Оценить:
 Рейтинг: 4.5

Подлецы и герои

Год написания книги
2011
Теги
<< 1 ... 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 18 >>
На страницу:
10 из 18
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Картинки из прошлого

Лето 2000 года

Герат, Афганистан

Располагающийся на стыке трех границ – Афганистана, Персии и принадлежащего Российской империи Туркестана – город Герат не мог не стать крупным центром торговли. В Российской империи он бы еще стал крупным производственным центром, рассчитанным на нужды соседней страны, но в Афганистане этого не произошло. В Афганистане вообще не производилось ничего, что заинтересовало бы соседние страны, за исключением одного. Белой смерти. Героина.

Но Герат, как можно было того ожидать, не стал крупным центром торговли героином. Дело заключалось в том, что здесь невыгодно было его транспортировать. Если смотреть на эту часть Афганистана, то путей транспортировки открывалось два: на Персию и на Туркестан. При этом в Персии человека, пойманного с героином, ждали узаконенные пытки, чтобы узнать сообщников, – а потом обезглавливание, если наркоторговец до этого не умирал от пыток. В Туркестане на границе стояли русские войска, и тех, кто не был убит в скоротечном бою в пограничной зоне, ждало двадцать пять лет каторги. Поэтому желающих испытать судьбу находилось немного. Играло свою роль и то, что в этой местности шиитов, приверженцев «течения изгоев» в исламе, было намного больше, чем в среднем по стране – сказывалась близость Персии, мирового центра шиизма. Король Гази-шах, наполовину пуштун, наполовину хазареец, да к тому же и суннит, знал это – и демонстративно притеснял северо-западные провинции Афганистана в угоду югу и востоку, населенному пуштунами. Армия Афганистана, слабая и жестокая, целиком держалась на пуштунах, и, если бы король посмел вести какую-то другую политику, на своем троне он продержался бы недолго. Поэтому основные центры производства и оптовой торговли наркотиками были в Кабуле, Кандагаре и Джелалабаде, а в последнем держал ставку Джелалабадский синдикат, возглавляемый губернатором провинции и братом короля[13 - Существует и в нашем мире. Возглавляется братом президента Хамида Карзая – Ахмедом Карзаем. Так что войска НАТО, находящиеся в стране, крышуют наркомафию. – Прим. автора.], принцем Акмалем. Это была своеобразная семейная монополия – старший брат являлся легальной властью, а младший – нелегальной, причем младший совсем не стремился сбросить с трона старшего брата и объединить две власти в одну. Ему это совершенно не требовалось. Так и существовал в стране «семейный подряд» – травивший своим товаром русских, китайцев, японцев[14 - Одной из мер, позволяющей Японской империи держать в повиновении гораздо более многочисленные народы, была наркотизация населения. Сами же японцы если и употребляли наркотики, то осторожно, потому что японца-наркомана ждала смертная казнь. Большая часть наркотиков уходила в Китай, но и в Россию просачивалось достаточно, чтобы оправдать принятие жестких мер.]…

Поэтому город Герат был довольно примитивен, его совершенно не коснулась длань нового времени, длань двадцать первого века, что возвела новые кварталы в Джелалабаде и Кабуле, отстроенные на наркоденьгах. Он оставался все тем же крупным, застывшим в безвременье афганским городом – с вылепленными из глины лачугами, с дувалами, с пылью и грязью, с богатыми домами, которые не смели подняться над землей больше, чем на один этаж, и растягивались вширь. Что было примечательного в Герате – так это четыре минарета, древние, оставшиеся стоять вокруг давно разрушенной мечети, большая мечеть Маджид Джами и самая настоящая древняя крепость, построенная Искандером Двурогим – Александром Македонским, одним из военачальников, которому удалось реально покорить Афганистан за счет уничтожения большей части его жителей. Иначе покорить Афганистан было невозможно.

