Бриллианты в твоих глазах

Получив дважды положительный ответ, Берти с облегчением откинулся назад на спинку стула. Напряжение на его лице спало.

– Пожелайте нам что-нибудь, сэр, – вдруг вмешалась в разговор с духом Леонарда. Она была предупреждена, что, беседуя с потусторонними силами, необходимо придерживаться определенного порядка, но ей захотелось рассеять атмосферу напряженности. Берти своим странным поведением и дурацкими вопросами всех выбил из колеи. Не стоит превращать спиритический сеанс из шутки в нечто серьезное и страшное!

– Б е р е г и т е б р и л л и а н т ы, – медленно вывело блюдце и затихло.

Тут же погасли все свечи, и гостиная погрузилась во мрак. Где-то вдалеке сильно хлопнула дверь, и словно сквозняк пронесся по комнате. Кто-то из женщин, кажется баронесса, слабо пискнул. Изабель изо всех сил вцепилась в руку Джеймса. Так приятно схватиться за что-то надежное и реальное в тот момент, когда иррациональный страх захлестывает разум. Но внезапно Изабель осознала, что вместо теплой руки Джеймса она держится за чье-то ледяное запястье, и нестерпимо холодные пальцы уже массируют ее ладонь, пробираясь выше по руке. Изабель закричала что есть мочи, рванулась подальше от этой отвратительной руки и тут же потеряла сознание.

2

– Нет, опять не так, – Руки мадам Ламож бессильно повисли. – Мы бьёмся уже более двух часов над этим, Мэгги. Соберись. Ты сегодня на редкость невнимательна, а ведь времени у нас осталось очень мало. Повторяй за мной…

Лицо мадам выражало бесконечное терпение, хотя по её виду нельзя было сказать, что она обладает этим качеством.

Наоборот, и лицо и фигура этой женщины говорили о несгибаемом характере и неукротимом нраве. Среднего роста, с широкими плечами и резкими, порывистыми движениями, она вполне могла бы сойти за суфражистку начала века, боровшуюся за права женщин. Добавьте к этому широкое скуластое лицо, щедро разлинованное мелкими морщинами, крупный нос, вечно сжатые в одну линию губы и нахмуренные кустистые брови, и вы получите довольно неприятную картину.

Даже странно, что при столь непривлекательной внешности мадам Ламож отнюдь не производила отталкивающего впечатления. Возможно, дело было в девичьей грации, неожиданно появлявшейся в нескладном теле мадам, или в приветливой улыбке, озарявшей её лицо, когда она считала нужным приободрить собеседника, или в её голосе, необычайно звонком и сильном, которым она владела в совершенстве. Что бы мадам ни говорила, нельзя было не заслушаться переливами её голоса, который напоминал о сиренах древности, завлекавших моряков чарующим пением в пучину вод. Увы, в отличие от сирен, мадам Ламож петь не умела совсем. И если голос, этот великолепный дар божий, никогда не подводил её, то слух мадам был далёк от совершенства. Она вполне сознавала этот недостаток и никогда не пыталась петь. Тем более что средств для заманивания душ человеческих в пучину у неё и без пения было предостаточно.

Ни где родилась мадам Ламож, ни сколько ей лет, ни как её настоящее имя, не помнил уже никто, а она сама была слишком занята, чтобы заниматься подобными пустяками. Вероятно, если вы случайно заглянули в Бискье, бедный бретонский городишко на севере Франции, кое-кто из старожилов припомнил бы бакалейную лавку дядюшки Ламожа, чей единственный сын, Этьен, привёз однажды неизвестно откуда юную черноглазую жену. Проворная девица пришлась не по вкусу почтенному семейству, но Этьен ее обожал, и им пришлось смириться с его странным выбором. Странным потому, что ни красотой, ни, тем более, порядочным приданым новоиспечённая мадам Ламож не обладала.

– Поистине, колдунья, – судачили городские кумушки, наблюдая за тем, как ловкая девчонка завоевывает любовь новых родственников. Особенно хорошо получалось с мужчинами. Не прошло и трех месяцев со дня ее прибытия в Бискье, как дядюшка Ламож, глава семьи и фирмы, души не чаял в новой доченьке.

