Кто здесь?

– Возможно, они хранили их где-нибудь в номерных сейфах? – предположил встречавший его в аэропорту.

– Возможно, – согласился Торнвил. – Мы это проверим. Дадим по факсу фотографии в банки. Их самих и всех родственников, до которых только доберемся.

– И близких знакомых! – торопливо порекомендовали ему.

Торнвил ответил снисходительным взглядом:

– И их, разумеется. Только ведь паспорта и деньги могли положить в номерные сейфы совсем другие люди – связные из штаба независимого кандидата. А им при встрече просто сообщить, где все находится.

– Дьявол! Так мы ни до чего не доберемся!

– Ну-ну, зачем же вешать нос. Да еще в первый день расследования.

– Вы правы, полковник. Чем мы можем быть вам еще полезны?

– Мне понадобятся сведения об этом независимом кандидате. Все сведения. Понимаете? Все, что вам известно, а не то, что поступает в прессу.

– Выпейте пока кофе, это займет пятнадцать минут.

– Спасибо… лучше зеленого чая.

Он прочел полученные от чиновников материалы по дороге домой в самолете и, вернувшись в Центр, переправил их Блюму, договорившись встретиться через два часа.

* * *

Хак знал, что казнь назначена на полдень на главной площади. Об этом с утра кричали пешие и конные глашатаи по улицам и переулкам Дели. И шел туда, чуть оглядываясь и стараясь не очень попадаться на глаза всадникам.

Нет, кто сможет теперь узнать его в маленьком оборванном мальчишке? Их полно таких на улицах.

Свой золотой украшенный бирюзой пояс и такой же кинжал он закопал в пригороде под молодым эвкалиптовым деревом. А одеждой обменялся с маленьким пастушком сегодняшним ранним утром. Как тот обрадовался! Жалкий ничтожный крестьянский мальчик, получивший вдруг ханскую одежду. Все они жалкие и ничтожные. Овцы, а не воины. И идут сейчас туда, на площадь, чтобы поглазеть на казнь великого из моголов. Его старшего брата. Воина, принесшего славу и власть Юдуфу, который решил разделаться теперь с командующим своей конницы, лучшим всадником Поднебесья… Мать несколько раз говорила при нем брату, когда он их навещал, говорила одно и то же: «Остерегайся Юдуфа, сынок, он не любит тебя, он не может тебя любить, остерегайся!» А брат только широко улыбался своим белозубым ртом. Он был добр, и даже в бою. Бросивших копья и мечи врагов не позволял убивать своим конникам. «Бросивший меч, уже не поднимет его, – говорил он, – зачем убивать зря живое».

И вот сейчас живое скопище валит туда как на праздник, смотреть, как отрубят голову великому воину. По приказу предателя, который обязан ему всем, что имеет. Поэтому мать и просила брата остерегаться.

Мать!

Хак остановился и замер… Когда палачи Юдуфа вошли вчера в их шатер и первый выдернул кривой гадкий меч, она ухватилась обеими руками за клинок и крикнула ему: «Беги!». И руки ее поползли вниз, залитые кровью, оттого, что палач вытащил из них клинок как из ножен. «Спасайся и отомсти», – едва выговорила она от боли. И он быстро шмыгнул под полог. Не от страха за собственную жизнь. Меч второго палача уже свистел в воздухе над головой матери. Он не в силах был это увидеть!

– Э, ты что, на солнце спекся, мальчик? Стоишь на самой дороге… – Хак повернул голову. На него из дверей лавки смотрел толстый улыбчивый армянин. – Зайди, выпей воды. Не бойся, зайди.

Тело не слушалось, и Хак продолжал стоять.

– Да, точно, вай! Ты перегрелся! – армянин зашел в лавку и вынес ему большую пиалу воды. – Пей, ну!

Руки не слушались, и Хак несколько раз хлебнул воду, зацепившись зубами за край пиалы. Потом руки сами поднялись к ней.

– Лучше стало? – спросил армянин.

– Всевышний отблагодарит тебя за это, – прошептал он в ответ.

Окаймляя квадратом пустой центр площади, стояла стража с нагайками и короткими кривыми мечами. Мечи висели без дела, просто для устрашения, и когда прибывавший народ подталкивал внутрь передних, ближние стражники хлестали заступающих за черту, раздавая ленивые и незлобные удары. Не по лицу, а по телу или сверху по голове.

Хак протиснулся, в конце концов, в первый ряд между ног и тел. Инстинктивно он несколько раз откатывался вместе с другими назад, когда стражники хлестали передних, но даже если бы сейчас его, одного из самых знатных наследников Поднебесья, задели плетью, Хак не обратил бы на это внимания.