…В один из душных и знойных летних дней в терзаемый беспощадными солнечными лучами Герат въехали две машины. Они въехали в него с севера, по дороге, идущей со стороны Персии, переправившись через реку Джуйк-Нау и заплатив на мосту пошлину, собираемую гвардейцами местного губернатора. Местный губернатор, достопочтенный Ага-хан не был столь богат, как принц Акмаль, губернатор провинции Нангархар, ему не преподносили большие чемоданы с золотыми слитками наркоторговцы – в Афганистане золото было самой надежной валютой, если не считать русского рубля и британского фунта, – но жить, как и подобает жить губернатору, ему очень хотелось. Поэтому губернаторская гвардия в городе по-настоящему свирепствовала, обирая его жителей, накладывая драконовские штрафы по делу и не по делу, облагая платой проезд по мостам и даже продавая воду[15 - По меркам ислама, брать плату за воду – чудовищно. Что не мешает делать это в самых разных уголках мира людям, считающим себя правоверными.]. В отличие от принца Акмаля, губернатор был вынужден покровительствовать хоть каким-то ремеслам, дабы иметь ту овцу, с которой можно содрать хоть шерсти клок. Поэтому гератские ковры пользовались известностью даже в Персии, мировом центре ковроткачества, – не говоря уже про Российскую и Британскую империи.

Вообще-то они могли бы проехать и без дани – машины были из тех, которыми пользовался губернатор и его двор: белые, с тонированными стеклами, дешевые и неубиваемые бронированные армейские внедорожники, выпускаемые в соседней Персии по лицензии. Вряд ли ошалевший от жары и выкуренного утром косяка с дурью усатый губернаторский гвардеец посмел бы стрелять по таким машинам – жизнь дороже, но они остановились сами, и из левого переднего окна головной машины высунулась рука, протянувшая гвардейцу три русских рубля. Это было больше, чем стоил проезд: по рублю с машины. Гвардеец принял деньги и сложил их в висевший на груди железный ящик с прорезью, открывающийся только ключом, который имелся лишь у начальника гвардии. Еще один гвардеец поднял шлагбаум. Дежурившие на мосту гвардейцы были настолько обкурены, что спроси их через минуту, кто здесь только что проезжал, ни один не смог бы ответить.

В городе автомобили сразу же выехали на одну из главных магистралей – Базар-и-Малик, пересекающую Герат с севера на юг и залитую неким подобием асфальта. Улица Базар-и-Ирак пересекала город в направлении «запад – восток». Здесь было то, что можно назвать «цивилизацией»: два караван-сарая, все дуканы, гостиница и бар, в котором подавалось спиртное и куда под страхом смерти запрещалось заходить всем, кроме губернатора с приближенными, гвардейцев и иностранцев. Здесь же неподалеку был большой (не такой большой, как в Джелалабаде) базар, где торговали коноплей, оружием, рабами и всем, что нужно для жизни.

Миновав казармы гвардейцев на пересечении Базар-и-Малик и Базар-и-Ирак, машины почти сразу свернули с дороги влево, запетляли по узким, извилистым улочкам старого города, часто заканчивавшимся тупиком. Слава Аллаху, что нужный им дом находился совсем недалеко – иначе они заблудились бы в местном лабиринте улиц, а заблудиться тут можно было так, что потом и костей не найдут.

Целью тех, кто приехал на машинах, был довольно большой по местным меркам дом, обнесенный высоким, выше человеческого роста, дувалом. Ворота, которыми дувал прерывался в центре, были, как здесь это принято, зеленого цвета, но выгоревшими под безжалостным местным солнцем до бледно-серого.

Водитель головной машины не стал сигналить, опасаясь привлечь внимание к себе и к дому, – он просто вышел из машины, не глуша мотор, подошел к воротам, постучал в них условным стуком и, когда услышал по ту сторону ворот шорох, громко сказал:

– Аллах акбар!

Лязгнул засов, на улицу выглянул невысокий, бледный, в типичной пуштунской одежде подросток, который упорно пытался вырастить на своем подбородке что-то напоминающее бороду, но для этого еще не настало время. В руках у подростка был самый настоящий русский «АК», приклад которого он прижимал к боку локтем, чтобы в случае чего стрелять навскидку. Глаза подростка казались странно застывшими – как это бывает у системного, находящегося на грани наркомана. Хотя наркоманом он не был.