Сестры Этьена негодовали, видя такое внимание, зато их мужья были всецело на стороне Элеоноры. Именно так звали мадам Ламож в те далекие времена. Много имен она сменила с тех пор; лица, города, названия так и мелькают порой в голове, путаясь и забавляя мадам. Но самые первые, самые чистые воспоминания относятся к тому далекому времени. Например, когда она получила от свекра свой первый автомобиль, который и послужил толчком всему.

Нелегка была жизнь в послевоенной Франции, но не зря дядюшка Ламож всегда так трясся над своими денежками. Не зря хватался за свою лавочку даже тогда, когда в стране хозяйничали немцы и, что греха таить, был не прочь и им послужить, лишь бы последнее не забрали. О войне дядюшка Ламож вспоминал неохотно. И когда Этьен и зятья собирались вместе пропустить рюмочку и поболтать о былом, ведь они все были участниками сопротивления, дядюшка Ламож старался держаться от них подальше. Он знал, даже родные не простят ему той молчаливой покорности, с которой он встречал оккупантов.

Зато теперь, преподнося милой Элеоноре ключи от новенького «фольксвагена», дядюшка Ламож сиял от удовольствия. Если бы не его усилия, разве сохранил бы он богатство для своих потомков? Разве бы смогли они сейчас безбедно жить и работать для процветания уже собственных детей? Смогли бы есть вкусную пищу и спать на мягких кроватях? И, в конце концов, смог бы он сам сейчас подарить эту безделицу (при воспоминании о сумме, заплаченной за безделицу, сердце дядюшки Ламожа тревожно екнуло) своей очаровательной доченьке?

Очаровательная доченька не поскупилась на выражения благодарности. Дядюшка Ламож был весь зацелован. Порой стройное горячее тело его невестки прижималось к нему дольше, чем приличествовало. По городу пошли слухи. Дядюшка Ламож вдовел уже несколько лет, и до появления жены Этьена был не прочь подыскать себе новую супругу. Однако с приездом Элеоноры он забросил свое намерение, и местные кумушки ядовито шептались, намекая на то, что нахальная девчонка греет постель не только сына, но и отца.

После покупки автомобиля все открыто начали судачить о том, что Элеонора бесстыдно обманывает мужа. Кое-что достигало ушей дядюшки Ламожа, и он был вынужден отвечать особо любопытным, что машина, дескать, подарена Этьену, что баба за рулем – дело немыслимое, что день рождения Элеоноры просто случайно подвернулся. Слухи немного поутихли, тем более, что на «фольксвагене» действительно разъезжал Этьен Ламож. Элеонора же изредка пыталась овладеть искусством управления автомобилем, забавляя прохожих своим перепуганным лицом и неловкими движениями и лишний раз подтверждая расхожее мнение, что автомобиль – дело неженское.

В том, что Элеонора ломала комедию, и жители Бискье, и члены семьи Ламож убедились через два месяца, когда предприимчивая девица одной грозовой ночью исчезла из города. Поначалу все всполошились, предположив жестокое похищение. Но вскоре стало ясно, что вместе с Элеонорой исчезли все ее вещи и многочисленные дорогие подарки дядюшки Ламожа, кое-что из ценного, принадлежащего сестрам Этьена, маленький «фольксваген» и, самое главное, все сбережения главы семейства, которые он хранил дома в сейфе.

Все впали в уныние. Очаровательная Элеонора оказалась обыкновенной воровкой. Дядюшка Ламож рвал на себе волосы. Все накопленные деньги он хранил в надежном сейфе в своей комнате. И недавно, подогреваемый винными парами и лукавыми улыбками невестки, многомудрый дядюшка Ламож совершил промах – открыл ей секрет замка. Видимо, Элеонора только этого и дожидалась…

За беглянкой снарядили погоню. Да куда там! «Фольксваген» обнаружили через два дня в соседнем городе. Элеонора ловко продала его и растворилась в ночи вместе с благосостоянием семьи Ламож.

Впрочем, мадам Ламож ни капли не сомневалась, что ее бывшие родственники заново отвоевали себе место под солнцем. Ведь она не обобрала их до нитки, а оставила им кое-что…

Нет, она была совсем не жестока, эта мадам Ламож. В своей одержимости богатством она никогда не лишала людей последнего, не доводила их до грани отчаяния. Наоборот, ее запросы были всегда относительно умеренны, и со свойственным ей юмором она считала себя полезным членом общества, делающим время от времени полезное денежное кровопускание своим согражданам.

