У кладезя бездны. Бой вечен

Так что не зря, ох не зря, нас, военных и флотских, пригласили в свою компанию деловые, и не зря – накрывали стол: за один этот разговор о своих нуждах и чаяниях им у себя премии немалые выпишут…

Потом – погасили свет, и мы устроились в кроватях на верхней палубе, а кто – и в выдаваемых по потребностям гамаках, как на стародавних судах. Летим, как плывем… хорошая все так штука, дирижабль…

В Танжер мы прибыли сразу после завтрака, утром. Дирижабль плыл над танжерским заливом, приближаясь к причальной вышке на холме Монтань. Внизу – безумие белых парусов и солнечные зайчики линз – дирижабль для многих был по-прежнему в диковинку…

В двадцать первом веке живем, господа…

Не выходя из аэропорта, я набрал телефонный номер из общественной кабинки. Собственно говоря, только ради этого я сюда и прилетел – ради одного телефонного звонка и возможной встречи. Генерала Тимура не найти просто так: нужны союзники. Причем – союзники с той стороны баррикад, которые имеют возможности действовать не совсем легальными методами и которых не воспринимают как государственных служащих. Такие союзники у меня были… возможно, были. Возможно…

– Манхэттен-банк, добрый день…

Конечно же, это был секретарь. Глупая кукла, которая сидит в присутствии и всем говорит именно это – добрый день. Телефон я нашел в адресной книге, а название конторы – в документах Отдела специальной документации МИД. У нас здесь есть консульство.

– Добрый день, сударыня. Извольте пригласить месье Микеле Альвари к аппарату.

– Не уверена, что он на месте, месье, возможно, вам будет удобнее поговорить с менеджером, он…

– Ничуть не удобнее. Мне нужен именно месье Микеле Альвари.

– Я посмотрю… как вас представить?

– Никак. Напомните ему про случай в Нью Эйдж Арена. Нью-Йорк, год назад.

– Извольте немного подождать, месье.

Микеле этот случай должен был помнить. Тот случай, когда он схватился с тремя совершенно потерявшими страх неграми, а потом – с ними пришлось разбираться уже мне – должен был заметно повысить его самооценку и самоуважение. А для итальянцев – это очень важно, в отличие от русских, им очень важно, что о них думают другие люди.

Трубку взяли быстро.

– Слушаю вас… – это был Микеле.

– Это я, Микеле…

– Дон Алессандри…

– Не называй имен. Я в аэропорту, можешь заехать? Есть дело.

– Не вопрос, дон Алессандри. У вас все нормально?

– Да, все в порядке. До встречи.

Я повесил трубку первым.

Работая в Нью-Йорке в такой опасной и скользкой сфере деятельности, как оказание частных охранных услуг и торговля оружием, – нельзя не иметь дело с сицилийской мафией, которая пустила корни в этом городе еще в конце позапрошлого века. Сицилия – жестокое место, место, где смерти больше, чем земли, а умереть в постели от старости – невиданная роскошь. Долгие годы сицилийские крестьяне, спасаясь от кровной мести или просто желая лучшей жизни для себя и своих детей, на последние деньги покупали билет на пароход и в трюме, в каюте без окон, третьим классом отправлялись через океан. На той стороне океана – их никто не ждал, они встречали чужое, равнодушно или даже враждебно относящееся к ним общество, говорящее на другом языке: наверх надо было пробиваться зубами и когтями. Но им было не привыкать – ни пробиваться, ни голодать, ни работать на работах, которые не будет делать уважающий себя абориген. Как и у себя на родине, на Сицилии – они сбивались в стаи, селились в одних и тех же домах, потому что вместе выживать было легче. Они не спускали никому оскорблений на Сицилии, поддерживали обычай кровной мести – и не видели оснований к тому, чтобы менять свои привычки здесь. Так в Новом Свете появились люди, которые «отличались сдержанностью и зловещим спокойствием – эти черты отличали каждого члена организации, от князя и до последнего крестьянина – издольщика». Так говорил о мафии человек, который в тридцатых годах побывал на Сицилии и видел все своими глазами.

