Записки партизана сцены. Ал кого лик, или Красна чья рожа

Башка познакомил меня с Длинным и ещё парой чуваков, подрабатывающих в свободное от учёбы время в театре.

Одним из них был Коля Босс. Здоровый, рыжий и щербатый тип с довольной улыбкой на веснушчатом лице. Коля производил очень приятное впечатление: спокойствие, уравновешенность, дружелюбность, и всё это было замешано на внутренней силе или уверенности в себе, что ли? Так я его чувствовал, и мне это очень импонировало. Видимо, этих качеств мне в тот период жизни недоставало.

Коля подрабатывал монтировщиком декораций в театре- кабачке «Черная моль». Длинный там периодически тоже появлялся, но всё реже и реже.

«Жил-был Игоряша, жил-был Маптушков, не стирал одежду, не снимал носков…»

Длинный предпочитал халтурить в «Селикон-опера», разносить шампанское в зрительском фойе перед началом спектакля и в антракте. Как выяснилось позже, из «Селикона» его выперли после очередного “неудачного выхода”. Обычно, стоя с подносом шампанского, Длинный держал себя в руках и не наглел. Если и прикладывался к казённому пойлу, то в меру и без палева. А в последнее время, потеряв стыд, бухал шампанское прямо в фойе, прогуливаясь среди зрителей.

Ну, то есть вы понимаете, да? Человек ростом 194 сантиметра, худой, лысый, с хитрым прищуром Ильича на круглой физиономии, одетый в форму театрального официанта, ходит по фойе с подносом, заставленным в основном уже пустыми фужерами из-под шампанского, которое сам же и вылакал. После замечаний, сделанных ему руководством, Длинный пошёл на хитрость: теперь он стоял в одном месте, рядом с австрийской занавесью, закрывавшей окна зрительского фойе. Он не перемещался и только иногда заходил за эту самую занавесь на минуточку и быстро выходил обратно. Каждый новый заход преображал нашего героя всё больше и больше, раскрашивая его довольную прищуренную рожу обаянием и остроумием, всё больше и больше бросающимся в глаза недоумевающих зрителей и администраторов. Количество полных фужеров на его подносе уменьшалось пропорционально количеству пустых, вырастающих как грибы на подоконнике, скрытом занавесью, забрызганной шампанским и слюной. Короче, после очередного исполнения Длинный был послан.

До личного знакомства с Длинным, которого, кстати, звали Игорь, мы встречались однажды, в раздевалке институтского бассейна. Я пришёл на тренировку и переодевался, а он как раз сидел возле шкафчиков, изрядно пьяный и пытался бычить. Так чел обычно ходил на физру. В тот день я не разбил ему голову по причине отсутствия свидетелей, хотя, казалось бы, всё должно происходить наоборот. Он нёс какую-то чушь, а я понял, что не имею желания его бить, и оскорбления не настолько сильны и обидны. Думаю, нам обоим повезло – Игоряше, что остался цел, а мне, что не вылетел из института. На тот момент во мне было 96 кг мяса и какое-то безграничное количество дури и энергии, позволяющей мне вытворять невообразимые вещи.

В дальнейшем я много раз благодарил Бога за несостоявшееся побоище, так как Игорян оказался хорошим человеком, просто со своими тараканами. Нужно было всего лишь узнать его получше.

Великая фантасмагория.

В “Черную моль” я попал впервые по приглашению Коли. Он сделал входные на четырёх человек, и мы пришли. Мы, это я и Башка, а так же моя будущая первая жена и её подруга. В тот вечер давали “Великую фантасмагорию”, один из лучших спектаклей этого замечательного театра. Сборник номеров из самых известных мировых мюзиклов, своеобразная выжимка, дающая возможность понять, из чего же состоит этот жанр.