Шли годы, умение мадам возрастало, а вместе с тем и ее состояние. Она объездила полмира, научилась сносно объясняться на всех европейских языках, завязала полезные знакомства. Конечно, не все было гладко, и в жизни мадам случались минуты, о которых она предпочитала не вспоминать. Но обычно ее живой ум, находчивость и полнейшая беспринципность выручали ее.

Наконец мадам почувствовала, что заслужила отдых. Она купила небольшое поместье на юге ее любимой Франции и возвратилась к статусу почтенной матроны, вдовы бретонского бакалейщика. То, что Этьен, скорее всего, еще жив, а также то, что после него она выходила замуж, по крайней мере, раз пять, ничуть не смущало мадам. Она привыкла поступать сообразно своим желаниям, а называться мадам Ламож было очень удобно в этот период ее жизни.

Полгода она прожила в спокойствии, наслаждаясь роскошью, к которой стремилась всю жизнь. А потом заскучала. Не радовал долгожданный покой, не радовали восторженные взгляды соседей, которые несмело восхищались богатой вдовушкой. Опротивело даже ухаживание отставного полковника, так забавлявшее мадам поначалу. И в пятьдесят лет мадам Ламож горела жаждой деятельности. Как всегда ее изобретательный ум подсказал ей выход из положения.

Вскоре она открыла школу. Для девочек. Вернее, для девушек, хотя попадались среди ее воспитанниц и двенадцати-тринадцатилетние бойкие особы. Одновременно в пансионате мадам Ламож находились не более десяти учениц, и когда кто-нибудь из соседей мадам воздавал хвалу ее самоотверженности, ему всегда справедливо возражали, что она вполне могла бы вести дело с большим размахом. И в этом была своя правда. Поместье мадам было достаточно обширно, чтобы вместить добрую сотню сироток. Однако у мадам Ламож были свои цели, которыми она руководствовалась в отборе воспитанниц. Количество ее не интересовало, лишь качество занимало ее.

На первый взгляд можно было решить, что в воспитательных и образовательных методах мадам не было никакой системы. Воспитанницы приходили и уходили, кто-то жил в поместье год-два, а потом исчезал навсегда, кто-то появлялся на несколько месяцев или даже дней, но потом регулярно навещал мадам. Видимо, у каждой ученицы был свой личный курс обучения, цель которого была ясна только мадам Ламож. Впрочем, надо заметить, что мало кто интересовался программой этого выдающегося учебного заведения. Соседям мадам, имевшим очень мало достоверной информации о школе, вскоре надоело судачить о ней.

Сама мадам и ее ученицы были вполне довольны сложившейся ситуацией, а что касается родственников воспитуемых девиц – да полноте, существовали ли они вообще?

Мадам Ламож знала, где искать своих будущих учениц. Разве она, прошедшая нелегкий путь от заброшенной сиротки до преуспевающей, всеми уважаемой женщины, могла этого не знать? Наметанный глаз мадам легко определял в толпах девиц, наводнивших улицы городов, признаки несчастья, обреченности, отчаяния, а главное, ума и таланта. Ибо мадам Ламож, в силу возраста и некоторой тучности не имевшая возможности заниматься привычным, любимым делом, твердо вознамерилась воспитать себе молодую смену.

В голове мадам зарождались новые, немыслимо смелые, и оттого обязательно успешные комбинации. Жаль, если всему этому придется пропасть зря. А ведь современный мир предлагал такие возможности, что дух захватывало. В пятьдесят с лишним лет мадам Ламож не жаждала больше ни богатства, ни любви, ни славы. Ей хотелось лишь насладиться искусством, которое она с таким изяществом оттачивала на протяжении многих лет. Да и девочкам будет полезна ее опека…

Мадам Ламож обладала поистине бесценными знаниями. Ни одна запертая дверь не являлась для нее преградой. Мадам без труда преодолевала самые немыслимые препятствия. Она на глаз определяла фальшивые драгоценности, прекрасно разбиралась в винах и могла поддерживать разговор со знатоками искусств на таком уровне, что никто не мог заподозрить в ней бывшую бакалейщицу в провинциальном городке. Этим и еще многим другим мадам Ламож была готова щедро поделиться со своими воспитанницами. Естественно с тайной целью. Мир развивался, менялся с каждым днем, появлялось много состоятельных людей, и мадам не сомневалась, что ее девочки без работы не останутся. Ловкая мошенница и пронырливая воровка в прошлом, мадам Ламож готовила своих учениц для подобной карьеры.