– Держись ко мне поближе, мальчуган, – кто-то сильный взял его за плечи, – а то как цыпленка задавят.

Хак почти не заметил этого человека, потому что вдруг на всю площадь запели на разные голоса длинные деревянные трубы. И тут же из другого конца стали медленно выходить копьеносцы…

Нет! Их лбы обвязаны толстыми красными лентами – это не копьеносцы, а палачи! Теперь он увидел – с головами людей на копьях… Чьи это головы?! Палачи медленно шли под голос труб внутри свободного центра площади, пока не образовали за спинами стражников другой квадрат…

Их было меньше, чем стражников. «Наверное, сто», – подумал Хак и сразу понял, что угадал, узнав первую голову. Именно сто, ровно столько, сколько отборных воинов всегда находилось в личной охране брата. Самые верные ему люди, не только его охрана, но и головной ударный отряд в бою. Значит, сейчас отрубят голову и его брату. Хак почувствовал, как, несмотря на жару, холод побежал у него вверх от лопаток по шее, охватил затылок, а потом всю голову.

– Стой, мальчик, ты хочешь уйти? Назад уже не пролезешь. Стой теперь.

Трубы взвыли и загудели еще сильнее.

Что это там делают? Поднимают с земли на веревках какие-то брусья?

– Что это, – прохрипел Хак, – ви-се-ли-ца?!

– Вора, мальчик, должны повесить.

Вора? Да, глашатаи выкрикивали что-то утром, что-то про брата и казну Юдуфа, он точно не помнит что. Они хотят повесить его как вора?! Повесить воина, который никогда не взял ни одной монеты в руки, повесить как… как собаку?!

– Что ты хрипишь, мальчуган? Лучше отвернись, если тебе страшно смотреть…

Он увидел брата! На веревке с обмотанными ею вытянутыми впереди руками. Хак видел его только издали, но сразу понял, что как особо опасному преступнику ему перед казнью раздробили колени, чтобы человек не смог достойно пройти перед смертью мимо толпы. Тогда палачи будут волочить его по земле, приподнимая вверх, чтобы видно было лицо казнимого… Но брат шел широко расставленными прямыми ногами, хотя передний палач, мешая, все время поддергивал веревку…

Хак уже смог разглядеть лицо… с запекшимся черным клеймом на открытом лбу… Скоро брат окажется совсем близко. Нет, передний палач повернул голову на кем-то отданную команду… Они испугались! Подлые псы! Они испугались, что он выдержит, пройдет вдоль толпы своими ногами! Они не могут нарушить закон и ударить его перед казнью, силой свалить на землю. О, слава Всевышнему!! Брат их победил! Как побеждал всех и всегда! Теперь надо проскользнуть через стражников и умереть рядом с ним. Как легко это сделать…

«Отомсти», – Хак услышал слабый голос. Он прозвучал в его голове, он шел ниоткуда, слабый голос матери, остановивший звук труб и гомон толпы: «Останься и отомсти»…

Теперь они заспешили, поняв, что нельзя долго держать перед толпой униженного героя… Первый раз петля только скользнула об его подбородок. Ее накинули снова и, бросившись в стороны, оставили лишь одного огромного палача внизу у ног брата, тот, быстро нагнувшись, выдернул на себя скамейку. Толпа заорала, но Хак слышал только собственный крик, который не мог остановиться.

* * *

За два часа оперативная служба проделала первый этап работы, – что значит, привлечь к заданию сразу весь большой коллектив! Хорошие у него силы. А вот результаты пока не очень хорошие – ни в одном банке страны фотографии Кэмпбелл и Чакли не опознаны. Если не считать тех двух, где находились их сравнительно небольшие, обычные для заработков таких людей счета. Значит и номерными сейфами они сами не пользовались.

Впрочем, на быстрый успех полковник и не рассчитывал. Слишком странное это дело, чтобы сразу выйти на след.

Телефон, связывавший его, минуя секретарей, напрямую с Блюмом, дал короткий гудок.

– Я как раз собирался к вам идти, – поднимая трубку, произнес Торнвил.

– Жду вас, Стенли, с нетерпением жду, – прожурчало на том конце.

– А я отлично выспался в эту ночь, мой дорогой, в отличие от предыдущей. – Блюм поднялся из-за стола ему навстречу. – У вас, между прочим, небольшая синева под глазами. От того, что рано встали перед полетом в Вашингтон?

– Ну… да.