Пепел

Перед аркой, где утром Берл чуть-чуть не опрокинул в море своих пассажирок, Селим притормозил, пропуская встречный тендер. В кузове мелькнула рыжая голова. Фанни! Утренние клиентки возвращались в Дааб навстречу новым вечерним приключениям. Берл усмехнулся, вспомнив кларину распашонку. Это слегка отвлекло его от невесть откуда взявшегося нехорошего предчувствия. Оно возникло сразу же после выхода из отеля «Ренессанс», как будто Берл сунул его в карман вместе со сложенным вчетверо бумажным листком.

У Голубой Дыры еще оставалось достаточно много народу. Кто-то купался, кто-то возлежал на подушках, а несколько туристов вперемежку с бедуинами сгрудились под одним из навесов и что-то обсуждали, оживленно жестикулируя. Белобрысой головы не было видно ни в море, ни на суше. Неужели разминулись?

– Подожди-ка здесь, Селим, – сказал Берл, вылезая из тойоты. – Вполне возможно, что прямо сейчас и вернемся.

Селим отчужденно кивнул. Непонятная суматоха, затеянная Берлом с самого утра, раздражала его и портила настроение, несмотря на заработанные за один день огромные деньги. Деньги приходят и уходят, а раз и навсегда заведенный порядок остается. Что дороже?

Под крайним навесом Берл увидел двоих давешних шведок. Они лежали бок о бок на одном матрасе, передавая друг дружке мастерски скрученный джойнт, и щурились на море все в том же блаженном молчании.

– Привет, сестрички! – Берл присел перед ними на корточки.

Девицы посмотрели на него симметричным затуманенным взором. Потом они так же синхронно вернули глаза к морю, и та, что слева, устало произнесла одно только слово:

– Бедуин…

– Индеец, – жизнерадостно поправил Берл. – Чингачгук. А вас как зовут, о прекрасные пери?

Девицы молчали.

– Ладно, – сказал Берл, – тогда ты будешь Грета. А ты… дай подумать… ты будешь… ну, скажем, Гарбо. Идет?

Грета и Гарбо безразлично кивнули.

– Ну вот и славно, – подытожил Берл. – Я ищу своего приятеля. Белобрысый такой немец, зовут Гюнтер. Не видали, случаем?

Грета кивнула и выпустила через ноздри сладкий дурманный дым.

– Он давно уехал? – терпеливо спросил Берл.

– Мертв, – коротко ответила Гарбо, принимая у Греты джойнт, и мечтательно улыбнулась. Грета кивнула и, с третьей попытки подняв руку, указала на дальний навес, туда, где толпились люди.

– Инфаркт, – сказала она и вдруг прыснула.

Гарбо покосилась на нее, поперхнулась дымом и тоже затряслась в приступе беззвучного смеха. Берл встал. Девицы катались перед ним по матрасу, изнемогая от хохота. Зрелище было не из приятных. Брезгливо морщась, он сделал несколько шагов по направлению к группе людей и заглянул через плечо низенького бедуина в серой полотняной галабие.

Белобрысый лежал на земле мертвее мертвого. На лице его застыла удивленная гримаса.

– Что случилось? – спросил Берл у всех сразу, странным образом заражаясь белобрысым удивлением, хотя удивляться, в общем, было решительно нечему.

Человек европейского вида, сидевший на корточках рядом с телом, поднял голову:

– Внезапная остановка сердца. Мгновенная смерть. Только успел окунуться – и сразу отключился… Спасибо, девицы его на берег вытащили, а то бы еще утонул. Дыра трупы не отдает, а так родственники хотя бы тело получат.

– Какие девицы?

– Да вон те, смешливые, – человек махнул рукой в сторону ухохатывающихся шведок. – Они, оказывается, не только курят. Иногда еще и купаются заодно.

– Я так понимаю, вы врач?

– Так точно, – кивнул европеец. – Кстати, искусственное дыхание пробовали. И массаж сердца тоже. Не помогло.

