Остров пропавших девушек

В дальнем конце коридора стоит ее сестра Донателла. Умершая тридцать лет назад. Мокрая до нитки. К синюшному лицу водорослями прилипли волосы. Она тянет вперед руки. «Помоги мне, Мерседес. Помоги».

Услышав ее зов, Мерседес вдруг понимает, что все это сон. «Ты умерла, моя дорогая. Тебя давно нет, а я пропала».

Донателла поднимает руку и показывает на безупречно белую стену позади нее. «Я здесь, Мерседес. Помоги мне. Я здесь».

Она рывком садится в своей узкой белой кровати. Сквозь шторы проникают первые рассветные лучи. Простыни насквозь мокрые, будто она только что вылезла из моря.

Мерседес закрывает руками лицо и заставляет себя сделать вдох.

Сразу после обеда над головой рокочет вертолет, а через три минуты звонят с вертолетной площадки, сообщая о прибытии гостей. Еще каких-то двадцать минут, и Татьяна будет здесь. Звонили заботливые соседи – ее нанимателям даже в голову не придет позвонить заранее. Порой ей кажется, что в их представлении прислуга в этом доме сродни роботам – стоят на зарядке, пока какой-нибудь датчик движения или кнопка не приведут их в действие.

Униформа Мерседес черного цвета. Старомодное платье-рубашка с белыми кантами и обтянутыми белой же материей пуговицами от воротника до колен. Не самая практичная одежда для физической работы. Оно задирается, когда ей приходится за чем-нибудь потянуться или нагнуться, поэтому ей приходится надевать под него черную комбинацию, в которой ужасно жарко. Но в семье Мидов любят униформы, а остальное не имеет значения.

Она оглядывает себя в большом гримерном зеркале, утыканном по периметру светодиодными лампочками, способными высветить любой изъян. После бессонной ночи под глазами залегли темные круги, хотя Татьяна в жизни не обратит на них внимания. Но из пучка, в который Мерседес стягивает волосы на работе, выбилось несколько прядок, а это Татьяна заметит сразу же. Порывшись в кармане, Мерседес находит пару запасных невидимок и возвращает пряди на место. После чего оглядывает лицо и руки, дабы убедиться, что на них нет ни пятнышка грязи, и идет в своих ортопедических туфлях вперед, чтобы провести смотр вверенных ей подразделений до того, как это сделает хозяйка.

Татьяна похудела. Для дочери Мэтью Мида это неустанная борьба. Перешагнув сначала двадцатилетний, а затем и тридцатилетний рубеж, она постоянно сидела на диете, состоявшей из приготовленной на пару рыбы, вареных яиц и амфетаминов, но каждый год срывалась, и тогда вновь в полный голос заявляла о себе ее тяга к печенюшкам «Поп-Тартс». Ее несчастный изголодавшийся организм за каких-то пару недель набирал восемь килограммов, после чего она отправлялась на месячный курс реабилитации. Когда в мире, где половина женщин выглядят миниатюрными куколками, на тебя насылают проклятие в виде телосложения грузчика с размером никак не меньше сорок восьмого, это может стать настоящей пыткой.

Мерседес нацепляет свою самую лучезарную улыбку и выходит вперед. К классу улыбающихся она принадлежит всю свою жизнь. И нередко завидует Феликсу, который может хмуриться на работе, сколько ему заблагорассудится.

«Кожа да кости», – думает Мерседес. Татьяна выглядит изможденной. Значит, у нее все получилось. Она все-таки нашла специалиста, сделавшего ей бандажирование желудка.

– Ого! – произносит Мерседес вслух. – Выглядишь просто фантастически!

Татьяне ее слова явно нравятся.

– Ты мне льстишь, – говорит она, разглаживая на бедрах узкую атласную прямую юбку и поворачивается обратно к машине.

От ее ягодиц ничего не осталось. Вместо них ей теперь придется ставить импланты.

Прислуга выстроилась в тени крыльца. Тоже с улыбками на лицах.

Из машины со стороны переднего пассажирского сиденья выходит Майк, личный телохранитель Татьяны, и хмуро оглядывает из-за стекол своих очков дорогу, будто ожидая, что из-под асфальта вот-вот вырастут призраки «Аль-Каиды». Пауло говорит, что у Майка слишком большое самомнение. Но Майка наняли в том числе и для того, чтобы он выглядел профессионалом. Только звезды первой величины велят своим охранникам выглядеть так, будто их и нет рядом.

