Книга

Копать он умел великолепно.

– Ну да, копать… – повторил парень с оттенком недоумения. – Искать. Ищи, пока не найдешь. Такая работа, Адриан. Раскопки.

Клим снова кивнул и пошел к цистерне – за водой и инструментом. Все совпало самым удивительным образом. Конечно. Надо копать, вот что. Надо искать, пока не найдешь. Проще не скажешь…

– Погоди, погоди… – перебил его Сева. – Ты что, так там и остался? Вот так, просто, сошел с автобуса – и остался? Без вещей, без денег, без визы…

Клим улыбнулся.

– А что тут такого, дружище? Что я терял, кроме своих якорных цепей? Денег у меня почитай что и не было – так, пара сотен баксов в кармане, а расчет на судне мне все равно никто бы не дал в середине рейса. Вещи? Какие там вещи… да и нужны ли они «румынскому чернорабочему»? Документы? А на черта нелегалу документы? Только жизнь осложняют: нет паспорта – значит, и высылать некуда…

– Но почему? Почему именно здесь?

– А почему нет?

– Ну как… – Сева потер лоб. Он всегда держал в уме, что Клим, при всей своей декларируемой нормальности, способен на самые экстравагантные поступки, и тем не менее услышанный рассказ представлял собой явный перехлест. – Согласись, что это чересчур… черт!.. Если уж оставаться нелегалом, то где-нибудь в Штатах, в Канаде, в Новой Зеландии… в Европе, на худой конец! Но здесь… на каторжных раскопках в Иудейской пустыне…

Клим комически сморщил свое круглое лицо, словно собираясь расплакаться.

– Неужели ты мне настолько не рад, что аж в Канаду посылаешь?

– Набить бы тебе, гаду, морду… – угрюмо сказал Сева.

– Да поди справься с таким ковбоем…

Наступило неловкое молчание. Сева смотрел обиженно; Клим виновато постукивал по столешнице костяшками пальцев.

– Ну что ты от меня хочешь? – сказал он наконец. – Разве я не извинился? Виноват, конечно, виноват. Но ты пойми, я ведь не к тебе в гости сюда ехал. Если уж совсем серьезно, то тогда я совсем до ручки дошел. Понимаешь, мне всегда казалось, что я такой большой и умный, во всем сам разберусь… что нужно только найти правильную систему, а все остальное уже наладится автоматом. Ты вот, помнишь, меня про Бога спрашивал: где, мол, Клим, у тебя Бог в твоей религии? А я что отвечал, помнишь?

Сева все так же угрюмо помотал головой.

– Нет, не помню. Да и при чем тут Бог?

– При чем, еще как при чем! Потому что одно дело, когда правила человек составил, и совсем другое – когда… -Клим приостановился, словно застеснявшись собственного воодушевления. – Может, я дурак, блаженный… все может быть… я уж и сам не знаю, что меня тогда так разобрало. Понимаешь, если где и искать ответы, то эта пустыня – самое подходящее место. Хотя бы потому, что до меня, малого, там столько народу этими же поисками занималось, что не перечесть. А некоторые, говорят, даже находили…

– Ну, и нашел? – насмешливо спросил Сева. – Это ж надо! Кому рассказать – не поверят: близкий друг в часе езды, а он, гад, четыре года напролет Бога ищет, телефонный номер набрать некогда!

– Да ведь ты бы меня сразу оттуда выдернул! – возразил Клим. – Приехал бы и выдернул. Разве не так?

Сева вздохнул.

– Конечно выдернул бы… – он сокрушенно покрутил головой. – Ну и что, ты так и косил под румына все эти годы?

– Да в общем-то…

На раскопках в Кумране Клим проработал всего несколько месяцев, а потом прибился к группе ребят из Компании природных заповедников, размечающих туристские маршруты в окрестностях Мертвого моря. К тому времени он уже мог с грехом пополам объясняться на иврите. Слова «разметка маршрута» ассоциируются с картой и карандашом, но на деле «разметка» представляла собой прокладку дорожек, вырубание ступеней на крутых склонах, провешивание веревочных ограждений, установку скоб и крючьев, расчистку площадок для отдыха. Работа тяжелая, опасная, требующая одновременно выносливости землекопа, физической силы каменотеса и ловкости скалолаза – качеств, редко сочетающихся в одном человеке. Немудрено, что претенденты на место в группе всегда были в катастрофическом дефиците, тем более что платила Компания сущие гроши.

Тем не менее Климу работа подходила по всем статьям. Во-первых, в группе собрались более-менее родственные души – то есть такие же сумасшедшие, как и он сам, изгои и отщепенцы, пустынные волки, ястребы гор, любители бесконечных горизонталей и попранных вертикалей. Во-вторых, здесь никто не спрашивал документов. Более того, совсем недавно благодарная Компания выправила ему ксиву по всей форме – с фотографией и разрешением на работу, хотя и на вымышленное имя… но какое значение имеет имя? Главное, что теперь он может, не шарахаясь от каждого встречного полицейского, приехать в Тель-Авив повидаться с дорогим другом Севой… что, конечно, обязан был проделать давным-давно, но кто старое помянет, тому глаз вон… правда, Севушка?