Берл вздохнул. Еще бы. От таких «инфарктов» массаж сердца не помогает. Он не сомневался, что парня убили. Можно было бы поискать на теле след укола, но зачем? Мальчика уже не вернешь. Да и лишний шум сейчас ни к чему. Берл обвел взглядом сгрудившихся вокруг людей. Убийцей мог быть любой из них, даже обкуренные Грета с Гарбо. Но какое это имело значение сейчас, когда белобрысого уже невозможно было спросить ни о чем? След оборвался, едва наметившись. В руках у Берла оставались лишь золотой слиток и номер неизвестного немецкого телефона. Вот же черт! Если бы он не задержался в лобби «Ренессанса», паренек, возможно, уцелел бы. И уж во всяком случае, была бы хоть какая-то вероятность вычислить убийцу и таким образом получить дополнительную зацепку. В нынешней же ситуации, да еще и после визита в отель, Берлу не оставалось ничего, кроме как сматывать удочки. Он торчал тут один, как невезучий медвежатник в банке с включившейся сигнализацией, – с кучей улик на шее, с золотым слитком в сумке и со всеми шансами самому превратиться в объект охоты.

Шведки еще смеялись, когда он проходил мимо них, возвращаясь к тендеру.

– Ой, какая красивая сумка… – протянула Грета, привставая на локте.

– …у такого некрасивого бедуина, – закончила за нее Гарбо, и обе снова зашлись безудержным хохотом.

Берл обернулся. Грета смотрела на него, и взгляд ее был абсолютно трезвым. Он плюнул и влез в кабину.

– Вот что, Селим. Давай-ка в Табу, прямо сейчас. И побыстрее. В гостиницу заезжать не будем.

Селим глянул на него выпученными глазами:

– Прямо сейчас?

День обещал закончиться так же безумно, как и начался.

– Сто долларов.

Берл помотал головой:

– Двадцать, и ни центом больше.

– Восемьдесят, – сказал Селим, расплываясь в радостной улыбке. Торговля была его любимым занятием. – И два чайных привала по дороге.

– Тридцать, и чая не надо. Но с заездом в Нуэйбу.

– В Нуэйбу, но без чая? – Селим задумался, с уважением поглядывая на достойного противника. Торговля обещала быть сложной.

В итоге сошлись на полтиннике – без чая, но с заездом, и бензин за счет Берла. Глядя на сияющего бедуина, он облегченно вздохнул. Как, в сущности, мало нужно человеку для счастья. Потеряно всего-то пять минут, но зато отношения перед дальней дорогой налажены в лучшем виде.

В Нуэйбе они заехали в лавку подводного снаряжения за балластным поясом и свинцовой краской. Там же Берл выбросил рюкзачок с газетами. На египетской стороне границы одинокого туриста не проверяли вообще, зато израильская таможня душу вывернула, копаясь в его багаже в поисках кораллов или пакетиков с травкой. На балластный пояс с прикрученным к нему большим свинцовым бруском никто не обратил особого внимания. Разве что таможенник, вытаскивая пояс из сумки, выразил удивление необычной тяжестью.

– Уж больно я легкий человек, бижу, – ухмыльнулся Берл. – В воде не горю…

– …и в огне не тонешь? – подхватил шутку чиновник и задумчиво покачал головой. – Вот вижу я, братан, что везешь ты что-то… а что – не пойму. Ладно, проходи, черт с тобой.

В десять вечера Берл уже подъезжал к своему иерусалимскому дому на улице Шамир. Такие длинные дни выпадали у него нечасто.

Свидетель № 2

«Сент-Луис блюз»… Господин судья наверняка слышал эту песенку. Помните – «I hate to see the evening sun go down…» – вот-вот, та самая. Что вам сказать? Музыкант редко выбирает, какую музыку играть. Музыку заказывает тот, кто платит. Заплатил – получи. Клиент всегда прав. И я тоже не выбираю. За одним исключением – «Сент-Луис блюз» я не исполняю никогда. И не буду, предложите мне хоть тысячу долларов. Хотя, правду говоря, никто и не предлагает. Свой последний «Сент-Луис» я сыграл очень-очень давно, в июне тридцать девятого, когда Йосеф сходил по трапу океанского лайнера с тем же названием – «Сент-Луис».

Не скажу, что эта моя странность всегда встречала понимание. Подавляющее большинство клиентов и коллег квалифицировали упрямое нежелание играть «Сент-Луис блюз» как необъяснимый каприз артиста или, еще того хуже, как обидное высокомерие. Однажды это даже стоило мне места.

Работа есть работа, господин судья. В противоположность расхожему мнению о музыкантах, я человек весьма дисциплинированный и положительный. Разве я похож на какого-нибудь анархиста, который станет рисковать местом из-за принципа? Полагаю, что нет. Так что дело тут не в принципе и уж конечно не в капризе. Я бы, скорее, определил эту свою э-э-э… особенность как аллергию, вроде того весеннего насморка, который случается у многих, когда в городе расцветает какая-нибудь особенно вредная растительность.