В первом акте, в основном, были представлены немецкие мюзиклы тридцатых годов, а вот во втором была бомба, начинённая хитами Эндрю Ллойда Уэббера: “Призрак оперы”, “Эвита”, “Кошки”, “Отверженные”, ну и конечно, “Чизес Крайс, Супер Стар”! Второй акт начинался с “Призрака оперы”, самой известной его части. Живой оркестр, жёсткие гитарные рифы, пульсирующий бас и тяжёлая ритм секция – полное ощущение присутствия на рок-концерте! Во время исполнения композиции на сцене происходила трансформация декораций: огромный пароход начала двадцатого века, занимающий практически всю сцену, превращается в зрительный зал европейской оперы! Всё это обыграно театральным светом! Мы с Башкой под впечатлением трясли хаерами, как на “тяжёлом” концерте. Наши подруги напрягались, шипели и краснели, но однозначно гордились нами. Люди, сидевшие рядом, дико озирались, а мы отрывались и не заморачивались. Нужно сказать, что в целом вели себя довольно сносно и почти прилично. Да…

После спектакля Коля в компании молодых артистов и девчонок реквизиторов-костюмеров тусил у метро, ну и мы присоединились, само собой. Все в основном курили план, я же предпочитал напиток богов – Шереметьевский портвейн “Три топора”, он же “777”. Чем всё закончилось, я не помню. Да это и не важно, в общем-то.

Именно этот поход стал первым шагом по зыбкому театральному болоту.

Глава 2. Каменный гость.

Аид.

К апрелю я окончательно “созрел” и “дошёл до нужной кондиции”, позволяющей вступить в один из “партизанских отрядов”.

За прошедший год я опустился на уровень человека, при встрече с которым, хочется “не узнать” и перейти на другую сторону улицы.

Рождение сына дало возможность получить академ и забыть на время об армии. В институте я практически не появлялся. С Башкой мы встречались регулярно, но не так часто, как раньше. Я всё больше пил, перебивался случайными заработками и влипал в идиотские истории. Круг моих знакомств постепенно менялся и нужно признать, далеко не в лучшую сторону. Я уже вовсю балансировал на грани, боясь себе в этом признаться.

Однажды при помощи родственников удалось устроиться работать на стройку в Подмосковье. Мы с напарником, который по совместительству был бригадиром, раскатывали мягкую кровлю на крыше строящейся АЗС. Помню, каким-то кривым ветром туда же занесло Роста, может быть даже, это я его туда и зазвал. Не суть.

Ездить домой и обратно было накладно по деньгам и напряжно по времени. Мы жили в бытовках, жрали «Ролтон» и много пили. Через несколько дней Рост сказал примерно следующее: «Есть вещи, которые уважающему себя человеку нужно исключать из собственной жизни». И послал всех нахер. С тех пор мы, по-моему, больше не встречались.

С Башкой мы пару-тройку раз устраивались на работу, опять же через моих родственников, но каждый раз с треском вылетали. Как правило, причиной увольнения были пьяные выходки и полное отсутствие у нас мозгов, в особенности у меня.

Алкоголь превращал меня в скота, сначала безвольного и ранимого, а затем в агрессивного и опасного.

Жизнь моя в тот период напоминала адские миры Аида, показанные в “Битве титанов”: депрессняк, горечь, страх, обида, злость и безысходность. Добавляем туда ударные дозы алкоголя и меланхолию – получаем убийственный коктейль под названием “Смерть невротика от запоя”.

Я заблудился по жизни и превратился в подонка. Как сказал один писатель – «по дну ходящего, испуганного скитальца».

Нет желания описывать подробно все события, происходившие со мной тогда.

Грибной гербарий.

Короче, стабильного дохода не было, жена с тёщей выносили мозг по поводу денег, я всё чаще не доезжал до дома. И именно тогда я вспомнил про театр.

На удивление всё уладилось довольно быстро. Я договорился о собеседовании с завмонтом (заведующим монтировочным цехом) и разговор был назначен на один из ближайших вечеров, как раз во время спектакля.

В день собеседования мы, встретившись с Башкой, пошли гулять в “Парк художников” на Крымском валу. Надо заметить, что вся эта движуха происходила на мой день рождения. Мы не выпивали, и Башка в виде подарка привёз кусок нишиша, уговаривая меня покурить “марокканский камень”, подаренный ему якобы самим Грибом Гербаресом.

Башка находился в очередном нарциссическом припадке и “Гриб Земли” Гербарес был на тот момент объектом обожания, возведённым на пьедестал безупречности. Гриб работал продавцом обуви в спортивном магазине, и этот нюанс умилял Башку. Действительно, забавно – где спорт, и где Гербарес. Видимо, из этого магазина “марокканские кЯмни”, так называл их Башка, отправлялись к новым владельцам, во имя Джа и покойного Боба Марли.

Башка предлагал, а я сомневался, стоит ли.

