Тютюнин против инопланетян

– По очереди будем носить.

– Где носить, в карманах?

– Можно и в карманах, – сразу согласилась Люба. – О! Да ты молодец, Серёжа! Если их сначала в шерстяные варежки засунуть, а потом – в карман! Это же как хорошо будет! И тепло, и руки свободные…

Люба посмотрела на свои руки и добавила:

– Ты будешь носить первым. Прямо на работу с ними, с яйцами, и пойдёшь.

– Да ты что, меня же люди засмеют!

– А чего же тут смешного, ты же не утков высиживаешь, а фламингов.

На кухню зашёл домашний кот Афоня. Он внимательно посмотрел сначала на Любу, потом на Серёгу и улёгся возле двери холодильника, скромно намекая на участие в ужине.

– Ладно, – обречённо махнул рукой Серёга. – Доставай заливную рыбу.

Довольная, что все так хорошо сладилось, Люба захлопотала с ужином, быстро вымётывая из холодильника то, что мама принесла сегодня, вчера, позавчера и ещё неделю назад. Олимпиада Петровна обладала рекордной грузоподъёмностью, и всю её добычу Люба с Сергеем не могли съесть. Поэтому то, что хранилось больше двух недель, относилось Окуркиным.

– Одного я не пойму, Люба, – сказал Сергей, угощая . Афоню щучьим хвостом. – Куда мы твоих фламигов девать будем, если воды в яму не накачаем. А мы её не накачаем, поскольку неоткуда…

– Мама говорит, что лето дождливым будет. Вода сама нальётся.

– А если не будет дождливым лето?

– Тогда перезимуют у нас, а весной снег в яме растает и пруд все равно получится.

Тютюнин покачал головой и сплюнул косточку. По всему выходило, что ему придётся зимовать с двумя фламин-гами.

«А тогда я их тёще сплавлю. Если уж она подбросила мне эти яйца, а она их специально подбросила – тут других мнений нету, пусть воспитывает этих подкидышей. Пернатых друзей, блин».

29

Когда возвращавшийся с работы Тютюнин вошёл в свой подъезд, человек, который читал «СТЫД-инфо», сидя в песочнице на пластмассовом зайце, поднялся, одёрнул тысячедолларовый пиджак и направился следом за ним.

Из двух припаркованных на обочине улицы «БМВ» выскочила ещё пара субъектов и потрусила мимо куривших косяк школьников – прикрывать основного агента.

Втроём они втиснулись в узкий лифт и, нажав кнопку седьмого этажа, стали подниматься.

Совершенно неожиданно лифт остановился на четвёртом этаже.

Двери начали открываться, но старший агент снова нажал цифру «семь», полагая, что лифт слегка испортился. Пока створки закрывались, в лифт успела заглянуть бодрая старуха, которая сказала:

– Ну-ну, голубчики…

Кабина закрылась и пошла вверх, но каково же было удивление агентов, когда на площадке седьмого этажа они увидели ту же старуху, которая встретила их радостно, будто старых знакомых.

– Здорово, служба! Откуда будете? ЦРУ, ФБР, Моссад? Ми-5, Сигуранца, Штази?

– Мы… народные избранники, – после секундного замешательства ответил старший группы.

– Ну, тогда будем знакомы – старуха Изергиль собственной персоной.

Старший выразительно повёл бровями, рука одного из агентов метнулась к внутреннему карману.

– Забыла предупредить… – буркнула старушка, в руке которой откуда-то взялся парабеллум. – Ну, забыла, что со старухи взять… Стреляю хорошо и… – тут она улыбнулась, – с удовольствием. Можете в этом лифте остаться, а можете со мной поговорить… Что выбираете?

– Вообще-то… – старший не отрываясь смотрел в чёрный зрачок парабеллума и судорожно сглатывал, – вообще-то можно и поговорить.

– Ну, тогда выходите… Только никаких движениев лишних. Шаг влево, шаг вправо, прыжок на месте – приравнивается к побегу… Фирштейн, камрады?

– Я-я, фирштейн их.

– Ну, тогда выходи по одному и – вниз по лестнице. Там возле мусоропровода и потолкуем.

Старуха убрала оружие, однако ни у кого из новых знакомых не возникало желания с ней посоревноваться. Слишком уж убедительно она выглядела.

Возле мусоропровода старушенция остановилась и, улыбаясь трём «народным избранникам», представилась:

– Живолупова моя фамилия… О вас мне знать ничего не нужно. В органах я с самого их образования, но сейчас осталась без работы, а пенсия – не пенсия, одно название.

Живолупова вздохнула. Ещё только прошлым летом она работала на ЦРУ и получала поддержку в твёрдой валюте, но затем Серёжка Тютюнин с Лешкой Окуркиным извели всю агентуру американов и Живолупова осталась на бобах.

Почти все снаряжение пришлось продать, в том числе и спутниковый телефон, который хитрые американы отключили, как только удрали к себе за океан.

Особенно было жалко стреляющие ботинки. Живолупова хотело было оставить их себе, однако ей предложили хорошую цену, и она не устояла.

– Итак, жду встречных предложений. Вам, насколько я поняла, Серёжка Тютюнин нужен и, наверное, его дружок – Окуркин Лешка. Уж если один чего набедокурил, второй завсегда где-то рядом околачивался… Ну, я угадала?

– Угадали, мамаша, – кивнул старший. – Судя по всему, вы владеете информацией.

– Владею, милый, владею. И могу вам её продать, да ещё сделать вашу работу тихо и профессионально, не то что вы – трое шкафов ореховых. Деньги-доллары у вас водятся?

– Деньги водятся. И доллары, и какие угодно, – усмехнулся старший, понемногу приходя в себя. – Только не испугаетесь ли вы с нами работать, мамаша?

– А чего мне пугаться? Мне пугаться уже поздно, милок, мне самореализоваться надо, пока не поздно.

– А как вам такое?

Старший ослабил гипнотическое воздействие и на несколько мгновений превратился в натурального дунтосвин-та – покрытого зеленой шкурой, с кожистым гребнем на голове.

– Что скажешь, старушка? – прошамкало чудовище, мелькая раздвоенным змеиным языком.

– Что сказать? – Живолупова пожала плечами. – Не страшнее крокодила Гены. Хотя за столом, конечно, лучше так не показываться. Неприлично это, да и на улице – мальчишки могут запросто из рогатки в глаз закатать. Не советую я тебе на улице такие фокусы показывать – пострадать можешь. Народ-то у нас ужас какой дикий. Дикий и необразованный.

Старший был несколько озадачен такими советами. Вернув себе человеческий облик, он спросил:

– А как насчёт того, что мы хотим сделать из вашей планеты пастбище для лягушек, а? Поработить человечество и избавиться от большей его части, а? Будешь ты помогать нам после этого?