Егерь-3: Назад в СССР

Не спеша, переговариваясь о чём-то незначительном, мы доели уху. Владимир Вениаминович сходил к речке и сполоснул котёл. Я смотрел, как он, присев на корточки, оттирает посудину песком. Психотерапевт был похож на большой серый валун, который неизвестно откуда взялся на берегу Песенки.

Для чая я наломал тонких веточек с куста смородины, который рос в дальнем углу огорода. Когда я бросил их в чайник – запахло детством, осенью и почему-то – солёными грибами.

А, вот почему!

Мама, когда солила грибы, всегда добавляла в них сушёный смородиновый лист.

Я подумал, что ещё могу успеть набрать грибов. Надо непременно это сделать и насушить их на зиму. Зимой нет ничего вкуснее пряного грибного супа, или картошки с коричневой подливой из сушёных грибов. Ешь, и вспоминаешь лето.

Рустам, не говоря лишних слов, попрощался с нами, сверкнул напоследок белозубой улыбкой и сел в «уазик». Затарахтел мотор, машина бойко рванула с места. Лежавший у ног хозяина Жека поднял курчавую морду и заливисто тявкнул. Ему из вольера ответили Бойкий и Серко.

Я поднялся и разлил по кружкам крепкий чай, пахнущий дымом и смородиновым листом.

Георгий Петрович сделал глоток чая, блаженно зажмурился. А потом посмотрел на меня.

– Так о чём ты хочешь поговорить, Андрей Иванович?

Я помолчал, собираясь с мыслями.

– Скажите – вы пробовали как-то использовать те сведения, которые узнали от меня?

Теперь уже молчал Георгий Петрович, глядя мне в глаза и о чём-то раздумывая.

Мы с ним словно прощупывали друг друга, только генерал был куда опытнее меня.

Владимир Вениаминович молча наблюдал за нами обоими.

Даже фокстерьер Жека насторожился, переводя умный любопытный взгляд с меня на Георгия Петровича.

– Ладно, скажу честно, Андрей Иваныч, – ответил генерал. – Я попытался кое-кого прощупать. Даже не прощупать, просто приглядеться.

– И к каким выводам вы пришли?

Георгий Петрович сухо усмехнулся.

– Всё уже идёт под откос. И я не вижу возможностей глобально изменить ситуацию.

Он наклонился, вытянув вперёд больную ногу, подобрал ветку и пошевелил ею догорающие угли. Угли вспыхнули оранжевым пламенем, затрещали и выбросили небольшой сноп искр.

Я перевёл взгляд на психотерапевта.

– Владимир Вениаминович, вы согласны с Георгием Петровичем?

Тот незамедлительно кивнул.

– Да, – пророкотал он.

И сейчас же спросил:

– А вы можете что-то предложить, Андрей Иванович?

Глава 2

– Ну, что ты думаешь о предложении Андрея, Володя?

Генерал нетерпеливо наклонился к собеседнику.

За пыльным окном купе отъезжал назад выкрашенный жёлтой краской вокзал, немного похожий на готический собор.

По дороге из Черёмуховки в Волхов они почти не говорили. Да и вчера вечером тоже. Слушали Андрея, опасаясь перебить его и сбить с настроения. И Георгий Петрович и Беглов достаточно пожили на белом свете. И прекрасно знали, когда надо высказывать своё мнение, а когда лучше его попридержать.

А Андрей говорил. Неумело, сбиваясь, путаясь в мыслях и воспоминаниях, он рассказывал им о том, что случится с их страной в следующие сорок пять лет.

Огромный срок!

Но и предстоящие перемены огромны, даже невообразимы!

Кто в своём уме мог сейчас представить, под какой откос покатится сильная и великая страна?

Сердце Георгия Петровича жгла невообразимая горечь. Горечь неминуемого поражения в заранее проигранной войне. Но генерал-лейтенант умел отбрасывать в сторону эмоции. Взглянув холодным взглядом на предложение Синицына, он был вынужден признать, что Андрей рассудил верно.

«Как ему это удаётся?» – подумал Георгий Петрович. – «Ведь совсем молодой парень ещё. Сколько ему? Двадцать пять? Двадцать четыре?»

И тут же одёрнул себя.

«В прошлой жизни ему было шестьдесят два. Побольше, чем тебе сейчас. И он наяву пережил всё то, о чём ты только слышал».

На вокзале генерал решительно двинулся в сторону касс дальнего следования. В скором поезде, который шёл из Котласа в Ленинград, нашлось свободное купе. Предъявив документы, Георгий Петрович забронировал все четыре места. Теперь у них с Володей были два часа, чтобы поговорить спокойно и откровенно.

– Так что ты думаешь? – повторил генерал, глядя на проплывающие мимо деревянные бараки Ленинградского тупика.

Прежде, чем ответить, Беглов повернул ручку на двери и запер купе изнутри.

– Я думаю, что Андрей нашёл наилучший возможный выход, – не колеблясь, сказал он.

– А не слишком он рассудителен? Понял, что в одиночку использовать свои знания не сможет, и предложил нам скооперироваться…

Владимир Вениаминович улыбнулся.

– Дело не в рассудительности, Жора. Просто Андрей – хороший человек, который не может спасаться сам, бросив в беде близких. Надвигающиеся перемены он воспринимает именно как катастрофу. И хочет защитить тех, кто ему так или иначе дорог. А мы с тобой попали в это число.

Владимир Вениаминович хлопнул ладонью по сиденью. Соскучившийся Жека воспринял хлопок, как сигнал. Он тут же запрыгнул к хозяину и попытался дотянуться мокрым языком до хозяйского носа.

– Пошёл прочь! – грозно пробасил Владимир Вениаминович, отпихивая пса.

Жека обиженно тявкнул и соскочил на пол.

Георгий Петрович рассеянно потянул из кармана пачку папирос. Вынул папиросу, сунул её в рот. Похлопал себя по карманам в поисках спичек. Потом опомнился, взглянул на друга и вынул папиросу изо рта.