блин, мститель. На третьи сутки бесплодных звонков мамаша уже не скрывала своего раздражения. Костя позвонил в четвёртый или пятый раз за день, услышал железобетонное: «Полины нет!» – и трубка сердито клацнула. Гудки.

К тому времени до него дошло, что она его бросила, – но он упорно желал дознаться, почему. Что такого могло случиться? Ведь ничто не предвещало! Следующим утром явился к её подъезду, приготовился ждать до самого вечера, если потребуется, благо деньки стояли тёплые. Выбрал лавочку поодаль, под кустом сирени. Повезло – вскоре Полина вышла.

Он догнал её, обнял за плечи, попросил объяснить. Пообещал, что ругаться не станет – всё поймёт, что бы она ни сказала. Ему просто нужно узнать, в чём дело, иначе не сможет спать спокойно. Она впилась в него своими нежно-бирюзовыми, как озёра (а на самом деле пустыми, глупыми), глазами и с поразительной лёгкостью призналась, что нашла другого. Сообщила с наивной детской радостью – точно так могла бы рассказать об этом и какой-нибудь подружке. «И давно познакомились?» – спросил Костя. Четыре дня назад, ответила она. Как раз четыре дня назад они виделись последний раз – она твердила ему, как счастлива, что он у неё есть. Выходит, в тот же день чуть позже…

В ответ он кивнул, развернулся и пошёл прочь. Она окликнула – он остановился. Сказала: мол, прости, но я поняла, что встретила любовь всей своей жизни. Он усмехнулся – то же самое она говорила много раз о нём самом, глядя ему в глаза. Не произнёс больше ни слова – отправился своей дорогой. Поначалу тосковал, а потом умерла бабушка – и Полина сама собой забылась.

А теперь – вот она, перед ним, в бездонных глазищах гудит пустая синева. В белом свадебном платье – не пышном, как принято, а в обтягивающем. Волосы сплетены в косу, что опоясывает голову, а украшает её венок бумажных бутонов. Рядом хлыщ Герман – на лице крупнозубая ухмылка, глаза словно стеклянные. Косте казалось, он видит самый нелепый сон из возможных.

– Костик, как поживаешь, золотой? – спросила Германова мама. – Тыщу лет не видались!

– Да так… нормально.

– Костенька, наверное, хочет поздравить наших молодых, – решила за него толстуха, обращаясь к родителям невесты. – Пойдёмте вниз гостей собирать, а то время уж вот-вот. Все, поди, голодные как волки.

Мамаша и папаша Полины только того и ждали. Приопустили головы, промычали что-то и исчезли – словно в воздухе растворились.

– Кость, позвать тебя – идея Полины, – выпалил Герман. – Как-то так случайно у нас в разговоре выяснилось, что до меня она встречалась с тобой.

– Гера мне рассказывал, вы были большими друзьями в школе, – подхватила она. – Рассказывал, что вы устраивали. – Она звонко засмеялась, а Костя размышлял: что там этот зубастый клоун ей наплёл про их юность? – И я решила, тебе будет… наверное, приятно узнать, что у нас всё хорошо… что мы теперь муж и жена. Подумала, ты за нас порадуешься, не откажешься погулять на свадьбе. Ты ведь и мне всё-таки не чужой человек, хоть у нас и получилось так… не очень удачно.

Костя в ответ что-то промямлил. Ему теперь ещё больше казалось, что он видит дурной сон и всё никак не может проснуться.

– Ты не рад нам? – спросил вдруг Герман. – Скажи честно – мы поймём.

– Э-э-э-эм… да рад конечно, о чём вы! – сказал Костя. – Просто неожиданно. И приглашение, и что вы… это… вдвоём…

Так вот кого ты повстречала в тот день, когда одним махом разрушила наши отношения и мечты, – возникла в голове ехидная, горьковатая мысль. Интересно, чем этот с лошадиными зубами так тебя очаровал, что ты взяла и послала меня подальше? Или тебе любой присядет на уши – и тут же за ним побежишь, как собачонка? А если завтра встретишь ещё кого-нибудь смазливого, кто тебе нассыт на мозги? Разведёшься с Германом?

Он глядел рассеянно на них, они – на него. Помолчали.