Удовлетворившись осмотром, Майк поворачивается, смотрит на Пауло и кивает ему. Тот в знак приветствия отвечает аналогичным жестом. Водитель начинает вытаскивать из багажника вещи. И пока на подъездной дорожке растет куча Татьяниных чемоданов от Виттона, из мрака салона появляется худенькая ножка шести футов в длину в туфельке на дешевой платформе, а за ней такая же худенькая миниатюрная девушка в топе-бюстье и коротких облегающих джинсовых шортах.

Садовники бросаются за сумками. Багаж – их единственный шанс провести немного времени в прохладном, кондиционируемом помещении. А порой и получить на чай. Хотя сегодня явно не тот случай: нынешние гостьи почти что дети, а такие чаевых, как правило, не дают.

Из лимузина выходит другая девочка, худобой затмевающая первую, настолько белокурая и бледная, что ее вполне можно принять за альбиноску. «На вид лет двенадцать», – думает Мерседес, но тут же отгоняет от себя эту мысль.

И еще одна девочка в топе с открытыми плечами – миниатюрное создание из Восточной Азии с волосами до пояса и янтарными глазами. И последняя. Лет, пожалуй, семнадцати. Смуглая кожа с золотистым отливом, копна каштановых кудрей с отдельными выбеленными прядками, небольшой пухленький носик и полные красивые губы. На лице – выражение невинности, стоящее, пожалуй, целое состояние.

«Татьяна притащила с собой полную палитру», – думает Мерседес, снова и снова улыбаясь направо и налево. На любой вкус. Видимо, очень надеются ублажить того принца. Может, эти девочки и выглядят молоденькими, внутри они уже старухи.

Не улыбается один только Пауло. Ему за это не платят.

Наконец Татьяна поворачивается к прислуге и с сомнением ее оглядывает, будто совершенно не знает. Впрочем, если вдуматься, так оно и есть. Слуги приходят и уходят, неизменный атрибут у этого дома только один – Мерседес.

Один из садовников берет небольшой розовый рюкзак и закидывает его на плечо. Бледная девчонка с визгом бросается к нему.

– Ханна! – рявкает Татьяна, а когда девочка застывает на месте, продолжает прежним медовым голосом: – Не волнуйся, он здесь для этого. Ты сейчас не у себя в Магалуфе.

Другие девочки фыркают от смеха у нее за спиной.

– Ваши вещи разнесут по комнатам, – объясняет Мерседес.

Девочки не сводят с нее своих огромных глаз. «Интересно, где они их берут?» – думает Мерседес. Этот вопрос всегда не дает ей покоя. Не с улицы же их приводят, правда?

– А Мерси их распакует, – произносит Татьяна. – Правда, моя дорогая?

– Ну конечно, – вежливо отвечает Мерседес. – Может, принести вам что-нибудь попить? Или перекусить? Вас, наверное, замучила жажда.

– Думаю, нам всем неплохо бы искупаться, – говорит на это Татьяна. – Как вы на это смотрите, девочки?

– Я принесу все к бассейну, – говорит Урсула.

«Мы словно хорошо смазанный механизм, – думает Мерседес, – никому из них даже в голову не приходит, сколько нам вчера пришлось попотеть».

Потом под плеск воды и звонкий девичий смех, доносящиеся из сада, поднимается наверх. Багаж Татьяны навален у двери. Она затаскивает его внутрь, большой чемодан кладет на стойку, косметичку относит в ванную, а шкатулку с драгоценностями убирает в сейф.

Со стены над кроватью на нее глядит интимный портрет нагой Татьяны, который обычно живет в кладовке наверху. Выгнув спину и прижав к нижней губе палец, она следит за тобой глазами, куда бы ты ни пошла. При виде этой картины Мерседес всегда хотелось отвернуться. «Я же знала ее еще ребенком», – думает она. Но тут же ей в голову приходит следующая мысль: «Да была ли она когда-нибудь ребенком? На самом деле?» После чего она решает сначала разобраться с комнатами для девочек, пока все заняты своими делами.

Их поселили в глубине дома. По двое в спальне, окна выходят на дорогу и верхний этаж «Каса Амарилья», скрывающий за собой вид на горы.