Здесь нужно пояснить: я всегда предвзято относился к прелестям, да и вообще к наркотикам. Возможно, это издержки воспитания или комплексы, я затрудняюсь ответить. Но, по приезду в Москву я принципиально и категорически употреблял исключительно алкоголь. Башка очень сокрушался по этому поводу и иногда говорил, что отдал бы многое, лишь бы увидеть меня “под …”, подразумевая конечно же тяжёлую артиллерию, “мебель”, как принято было говорить тогда. В этих случаях он любил цитировать героев из культового фильма “На игле”, рассказывая о героиновом приходе.

Не судьба, мой друг, не судьба…

В итоге, по неизвестной причине я согласился и мы курили “марокканца”. Для меня было дико “долбить” в публичном месте, когда вокруг люди, и не только. Казалось, что все, проходящие мимо, пристально и подозрительно смотрят и перешёптываются. Женщина, стоящая рядом с коляской что-то требовательно шептала ребёнку, при этом указывая на нас рукой и подозрительно прищуриваясь. Девочка, а это была девочка, выслушав её, быстро убежала. "Ну фсё, пиздец, устроился на работу" – подумал я, глядя вслед убегающему ребёнку. Предположительно он бежал за подмогой и милицией.

Меня выстегнуло на измену. Но, это быстро прошло. Настроение и состояние были прикольными, и я успокоился. Мы погуляли по парку демонтированных скульптур и выдвинулись в сторону театра, который базировался на Поварской, в “доме имени Баронессы Фон Грушенвальдек”.

Невидимки.

Нас встретил завмонт, невысокий щуплый мужичок лет сорока. Черноглазый брюнет в чёрном байкерском кожаном жилете и чоперах. Жилет и чоперы, это то, что я запомнил. Естественно, на нём были джинсы и майка, тоже чёрные. И чёрные кожные перчатки без пальцев. И чёрные носки, возможно.

Вообще, как я узнал позже, технический персонал театров во время спектакля ходит в чёрной униформе, чтобы не бросаться в глаза зрителю. На уровне символизмов можно сравнить это с интроекцией, своеобразным растворением в “свете звёзд”.

Нарисовался странный образ: чёрная униформа роднит её адептов с монахами-чернецами, бегущими от жизни и самих себя в монастыри, с той лишь разницей, что “партизаны сцены” находят приют в “храмах” искусства. Для некоторых это билет в один конец. Величайшим достижением для них является возможность, перед тем как уехать на кладбище вперёд ногами, полежать в гробу на сцене, под скорбные аплодисменты себе подобных.

Вернусь к завмонту. Звали этого персонажа Андрей Киевский.

В день нашей встречи он был трезв и слегка печален. Это был, чуть ли не единственный раз, когда я видел его таким.

Разговор прошёл легко и непринуждённо. Без лишних вопросов и ненужных тирад, всё чётко, по делу. Меня приняли на испытательный срок на должность монтировщика декораций. Театр уезжал на гастроли, и на работу можно было выйти после его возвращения, через пару недель.

Под лежачий камень…

Завершив деловую часть встречи, мы перешли к неформальной – продолжили “марокканскую историю”. Не имея привычки и соответствующей стойкости к курению нишиша, я был расплющен как камбала. В каком направлении испарились Башка и Коля неизвестно, идти куда-либо я был не в состоянии. Оставалось, сидя в курилке, у входа на сцену, наблюдать за событиями и собственными реакциями на них.

Периодически появлялись актёры, выбегавшие между номерами покурить именно в эту курилку. Пара из них появлялась чаще остальных, и оба они были похожи на пидоров.

Как выяснилось позже, чутьё меня не подвело.

Я с ужасом думал о предстоящей работе и рисках нахождения в заднеприводной среде. Пидорасы казались такими огромными, а я был таким маленьким. Единственное, что меня успокаивало и придавало некую уверенность – это молоток. Молоток – это главное оружие монтировщика. Голова, руки и ноги вторичны по отношению к этому инструменту.

«Если мне выдадут молоток, то любой дырявый паяц будет отрихтован при первой же попытке нападения» – успокаивал я себя.

Ответственно заявляю – так мог рассуждать только человек, абсонахренлютно ничего не понимающий в театральном искусстве. Аминь.

Актрисы тоже появлялись. Они были такими интересными – загримированные развратные бестии, ищущие любую свободную пару глаз, в которых можно отразиться и убедиться в собственной притягательности.