Мафия не росла сама по себе – ей дали укрепиться. Вырасти из просто организаций итальянских мигрантов – в параллельную власть, располагающую гигантскими деньгами, иногда сравнимыми с государственным бюджетом. Сначала – мафия поднялась на законе Уолстеда, или на сухом законе, – его отменили не потому, что он был неправильный, а потому, что у государства не было сил обеспечить его выполнение, потому что Америку наводнили шайки дерзких и жестоких преступников, перемещающихся на быстрых машинах хот-род[15 - Видимо искаженное от hot road, горячая дорога. Кустарно форсированные машины в САСШ появились именно тогда – для перевозки спиртного.], вооруженные армейским автоматическим оружием и вступающие в бои не только с полицией – но и с мелкими подразделениями регулярной армии. Основные сливки от сухого закона сняла именно мафия, открывшая по всей стране десятки тысяч подпольных распивочных: мафиози были организованны, жестоки, они охватывали всю страну и имели достаточно денег для того, чтобы закупать крупные оптовые партии спиртного. Потом, годах в пятидесятых, до этого мафия притихла, в основном вкладывая деньги уже в легальный бизнес и продвигая идею центров игровых развлечений – появилось новое Эльдорадо, сулившее прибыли, многократно превосходившие те, которые мафия получала от торговли спиртным. Кокаин…

Директором ФБР с 1921 по 1974 год в САСШ был Джон Эдгар Гувер – но он возвысился еще раньше, когда возглавлял ведомство Генерального инспектора при министерстве юстиции США, а это было еще в десятых. Гувер стал родоначальником и архитектором всей классической системы правоохранительных органов САСШ, создателем Федерального бюро расследований и Специальной разведывательной службы, первоначально просто ответвления от ФБР. До Гувера – министерство юстиции даже не могло вести досье на подозрительных граждан – это считалось нарушением прав личности. В стране не было нормальной разведки[16 - На самом деле она была. До появления ЦРУ – американская разведка называлась «Американский Красный Крест», и маскировалась она под благотворительную организацию. «Американский Красный Крест» тесно взаимодействовал с Госдепартаментом США и немало сделал, например, для революции в России в 1917 году. Одним из явных американских агентов в революции 1917 года был Троцкий.], не было федерального правоохранительного органа – с преступниками боролись местные шерифы и полицейские управления городов, да сыскное бюро Ната Пинкертона, которое и было настоящим прообразом ФБР. Когда Гувер умер – фактически на своем рабочем месте, – в стране сложилась мощнейшая, не уступающая сыскной полиции и гестапо система внутреннего сыска, где хранилось досье на каждого американского гражданина. Именно Гувер в тридцатые и сороковые сыграл поистине выдающуюся роль в предотвращении еврейско-коммунистического мятежа в САСШ и приходе к власти троцкистов-коммунистов. В условиях тяжелейшего экономического кризиса подобный исход событий был вполне возможен: несколько миллионов американских семей голодало, забастовщики вели бои с американской армией и полицией, угрожая самому существованию государства[17 - Мы мало что знаем реального о рабочем движении в САСШ. Например, осенью 1921 года в округе Логан, Западная Виргиния, шли бои шахтеров с частными детективами, нанятыми угольными компаниями, причем численность вооруженных шахтеров составила 15 000 человек. Бои прекратились только после ввода на территорию округа армии САСШ. В этом мире – Великая депрессия была короче по времени – но проходила она чрезвычайно тяжело во всем мире, потому что не удалось в 1917 году разграбить Россию. В САСШ она прекратилась только к сороковым, после избрания президентом национал-социалиста Хью Лонга и принятия им мер к стимулированию промышленности, аналогичных тем, какие в нашем мире применила фашистская Германия.]. Но вот мафию – Гувер не видел в упор, ФБР выпускало один меморандум за другим, где утверждала, что численность всех мафиозных группировок в стране не превышает… одной тысячи человек. Только после смерти Гувера, в семьдесят восьмом вышел шокировавший нацию меморандум, в котором численность мафиозных группировок оценивалась в полмиллиона человек, а бюджет мафии – в сто миллиардов долларов в год…