– Ладно, – сдался Сева. – Что с тобой поделаешь…

Черного кобеля не отмоешь добела. Только чур: теперь ты мой, пока не отпущу. Сейчас поедем ко мне, посидим, поговорим по-человечески. Посмотришь на моих оболтусов. Ленка обалдеет…

Они допили пиво и поехали к Севе домой, где Ленка действительно обалдела, да и кто бы не обалдел? Они проговорили всю ночь и часть следующего дня, и были при этом счастливы совершенно, как могут быть счастливы только два по-настоящему близких человека, встретившиеся после долгой, уже переросшей в безнадежность разлуки. Под конец, уже прощаясь, Сева вспомнил:

– Погоди, погоди… у тебя же крестик когда-то был?

– Был, – коротко ответил Клим и слегка замялся. – Тут… в общем… нужно кое-что выяснить. Но об этом потом, при случае.

Случая, впрочем, так и не представилось. Они встречались еще дважды – каждый раз мельком, проездом, проскоком, с сожалением отмечая кратковременность этих встреч и успокаивая себя очередным договором на будущее: надо бы, обязательно, непременно… Занятость, чертова круговерть, работа, работа, работа… Все еще усугублялось тем, что севина должность требовала постоянных разъездов, командировок, временами длительных, на месяцы. Это не могло не влиять и на семейную жизнь: ссоры с Ленкой стали привычным явлением, а мальчишки не то чтобы отбились от рук, а просто как-то почужели: смотрели мельком, как на пустое место, говорили на странном молодежном сленге, где все слова по отдельности вроде бы понятны, но, соединенные вместе, представляют диковинную тарабарщину.

И вот… Теперь Клим сбежал окончательно и бесповоротно, не дождался, не уступил, не дотерпел… Сева долил виски к подтаявшим кубикам льда и набрал телефонный номер.

– Сева? – местный начальник говорил «Сьева».

Мистер Сьева Баранофф. – Что случилось? Опять зависло? Послушайте, я…

– Ничего не зависло, Майк, все пока работает. Я должен уехать. Немедленно.

– Но это невозможно… – недоверчиво произнес начальник. – Вы обещали внести исправления не позднее прошлой недели. Вы не можете вот так все бросить и…

– У меня личные неприятности, – сказал Сева, сдерживаясь, чтобы не закричать. – Горе. Погиб близкий человек.

– Это невозможно, мистер Баранофф. Я официально заявляю вам, что отменю контракт. Если вы думаете, что…

Сева повесил трубку. Телефон озадаченно помолчал, видимо, собираясь с силами, но довольно быстро оправился и разразился длиннющим протестующим звонком.

– Сейчас я тебе задам, гадина… – Сева взял телефон за шкирку, тряхнул и резко вздернул вверх, к самому лицу. Аппарат испуганно смолк, болтая в воздухе оборванным шнуром и затравленно мигая подсвеченными кнопками, как будто посылая миру сигнал «SOS». Сева широко размахнулся и с наслаждением запустил врагом в стену. Брызнули куски пластмассы, винтики, кнопочки…

– Вот тебе! – торжествующе сказал Сева, переводя дух. – Вот тебе…

Он зачем-то огляделся. Собрать вещи в чемодан?

Отчего-то у него было смутное чувство, что назад он уже не вернется. Или ну их? Нужны ли вещи румынскому чернорабочему?..

В вестибюле консьерж-пакистанец уже было открыл рот, чтобы что-то сказать, да вовремя передумал. Не иначе как до него дошли слухи о страшной судьбе телефона.

II

На выходе из терминала Севе пришлось подождать:

опытная встречальщица Ленка никогда не приезжала раньше времени, чтобы не возиться с заездом на стоянку. Сева прислонился плечом к удобному столбику и прикрыл глаза. Поспать в самолете не удалось, так что теперь он испытывал характерное для первого этапа бессонницы взвешенное состояние, дурманящее и тошнотворное одновременно. В ноздри лезли знакомые запахи аэропорта Бен-Гурион: коктейль из выхлопных газов, пальмового масла, цветущих кустов и горьковатых испарений ночного полива.

Сейчас приехать домой и – спать… От одной только этой мысли по телу, от ног к голове, поползла приторная сладкая волна… не грохнуться бы здесь прямо на тротуаре… где же Ленка-то… но тут волна наткнулась на какое-то неприятное препятствие – как на дамбу, на что-то нехорошее, даже хуже, чем нехорошее… сердце заныло, сжалось и вспомнило: Клим.

– Сева! Сева! – Ленка, высунувшись из машины, махала ему от края тротуара. – Ну что ты встал как истукан? Садись!

Он сел, и Ленка тут же вырулила на выездную полосу.