Мадам была уверена, что приносит им только благо. Все эти девочки были бы сейчас бродяжками, карманными воровками или уличными проститутками, если бы мадам Ламож не встретила их случайно и не разглядела в них искру мастерства. Жизнь научила мадам прекрасно разбираться в людях, и ей было достаточно одного взгляда, чтобы понять, стоит ли овчинка выделки и выйдет ли толк из той или иной девицы. Мадам Ламож не собиралась зря расточать свое мастерство, ей были нужны достойные ученицы.

Конечно, порой случались проколы. Несколько раз наметанный глаз мадам подводил ее, и из многообещающих девушек ничего не получалось. У мадам в таких случаях бывало очень плохое настроение, и вскоре недрогнувшей рукой она избавлялась от паршивой овцы, снабжая ее, впрочем, небольшой суммой денег, чтобы та могла продержаться на первых порах. Мадам Ламож отнюдь нельзя было назвать жестокосердной…

Так, в неустанных трудах и заботах прошло восемь лет. Некоторые питомицы мадам достигли значительных успехов. Она особенно гордилась безупречным ограблением Лионского банка и кражей подлинного Пикассо из замка одного испанского гранда. Обольщая ли мужчин из высшего общества или орудуя впотьмах отмычкой, ее девочки всегда были на высоте. К тому же каждый раз, пополняя свои счета, они не забывали и о мадам, так что средства, потраченные на воспитание юных талантов, с лихвой возвращались к ней. А уж если кто из ее подопечных был настолько нерасторопен, что попадал в полицию, то о мадам Ламож никто не произносил ни слова. Все слишком хорошо помнили доброту и щедрость мадам, чтобы ставить свою благодетельницу в неловкое положение, указывая на нее, как на главного вдохновителя их дерзких преступлений.

Мадам была вполне счастлива. Как и в былые времена она не знала покоя. Вершились великие дела. Девушки приходили и уходили, уходили и приходили, а мадам Ламож хранила память о каждой из них. Кто-то был обучен лишь для одного, конкретного дела, а потом растворялся в темноте. Кто-то был способен справиться с некоторыми, правда, однотипными заданиями. Но ни в ком еще мадам Ламож не встречала универсальности, способности ко всему, умения во всем разобраться. Она и не надеялась уже встретить настоящую наследницу своего таланта, которая сумела бы перенять все тонкости ее мастерства.

Нет, я была не такой в их годы, хмуро размышляла мадам, оглядывая собравшихся за ужином учениц. Все они очень милы и способны, но этого мало. Не хватает капельки: вдохновения, умения принимать нестандартные решения. Задора, если хотите. Вряд ли кто-нибудь из этих славных девочек сумел бы сохранить хладнокровие, если бы трое их вполне законных мужей столкнулись нос к носу случайно, а они находились бы неподалеку под руку с четвертым…

Губы мадам тронула легкая улыбка. К этому еще надо прибавить, что двое из покинутых супругов прекрасно знали, кто является виновницей исчезновения фамильных драгоценностей. Ситуация была не из легких, но мадам с блеском выпуталась из нее, сохранив отличное отношение со всеми четырьмя.

Так что можно сказать, что мадам Ламож была лишь наполовину счастлива. Пока она не встретилась с Мэгги.

Мадам сразу поняла, что ей повезло. Поначалу она боялась поверить в то, что ее мечта сбылась, но со временем даже ее скептицизм не устоял. Мэгги была настоящим сокровищем. Даже странно, что ее тяжелая жизнь не убила в ней талант.

3

Мэгги Грин было одиннадцать, когда она впервые убежала из дома. Довольно заурядная история. Отец, зажиточный кентуккийский фермер, обращал мало внимания на единственную дочь. Его больше интересовали сыновья, в них он видел продолжение своего дела, а Мэгги считал лишь вертлявой пустоголовой девчонкой. До поры до времени это не имело значения. Пока была жива мама девочки, Мэгги совсем не ощущала враждебности отца. Но миссис Грин была слабой женщиной и после рождения пятого ребенка, малыша Билли, так и не оправилась.

