Немой. Книга 2. Охота на нежить

– Ну, я.

– А почему сам ворота отпираешь? У тебя что, слуг нет?

Бля! Твоё-то какое дело?

Банник тоже глядел на меня с удивлением, но помалкивал.

– Князь должен государственные вопросы решать! – поучал меня домовой. – А ворота открывают слуги. Они для того и нужны!

Охереть!

– Так, дядя! – невежливо перебил я домового. – Давай я без тебя разберусь, как мне жить. Что там у тебя за жалоба? Говори и проваливай! В смысле – иди заниматься важными делами. И другим не мешай.

– Вот видишь! – с торжеством сказал домовой болотнику. – Князь сразу разобрался, чьё дело важнее! Он хоть и молодой, но соображает! Подучиться ему, конечно, не мешает, но это дело наживное!

Болотник уныло втянул голову в широкие плечи.

– Ты посиди пока, – сказал я ему. – Блинов поешь. Сам же говорил – всю ночь шёл из Лопухинки. Проголодался?

Болотник кивнул и бочком примостился на свободный стул. Баба Дуня поставила перед ним тарелку с блинами, а Мыш пододвинул миску со сметаной.

Домовой с негодованием уставился на меня.

– А мы как же? Мы тоже гости! Это что же получается? Болотника-деревенщину князь за стол посадил, а порядочные городские жители так обойдутся?

Бля!

– Баба Дуня! – в отчаянии взвыл я.

– Я помогу! – сказала Глашка и убежала в кухню.

Умница моя!

– Так! – сказал я. – Сейчас все молча пожрём. А потом выскажете свои жалобы.

Потирая руки, я плюхнулся за стол. Моя тарелка была пуста. Мыш смущённо смотрел на меня.

– Не смог отбиться от проглотов? – ухмыльнулся я. – Надо было их копьём херачить. Хотя, они все такие крутые колдуны, что и копьё хрен поможет.

Сытин с Михеем заржали.

– И я колдунья? – спросила Глашка, внося сразу две тарелки с блинами.

Она явно набивалась на комплимент.

– Ты – самая крутая! – я приобнял её за плечи. – Просто шифруешься.

Глашка довольно улыбнулась, но блины поставила перед домовым и банником.

Домовой важно кивнул.

– Спасибо за уважение, князь!

И принялся с аппетитом чавкать.

– Прости, Немой! – виновато сказал Мыш. – Я всю ночь осваивал духовную практику Ипато Покуяки. А после неё такой аппетит, что…

От нашего хохота чуть потолок в столовой не рухнул.

– Мыш, – сказал я. – я очень рад за твою счастливую семейную жизнь. Для такого никаких блинов не жалко. Тем более что баба Дуня ещё напечёт. Правда, баб Дуня?

– Сейчас, внучек! – откликнулась с кухни баба Дуня. – Уже несу!

Вслед за этими словами в дверь влетели ещё две тарелки. Одна из них приземлилась перед болотником, вторая – передо мной. Я на лету ухватил с неё блин и запихал его в рот.

– Фкуфнятина!

Болотник робко посматривал на меня, не решаясь взять блин.

– Ты ешь, ешь! Не стесняйся! – подбодрил я его. – Мыш, так чем ты всю ночь занимался?

– Ипато Покуяки – это древняя мышиная практика принятия Лисы, – задумчиво объяснил Мыш.

Видно было, что он полностью сосредоточен на своих мыслях.

– Чего? – удивился Сытин. – Принятия кого?

– Лисы, – повторил Мыш. – Для мышей Лиса – это символ мучительной и беспощадной смерти.

Домовой продолжал жадно чавкать, ни на кого не обращая внимания. Банник ел аккуратно, насаживая кусочки блина на вилку. Болотник, глядя на банника, старался ему подражать.

– Вот оно как! – хмыкнул я, откусывая второй блин. – А для человека лиса – символ тёплой и пушистой шапки.

– Не перебивай, Немой! – нахмурился Сытин. – Дай Мышу договорить. Терпеть не могу, когда чего-то не знаю!

Домовой с возмущением уставился на Сытина, а потом на меня.

– Князь не должен позволять себя одёргивать какому-то боярину! Что это за порядки? В приличных домах такого просто не может быть!

Банник дёрнул домового за мешок и что-то зашептал ему на ухо.

Я запихал в рот третий блин и заткнулся. Пусть песдят на здоровье – мне больше еды достанется!

– Попытки спастись от Лисы делают мышиную жизнь бессмысленной, – продолжал Мыш. – Зачем искать нору, делать припасы или заводить детей, если всё равно придёт Лиса и всё сожрёт?

– Действительно, – хмыкнул Сытин.

– Чтобы вернуть жизни смысл и существует практика Ипато Покуяки – практика принятия Лисы. Надо заранее внушить себе мысль, что Лиса неизбежна. Смело посмотреть ей в глаза и научиться жить, не обращая на неё внимания.