– Я тут, между прочим, с подарочками! – первым нашёлся Костя. – Это тебе. – Вручил Герману цветастый пакет с бутылкой коньяка. – А это тебе. – Сбагрил наконец дурацкий веник Полине. – Ну и небольшое, так сказать, дополнение, которое вам тоже не повредит. – Достал из внутреннего кармана конверт с купюрами, повертел перед виновниками торжества и ловко сунул в пакет с бутылкой, что жених держал в руке.

Они его поблагодарили, обняли сразу вдвоём. Внешне Костя излучал дружелюбие, а внутри его душил горький смех. Всё казалось до крайности нелепым – в жизни такого попросту не бывает. Даже штамповщики мыльных опер до подобных сюжетов не скатываются. Несуразица какая…

Тётки в халатах расставили последние тарелки с закусками. С лестницы докатился рой голосов. Гости хлынули в зал.

Костя нашёл себе местечко в углу у панорамных окон в лес. Пока народец подтягивался, он размышлял – а не сбежать ли? Но жадность победила. Нет, решил он, пока не нажру и не выпью столько, чтобы отбить траты на подарки, не уйду.

Пока папеньки-маменьки и прочие родственнички толкали убогонькие речи о «новой ячейке общества», «крепком браке», «совете да любви» и прочих банальностях, он втихаря поклёвывал заливной язык и изучал застольные лица. Дядьки в костюмах, нарядные тётки, древние старики да старухи, которых понавезли с дремучих малых родин, детишек тоже хватало – мелких хнычущих непосед и тех, что постарше.

Первый тост предваряла не одна речь, а почему-то несколько. Косте становилось всё скучнее. Взглядом он ловил каждый листочек, что пролетал за окном. Наконец стукнулись бокалами, выпили за молодожёнов. Пока гости вразнобой выкрикивали «Горько!», Костя под шумок налил себе ещё шампанского до краёв, выпил. Внутри разлилось тепло. Стало чуточку веселее.

Он покатал последний глоток игристого языком по дёснам, пострелял глазами – не глядит ли кто осуждающе.

Какой-то дядька смотрит. Жуёт, причмокивает не стесняясь – аж через стол слышно. Пялится с прищуром. Возраст – за пятьдесят. Щетинистое лицо, бульдожьи брыли, синеватые мешки под вечно слезящимися глазами. Явно выпить не дурак. Плечи широкие, ручищи – как лопаты, под ногтями грязь. Лысина, по бокам два неопрятных колтуна. Рубашка белая, воротник и манжеты застираны. Без галстука, верхняя пуговица застёгнута, давит на обрюзглую шею – аж смотреть неудобно. Малиновый пиджак сидит на нескладном теле плохо, недостатки сложения только больше выделяются, особенно сутулость, что грозит через годы перерасти в полноценный горб.

От колючего взгляда Костя поёжился, судорожно проглотил шампанское, опустил глаза. Поковырялся вилкой в тарелке, поглядел исподлобья.

Смотрит.

Чего он смотрит-то, а?!

Ладно, чёрт с ним, на здоровье. А мы на него вообще не будем обращать внимания. Демонстративно! Выкуси, старый!

О, горячее несут! Блюда с тушёным картофелем и котлетами. Костя для приличия подождал, досчитал до десяти – зачерпнул картошки, наколол двузубой сервировочной вилкой сразу две котлеты – вообще-то хотел одну, но так уж получилось, не стал противиться судьбе. Золотисто сверкающая маслом корочка хрустнула, зубцы утопли в сочной мякоти. Стал подкрепляться – шампанское здорово разогрело аппетит.

– Давай-ка, молодой, водочки с тобой тяпнем под горяченькое! – предложил ближайший сосед – усатый дядька. Не дожидаясь согласия, схватил бутылку «Смирновской», содрал крышечку, наплескал в две рюмки. – Ну, вот за этих вот! – кивнул на Германа с Полиной.

Костя коротко промычал в ответ. Выпили – вернулся к еде, принялся за вторую котлету. Но его вновь прервали.

Новоиспечённый глава семьи постучал вилкой по стакану с компотом. Собрание приумолкло.