Мэгги была безутешна. Инстинктивно она чувствовала, что теперь осталась совсем одна, и никто не сможет защитить ее от бед и невзгод.

Для Мэгги наступили суровые деньки. Она должна была присматривать за младшими братьями, готовить еду для отца и пятнадцатилетнего Ларри, который трудился бок о бок с отцом на ферме. Мистер Грин сразу почувствовал отсутствие жены. Как Мэгги ни старалась, она не могла заменить мать. Десятилетняя девочка была не в состоянии делать всю женскую работу на ферме, а мистер Грин был слишком скуп, чтобы нанять служанку в помощь дочери. Он придумал другой выход из положения. Надо сказать, не самый оригинальный. Через год после смерти его жены на ферме появилась новая миссис Грин.

Этого Мэгги не могла перенести. Весь год девочка изо всех сил старалась заменить хозяйку фермы, терпеливо снося упреки отца и сердитые взгляды старшего брата. Ей было тяжело – вставать ни свет ни заря, приниматься за работу, не иметь ни единой свободной минутки, чтобы поиграть или отдохнуть. А еще надо было находить время на учебу! Но Мэгги не жаловалась – ферма была ее домом. Нелюбимым и неласковым, но единственным. Другого у Мэгги Грин не было, и она училась любить то, что имела. Однако теперь все изменилось, ее родной дом предал ее. Новой маме Мэгги не обрадовалась.

Элис Сиблинг всю жизнь прожила неподалеку от фермы Грина. Она встречалась с ними в дни ярмарки, пила чай с миссис Грин и никогда не думала, что займет ее место. Однако когда Грин овдовел, все соседи в округе принялись подыскивать ему невесту. Элис Сиблинг была идеальной кандидатурой. Зажиточна, одинока, хорошая хозяйка. Грину и Элис замолвили словечко, им организовали встречу. Тянуть время смысла не было – оба были не против связать свои жизни.

Грин думал о том, что с женитьбой на ферме снова воцарится порядок. Элис не обманула его ожидания. В доме снова стало уютно и красиво, все повеселели. Все, кроме Мэгги. У Элис не находилось для девочки ни ласкового слова, ни доброго взгляда, она была слишком занята, стараясь понравиться мужу. То, что Мэгги нелюбима в этой семье, было видно с первого взгляда, и Элис не собиралась зря тратить силы, приручая дикарку. И Мэгги не выдержала.

В городе проходила очередная ярмарка. Все семейство отправилось поглазеть на нарядных циркачек, колдунов и силачей. Мэгги прихватила с собой небольшую сумку с личными вещами, так как возвращаться домой она не собиралась. Оторваться от Гринов в толпе было делом нетрудным, через несколько минут она потеряла их из вида. Сердце немного защемило, но девочка решительно отвернулась. Она не собиралась поддаваться каким-то глупым детским чувствам. Раз родные в ней не нуждаются, то и она прекрасно обойдется без них!

Остаток дня Мэгги бродила по ярмарке, разглядывая клоунов и торговцев сластями. В голове у нее уже возник план дальнейшей жизни. Мэгги собиралась устроиться в городе на работу, а потом, накопив достаточное количество денег, отправиться в Нью-Йорк. Она мечтала о большой сцене. Мэгги представляла себя ведущей актрисой бродвейского театра и была уверена, что всего несколько простых шагов отделяют ее от заветной мечты…

Но тем же вечером ее выловила полиция и отправила домой. В машине Мэгги безутешно рыдала и просила отпустить ее, но полицейские были непреклонны. Ребенок должен жить в семье, а не скитаться по улицам!

Родительский дом неласково встретил беглянку. Отец немного поколотил Мэгги, а мачеха лишила ужина. Правда, младшие браться очень обрадовались девочке, но это было слабым утешением. Долгожданная свобода вновь была недостижима.

Следующую попытку Мэгги предприняла, когда ей исполнилось шестнадцать. На этот раз она поступила умнее. У девушки уже были отложены деньги на первое время, и она могла не опасаться того, что полиция снова отправит ее домой. Она уже могла позаботиться о себе. Мистер Грин как-то вернулся домой после работы, а птичка упорхнула из клетки. От Мэгги осталась лишь маленькая черно-белая фотография и короткая записка, в которой девушка предупреждала, что искать ее не надо.