Мафия была частично побеждена в восьмидесятые и начале девяностых, когда президентами были Фолсом и Меллон-старший. Первый удар по мафии был нанесен законом RICO – Racketeer Influenced and Corrupt Organizations Act, закон о коррумпированных и попавших под влияние рэкетиров организациях. Закон, не совсем соответствующий Конституции и основополагающим принципам права, он позволял конфисковывать и сами такие организации, и их собственность без прямой связи с криминальным бизнесом.[18 - В частности, этот закон прямо противоречит пятой поправке к Конституции САСШ, которая гласит, что ни одно лицо не может быть дважды привлечено к ответственности за одно и то же преступление. Американцам, которые так успешно ищут «недемократические режимы», – стоило бы взглянуть на себя.] Второй удар, даже двойной, был нанесен со стороны криминального мира – были отменены поправки о сегрегации[19 - В этом мире законы о сегрегации были отменены куда позже – в конце семидесятых. Как говорили – прежде всего, чтобы обеспечить черным возможность служить в армии – все тогда ждали высадки японцев на континент. На самом деле – это привело к резкому росту преступности, такому резкому, что пришлось возвращать ранее отмененную смертную казнь. В восьмидесятые из-за разгулявшихся негров во многих городах было страшно выйти на улицу.] и допущено резкое разрастание мафиозной активности в соседней Мексике. Это привело к быстрому, в течение всего десятилетия, появлению и разрастанию до организаций национального масштаба негритянской мафии и скопища латиноамериканских мафий. На место уже остепенившихся итальянцев приходили другие преступники, они были молоды, голодны и злы.

Итальянская мафия мимикрировала. Больше – считалось бесчестием заниматься наркотиками, мафия перешла из откровенно нелегальных сфер бизнеса в полулегальные. Городские подряды, выигрываемые по высоким ценам, вывоз мусора, службы такси, прачечные, ресторанчики. В новом веке – мафия специализировалась уже на исключительно легальных подрядах и делах, просто делаемых за счет коррупции, подкупа и разложения государственного механизма. И за счет того, что бизнес, подконтрольный итальянцам, не платил дань негритянским и латиноамериканским бандформированиям.

Семья Альвари наследовала одной из пяти семей Нью-Йорка – Страччи, и входила в Комиссию – высшее объединение мафиозных главарей страны, где пять семей считались чем-то вроде высшего совета, определяющего мафиозную политику страны. Сама семья Страччи – развалилась под ударами ФБР и «Черных братьев» – в восемьдесят втором несколько негритянских боевиков ворвались на свадьбу и открыли автоматный огонь. Уцелевших собрал под свое крыло капореджиме семьи, Онофрио Альвари. После того, как он взорвал бомбу в одной из негритянских церквей во время службы и совершил еще несколько жестоких расправ над негритянскими официальными и неофициальными лидерами – его стали звать дон Онофрио Альвари. Он же – унаследовал место Страччи в Комиссии, высшем совещательном органе североамериканской мафии.

В Нью-Йорке я имел деловые отношения практически со всеми семьями, конечно – чисто деловые. Но только с доном Онофрио они переросли еще и в дружеские. Я не был членом одной из семей – для русского это было почти невозможно – но это не мешало регулярно получать мне приглашения на все семейные праздники Альвари и играть с этими людьми в карты и другие игры, в какие умел.

Зачем я был нужен дону Онофрио? По разным причинам. Во-первых, я был опытным разведчиком и специалистом по безопасности – и это значило, что я мог достать самые современные системы противодействия прослушиванию, которые давали возможность спокойно жить и разговаривать. Североамериканцы, даже военные, так и не смогли расшифровать действие нашей системы подавления, основанной на скользящих помехах и нелинейных алгоритмах – а это значило, что бизнес дона Онофрио был хорошо защищен, и судебного преследования бояться не стоило. Для всех своих офисов дон Онофрио приобрел специальные машинки для уничтожения документов, которые их просто дематериализовывали, и систему компьютерной безопасности за десяток миллионов долларов. Эта система безопасности включала в себя мощный файерволл, через который не могли пробиться лучшие специалисты ФБР, систему коммерческого шифрования, разработанную для русских банков, которую можно раскалывать до морковкина заговения, и систему ключа. Как только человек уходит – он запускает процесс выключения компьютера, и система отрезает от базы данных кусок, помещая его во флеш-карту – и теперь, даже если компьютер изымут, если он попадет к расшифровщикам – они ничего не смогут сделать, если у них не будет оригинального ключа и пароля. И, естественно, систему электронного противодействия прослушиванию помещений. Думаю, агенты ФБР, занимающиеся прослушиванием социальных клубов в Бруклине, – сказали в мой адрес немало ласковых…