– Пр-р-р-рошу внимания! – обратился он к гостям. – Теперь я хотел бы, чтобы пару слов произнёс безмерно дорогой мне человек, друг детства. Вместе мы прошли огонь, воду и медные трубы. Давненько не видались – так уж вышло… – Тут Костя прекратил жевать и напрягся. – … но когда мы с Полиной решили пожениться, я не мог не пригласить Константина. И позвонил ему. – Герман остановил взгляд на Косте. У того сердце заколотилось, желудок свело. Он считал, что подлянки на сегодня закончились, но вот такой его ждал новый сюрприз. Полина с блаженной улыбкой пациентки психдиспансера то влюблённо глядела снизу вверх на Германа, то восторженно на Костю – и так туда-сюда. А суженый-ряженый тем временем продолжал вещать: – Решиться на тот звонок мне, честно признаюсь, было непросто. Мы ведь давно не общались. Мало ли, как Константин воспримет моё внезапное появление и тем более приглашение на свадьбу. Но Костя как был моим верным другом, так и остался, несмотря на годы разлуки. Когда мы разговаривали, я слышал в его голосе радость – мы словно бы… как бы это сказать… крепко-крепко обняли друг друга. – Костя так вжался в стул, что заныла задница. Еда в желудке ходила ходуном. «Что ты, падла, несёшь?!» – Сказано – сделано! ВОТ ОН, ЗДЕСЬ! – почти проорал Герман и, как Ленин в светлое будущее, простёр руку в сторону Кости.

Взгляды обратились на «дорогого друга» – мужские, женские, старческие, детские. Людишки глазели с любопытством. Затрапезного вида мужик в малиновом пиджаке ещё сильнее сощурился, вытянул шею, как стервятник в африканской саванне.

Костя чувствовал, как подёргиваются мышцы лица. Самое противное в таком подёргивании – что его не унять. Губы, скулы, подбородок – всё приходит в движение. Твоё лицо – дрожащее желе; кажется, всем видно, как оно трясётся, хотя на самом деле окружающие вряд ли замечают.

Он непроизвольно сделал брови домиком, умоляюще уставился на Германа. Ладонь сама приподнялась со стола, мотнулась: мол, не надо, НУ ПОЖАЛУЙСТА!

Герман вытянул губы в шутливом укоре.

– Ну скажи хоть словечко, Кость, – сладко вымолвила Полина, склонив набок головку.

– Давай-давай, не тушуйся! – вякнул сосед, наплескал водки себе и Косте.

«Ну твари!» – подумал он. Прочистил горло, поднялся, не чувствуя ног, взял рюмку. Из-за того, что усатый набуровил с горкой, водка пролилась на пальцы, капнула на закуски.

Герман опустился на своё место. Теперь Костя возвышался над всеми присутствующими, как одинокая берёза посреди вспаханного поля.

– Я… это… ну… – вымолвил он, теребя край скатерти потными пальцами. – Д-д-д-да, мы с Германом давно знакомы… то есть… дружим ещё со школы. Наши пути… как это сказать… эм-м-м-м-м… со временем разошлись, но… – Он надолго запнулся, стал постукивать указательным пальцем себе по лбу. – Но… но… вот ТУТ! Мысленно, так сказать… духовно, как говорится… мы всё это время были вместе. Потому что столько пережили – вам и не представить! И когда Герман позвал меня на свою свадьбу – я, конечно, не мог отказать. Как выяснилось, его невесту я тоже немножко это… знаю. Да, немножко знаю. – Полина заулыбалась красным солнышком. – И, конечно, я за молодых очень рад. Я вам желаю всего самого, так сказать, доброго. Счастья, здоровья, процветания. Крепкого брака, ораву детей. Пьём за вас! – Он приподнял рюмку и добавил: – Ура! – Выпил, грохнулся на стул под рёв, которым взорвались собравшиеся.

Со всех сторон неслось почему-то не «Горько!», а похвалы Косте: «Молодчина! Как сказал-то, а! Настоящий оратор!» Герман подмигнул, показал два больших пальца. Полина послала воздушный поцелуй.

Усач гулко похлопал Костю по спине.

– Ну ты задвинул, брат! Вот это мощь!

Восторги стихли. Тогда Костя перевёл дух, налил себе дрожащей рукой шампанского, махом осушил бокал. Сочная, жирная отрыжка подступила к горлу. Рубашка под пиджаком взмокла. Только теперь он ощутил, как душно в зале. Пахло сопревшей сельдью, картофельным крахмалом, спиртом, по́том. Форточки в нижней части панорамных окон задраены шпингалетами, рычажки отломаны.