– Мохаммед расуль Аллах! – воскликнул подросток. – Кого ты привел с собой, брат?

– Он ждет, – туманно ответил водитель.

Странно, но подростка такой ответ вполне устроил. Он кивнул и, скрывшись за воротами, начал возиться с массивным засовом. Водитель вернулся в машину.

– Куда вы меня привезли, черт возьми?! – раздраженно спросил командир второго корпуса Специальных сил безопасности – этакой эрзац-армии, по документам проходящей как жандармерия, – генерал-майор Хусейн Камияб по прозвищу Бык – здоровенный двухметровый малый с роскошными усами. – Поверить не могу, что я поперся с вами в эту глушь, Вахид. Просто не могу поверить!

– Неисповедимы пути Аллаха, – загадочно ответил начальник штаба второго корпуса жандармерии Вахид Ахлаги. – Поверьте, господин генерал, вы не пожалеете о своем решении.

– Черт, я о нем уже жалею.

Как почти все генералы, Хусейн Камияб хоть и родился в набожной, почитающей аллаха семье, но сейчас он был неверующим. Причем – открыто неверующим. Шахиншах умел подбирать себе кадры – он подбирал как раз из таких, кому дорога в рай, по меркам ислама, была заказана. В шестнадцать лет юный Хусейн изнасиловал Самию, пятнадцатилетнюю соседскую девчонку. Вернее, изнасилованием это стало считаться потом, когда все вскрылось, – чтобы спасти честь семьи девушки, и так замаранную. Отец девушки поклялся собственными руками отрезать голову негодяю, в течение года развращавшему его дочь, – и Хусейн был вынужден скрываться. Он скрывался два с лишним года, пока не грянула Белая Революция и пока шахиншахом не стал Хоссейни. Тогда-то он, сообразив, что это его единственный шанс, записался во вновь создаваемую Гвардию Бессмертных. Старую разогнали, потому что в ней могли быть заговорщики и сторонники свергнутого шаха. Потом в числе прочих новый шахиншах послал Хусейна учиться в Российскую империю, в одно из пехотных военных училищ.

Вернувшись, тогда еще старший лейтенант Камияб стал довольно быстро продвигаться по служебной лестнице. Сказывалось военное образование, полученное в России, и личная преданность режиму. Но для того, чтобы стать генералом и командующим корпусом, этого мало.

Звездный час генерала Камияба настал четыре года назад – когда было предотвращено одно из самых опасных покушений на Светлейшего. Взбунтоваться вознамерилась целая воинская часть – планировалось напасть на новый химический завод, который должен был открывать Светлейший, окружить его бронетехникой и пристрелить шахиншаха. Майор Камияб узнал об этом случайно – один из офицеров проболтался – и немедленно донес в САВАК. САВАК провел проверку, все сказанное майором подтвердилось. Офицеров части казнили – бросили живьем в чан с кислотой на заводе, который они собирались уничтожить, а Камияб был удостоен беседы с самим Светлейшим. Из Голубого дворца майор Камияб вышел уже генерал-лейтенантом и командующим вторым корпусом, а больше командовать было некому: офицеров-то утопили в кислоте.

Тогда же Камияб отомстил. Он долго опасался мстить, потому что не знал, как на это отреагирует САВАК. В САВАК было известно все о его прошлом – в САВАК знали о прошлом любого подданного шахиншаха, но ничего не предпринимали по этому поводу, справедливо полагая, что с таким прошлым человек будет еще вернее служить режиму. Отец же «опозоренной» девушки ничего не предпринимал, потому что знал: за умышленное убийство офицера жандармерии по соображениям мести полагалась смертная казнь для всей семьи.

Отомстить удалось не сразу – Камияб долго подбирал офицерский корпус для обезглавленной части. Он знал, что, если произойдет еще один заговор, в кислоту бросят уже его, поскольку не заметил, не понял, не предотвратил. И поэтому офицеров он подбирал очень осторожно, до ночи сидел над личными делами, проводил тайные проверки – во время них выявились еще два предателя, достойные смерти. Восстановление части как боевой единицы заняло почти год, но потом Камияб отомстил. Месть – это вообще такое блюдо, которое вкуснее есть холодным.