«Эти маленькие девочки», – думает она. Все прекрасно знают, зачем их сюда привезли. И все мы будем молчать – потому что если не они, то это будут наши сестры и дочери. Герцоги всегда обеспечивали нашу безопасность, и жизнь на острове стала лучше, чем когда-либо. Кто станет раскачивать лодку, когда на кону все? Еще вчера эти девочки для нас просто не существовали. И перестанут существовать, как только исчезнут отсюда.

Оштукатуренные белым комнаты вроде спальни самой Мерседес. Узкие кровати, больше подходящие для женского монастыря, на каждой лежит сумка. Если эти девчонки и думали, будто их пригласили в гости, то при виде этих комнат они поймут, как заблуждались. Хотя они вряд ли будут проводить тут много времени. Только когда их отпустят.

У них милый детский багаж. Поскольку им велели не брать ничего, кроме ручной клади, они набили сумки так, что те чуть ли не лопаются. Мерседес их осторожно распаковывает. В одной комнате розовый рюкзак и твердый чемодан на колесиках с хромированной отделкой, которым владелица в момент покупки, должно быть, невероятно гордилась. В другой сумка из мягкой ткани с узором из тропических цветов и черный кожаный саквояж, в котором, когда она его открывает, обнаруживается великое множество карманов и полдюжины вакуумных пакетов, набитых настолько мятой одеждой, что Стефани, чтобы все это выгладить, придется работать сверхурочно.

Мерседес старается угадать, кому что принадлежит. Черный саквояж, вероятно, принадлежит девочке, первой вышедшей из машины, той, у которой такие длинные ноги. У нее такой вид, будто все это для нее уже не ново. Твердый чемодан на колесиках, видимо, принадлежит азиатке, а сумка с цветочным узором – кудряшке. Мерседес выкладывает на кровати вещи и какое-то время их разглядывает. Все короткое, облегающее, узкое, с вырезами. Явно не для девочек, которые хотят быть незамеченными. Четыре небольших ювелирных набора, совершенно одинаковых, будто их им подарили: скромные ожерелья из олова, кулоны на цепочках, браслеты с шармами и серьги. Изредка попадается драгоценный камень, такой крохотный, что его жизнь, по всей видимости, началась, когда его смахнули со стола на пол в мастерской у Тиффани.

Мерседес развешивает платья, складывает нижнее белье – миниатюрные откровенные изделия из атласа из кружев, скорее намек на одежду, чем полноценный предмет гардероба, – и раскладывает по разным ящичкам в верхней части комодов. Затем разворачивает ювелирные наборы и кладет их на виду, чтобы их сразу было видно и понятно, что ничего не пропало. Косметички уносит в отделанные мрамором ванные и выставляет на стеклянные полки каждый пузырек, каждый тюбик, каждую зубную щетку с торчащей во все стороны щетиной – будто безделушки в сувенирном магазине.

Потом находит во внешних боковых отделениях паспорта и засовывает их в большой карман своего форменного платья – единственная полезная деталь ее наряда. Собрав их все, идет в туалет, садится на унитаз, где ее не могут увидеть даже камеры видеонаблюдения Мидов, и фотографирует их для Лоренса.

14

Робин

Она полагала, что почетный консул – это какой-то дипломат, но увидела перед собой самого обычного пьяницу, который болтается в предобеденный час в вестибюле отеля «Гелиогабал» и объясняет просителям, чем именно он не может помочь. Чопорный человечек из другой эпохи по имени Бенедикт Герберт. Но при этом в хороших туфлях – аверняка сшиты в Лондоне на заказ.

– Да поймите вы наконец, – произносит он, – на этой неделе у всех полно дел. Во вторник festa, а в субботу герцог устраивает в честь своего дня рождения bal masquе. Ему, знаете ли, исполняется семьдесят лет, поэтому к нам толпами съезжаются знаменитости.

«К нам». Легко понять, кому он предан.

Герберт потягивает мартини. Запотевший бокал на ножке с одной оливкой на зубочистке. Он без конца крутит его на столешнице, игнорируя подставку и оставляя на деревянной поверхности влажные следы, которые потом кому-то придется вытирать. Делает вид, что с интересом ее слушает, но на самом деле обводит взглядом толпу, выискивая истории полюбопытнее.

– Это мне известно, – отвечает Робин, – поэтому я здесь.