Во-вторых, дон Онофрио даже в старости был довольно любознательным человеком. И ему просто доставляло удовольствие дружить с русским дворянином, который для него был – как человек из иного мира. У дона Онофрио было четыре сына и две дочери – и они почти всегда присутствовали на семейных торжествах: по-моему, дон Онофрио просто хотел показать им, как должны выглядеть и действовать нормальные люди. Пусть он сам был закоренелым преступником – но своим детям он такой судьбы не хотел…

Зачем это было нужно мне? Для влияния, для чего же еще. У меня перед Североамериканскими Соединенными Штатами нет никаких обязательств, я просто делаю бизнес и приобретаю нужные контакты. Контакты, которые пригодятся потом либо лично мне, либо Империи в целом, друзей, которые в жизни никогда не бывают лишними.

К тому же – я искренне считал и продолжаю считать, что лучше всего иметь такую преступность, как семья Альвари-Страччи, чем такую, какую и мне довелось повидать. Мексиканские кланы и картели – с перестрелками на улицах, настоящими уличными боями, с обстрелами полицейских участков из пулеметов и гранатометов, с несовершеннолетними убийцами, которым нет и четырнадцати, но у которых на счету по несколько десятков трупов, с горами кокаина и золочеными пистолетами. Или «Черные братья» – горящие дома, растерзанные, убитые, избитые, изнасилованные люди и разломанная серверная с оборудованием за миллион долларов – которое толкнут на базаре за пару тысяч, чтобы выручить деньги на дозу. Как говорится в одной хорошей песне: «Что тебе нужно – выбирай!»

Примерно через двадцать минут – я увидел пробирающуюся к зданию ВИП-терминала целую колонну. Огромный, удлиненный «Майбах», который в местной тесноте города-государства был как слон в посудной лавке, и следом за ним шел громадный, черный, увешанный хромированными кенгурятниками «Форд Экскурсион» – самый большой гражданский внедорожник в мире. Наш «Егерь», даже с самым удлиненным кузовом – и то был меньше его. Такие машины в городе, где большинство ездило на европейских микролитражках, – были вызовом и обществу, и конкурентам. Впрочем – это был самый безобидный вызов из возможных.

Через зеркальное, односторонней видимости окно я наблюдал за тем, как из «Майбаха» вышел Микеле – возможно, уже дон Микеле, потому что старший в этой семье, Пьетро – категорически отказывается иметь дело с каким бы то ни было криминалом и публично отрекся от семьи – а для итальянцев это как нож острый. Микеле был одет так, как одеваются боссы мафии – черная рубашка и белый галстук, костюм темно-серый, почти стального цвета – а не белый, как у латиноамериканцев. Впрочем, латиносы всегда отличались дурным вкусом и еще более дурным нравом. Микеле окружала охрана, выглядящая вполне профессионально. Открыто она оружие не держала – не та масть, но вот чемоданчики я узнал. Нажал на кнопку на ручке – и у тебя в руке автомат.

Пора идти…

Прямо у машины – обнялись, как это было принято у итальянцев, в отличие от американцев, они не соблюдают личную зону полтора метра и всегда хотят обнять старого друга, которого давно не видели. А вот целоваться по русскому обычаю не стали – у итальянцев поцелуй между мужчинами считается признаком педерастии.

– Доброго здоровья, дон Алессандри. Как долетели?

– Спасибо, прекрасно. Доброго здоровья и тебе, дон Микеле и твоей семье. И удачи в делах, каким бы они ни были.

– Я не дон.

– И я тоже. Не забывай об этом.

– Как же тогда вас называть?

– Можешь – просто по званию. Я вице-адмирал русского флота. В отставке.

Про себя подумал – «наверное». В САСШ – я редко упоминал свое звание, чтобы не вызвать излишнего любопытства и вопросов. Там все знали мой дворянский титул, и этого было достаточно.

Микеле отступил в сторону:

– Прошу.

Кто-то попытался взять у меня из рук чемоданчик – но я вежливо оставил его при себе. А то мало ли…

В «Майбахе» – эту же марку машины предпочитал и я – было прохладно, темно, в отличие от жаркой улицы, здесь поддерживалось строго двадцать два градуса. Кресла здесь были – как высшем классе в самолете, они даже раскладывались в некое подобие шезлонга, и можно было поспать…

– Не ожидал вас здесь увидеть, синьор… – сказал Микеле.

– Прилетел дирижаблем.