Для генерала жандармерии это оказалось несложным делом. Его люди схватили нескольких бунтовщиков в Исфахане, и генерал во время допроса намекнул одному из них, что есть возможность избежать виселицы. Для разных категорий преступников в Персии существовала разная смертная казнь – позорящая, через повешенье[16 - Для мусульманина смертная казнь через повешение недопустима. Согласно нормам ислама, во время смерти горло должно быть свободно, ибо через него исходит из тела душа, устремляющаяся к Аллаху. Если же горло несвободно, то душа находит другой путь, и понятно, что Аллах не пожелает видеть душу, измазанную, простите, в дерьме.], и достойная, через расстрел (для офицеров) или обезглавливание мечом (для простолюдинов). Иногда через гильотинирование – мечей не хватало, равно как палачей, умеющих казнить таким образом. И вот генерал сказал: «Я могу отправить тебя на гильотину, только ты должен выдать еще одного сообщника. Ты не говорил про него, опасаясь за свою семью, но мы все знаем, и, выдав преступника, ты обеспечишь себе достойную смерть». – И назвал имя отца девушки, которую он обесчестил в юные годы.

Дальше все было просто. Удивительно, но старый Камиль и в самом деле оказался заговорщиком. Когда жандармы ворвались и обыскали его дом, вместе с ними был один из самых доверенных людей генерала, полковник Вахид Ахлаги, следы преступления были налицо. Та же самая возмутительная литература, которую держал в кармане кителя полковник Ахлаги, чтобы в нужный момент подсунуть ее, – так вот та же самая литература была найдена при обыске! Получается, что генерал не изменил присяге и не поставил свои личные интересы выше интересов государственных, а помог изобличить еще одного преступника и предателя.

Тогда же генерал Камияб в последний раз видел Самию. Постаревшая и подурневшая, никому не нужная… Генерал потом не мог поверить, что испытывал к ней какие-то чувства, мучался от того, что их разлучили.

Став генералом, Хусейн Камияб вошел в персидский привилегированный класс – армию. Армия и Служба безопасности в Персии определяли очень многое, если не все, – и частный бизнес, показательно свободный, на самом деле был глубоко несвободен. Существовала практика, при которой чины из силовых структур делали купцами своих родственников и вели коммерческие дела через них. А было и такое, что формально деловыми людьми, владельцами предприятий являлись свободные люди, но львиную долю дохода они были вынуждены каждый месяц жертвовать в тот или иной фонд. У каждой силовой структуры, у каждого корпуса жандармерии, у Гвардии Бессмертных были свои фонды для «сбора пожертвований», потом расходившиеся по рукам «допущенных». «Допущенным» стал и генерал Камияб, отныне он мог не опасаться руки мстителя, но все равно жил в глубоком страхе. В страхе перед неугасимым пламенем адского костра, в котором корчатся грешники.

Это сложно объяснить, мало кто поймет это сразу. Особенно трудно это понять в России. Несмотря на власть и влияние Русской православной церкви и Духовного управления мусульман, за редким исключением дети в России получали светское образование. Да, мусульманские дети ходили с родителями в мечеть в пятницу, а русские дети ходили с родителями в церковь в воскресенье, но в будние дни они ходили в гимназию, чтобы читать стихи Пушкина и Лермонтова, учиться доказывать теоремы и зубрить закон Ома. Поэтому в вышедших из стен гимназии детях не было страха божьего. Да, они верили в нечто сверхъестественное, они знали, что такое грех, и старались не грешить, они жертвовали на богоугодные дела и отмечали религиозные праздники. Они приходили к батюшке или к мулле, когда им было тяжело, и просили совета или утешения. Но страха, не покидающего человека никогда, в них не было.

А вот в Персии этот страх был, как был и во всех странах, где вместо гимназий дети учились в медресе. Вот почему, прийдя на Восток, русская власть так боролась за то, чтобы дети ходили в гимназии, а не в медресе. В Персии такая борьба началась лишь при шахиншахе Хоссейни, причем полного успеха не удалось добиться до сих пор. А генерал Камияб и вовсе был из того поколения, которое ходило в медресе поголовно – это было выгодно власти, потому что религиозное образование учит покорности и страху. Глупо полагать, что в медресе детей учат темные люди, которые сами нуждаются хотя бы в минимальном учении. На самом деле там учат профессионалы, технология обучения отшлифована веками, и то, что они преподают, остается с детьми навсегда. Вот и генерал Камияб жил бок о бок со своим страхом, оставшимся в нем еще со времен медресе. И сейчас душа его была разорвана на две части – одна из них буквально вопила о возмездии, ожидавшем генерала после смерти, вторая – старалась подавить страх, загнать его в самые темные уголки подсознания.

Вторая явно проигрывала.

Утешением генерала и стал полковник Вахид Ахлаги. Как-то странно, незаметно он стал генералу самым близким, самым доверенным лицом – и немало вечеров было проведено ими вместе, за бутылкой русской водки и в тяжелых разговорах. Сначала это были разговоры о службе, о страхе, о заговорах и тайных врагах. Потом это стали разговоры о жизни. А потом – разговоры об Аллахе, для которых водка на столе уже не требовалась.

И апофеозом всего стала поездка сюда, за границу, в Герат – деяние само по себе подозрительное, способное вызвать интерес САВАК. По ту сторону границы генерал еще храбрился, но здесь он уже десять раз пожалел, что согласился на эту авантюру.

Из большого дома вышли несколько человек, в руках у всех были автоматы. Генерал недобро ощерился, рука его легла на «браунинг» в роскошной открытой кобуре из телячьей кожи. Громко щелкнул сдвинутый предохранитель.

– Кто эти люди, Вахид? – подозрительно спросил генерал. – Почему они вооружены? Куда ты меня привез?

– Мы среди своих, генерал, – спокойно ответил полковник Ахлаги, – эти люди такие же братья вам, как я.

– Тогда почему у них оружие?

– Увы, это вынужденная мера, брат. Трудны и неисповедимы пути, которыми каждый из нас идет к Аллаху, и не всем дано приблизится к нему хотя бы на ту меру, чтобы почувствовать запах рая. В этом мире властвует Иблис, и слуги его готовы на все, дабы убить истинных правоверных и пророка их Махди.

Боевики с автоматами встали у дверей, но машину они не окружили и автоматы на генерала не направили.

– Эти люди охраняют находящегося в долгом сокрытии истинного, двенадцатого Имама. Он сошел в этот город, дабы встретиться с еще одним заблудшим и направить его на истинный путь, ведущий к Аллаху. Пойдем же, брат.

Генерал задумался – многое смешалось в его душе: и страх перед Аллахом, и страх перед САВАК, и страх перед банальным похищением и убийством. Но в конце концов он решил, что зашел слишком далеко и обратной дороги у него нет.

– Пошли, Ахлаги. Веди меня.

Они прошли в дом. Прошли длинным коридором с полом, покрытым плитками из обожженной глины, зашли в одну из комнат. Три двери, голые стены, ковры под ногами, устилающие каждый сантиметр пола. Генерал подозрительно огляделся.

– Что здесь?

– Здесь, брат, тебе предстоит ожидать явления истинного имама.

Генерал снова коснулся рукой кобуры, но ничего не сказал. В конце концов, пистолет у него не отобрали. Доброе русское оружие работы Сестрорецкого оружейного завода, двадцатизарядный «браунинг» с пятидюймовым стволом. Если даже здесь ловушка, то нескольких человек он заберет с собой…

– Долго ли ждать?

– Имам сам решит, когда явиться. На твоем месте, брат, я бы посвятил время, отпущенное имамом на ожидание, молитве.

Ахлаги исчез за одной из дверей. Генерал осмотрелся по сторонам, толкнул ту дверь, откуда они зашли в комнату, – открыто. Тот же самый коридор, длинный, темный, на удивление прохладный и пустой. Прошел через комнату, толкнул дверь, за которой скрылся Ахлаги, – заперто. Огляделся более внимательно, однако на стенах ничего не обнаружил, и на полу – тоже, и на потолке…
<< 1 ... 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 18 >>
На страницу:
10 из 18