Час негодяев

– Привет, – сказал он, – ты Кабан?

– Ага.

– Хохол. – Он протянул руку. Рука была твердой и жесткой, но мозолей на ней не было и костяшки целы. Стрелок.

– Приятно познакомиться.

– Ты один?

– Ага.

– А шмот?

Я тряхнул сумкой.

– Всё.

– Тогда двинули. Пока тачке ноги не приделали…

Вместе мы вышли на площадь, в Днепре прямо напротив вокзала начиналась большая стоянка для машин. Сейчас большую ее часть занимал стихийный рынок, ларьки выросли и по обе стороны вокзала, и все это напоминало старый добрый Казанский в те времена, когда я был маленьким, а деревья были большие, и мы с матерью ездили с него к бабушке. Все та же толчея, хаотически движущиеся люди, нищие и бомжи, развалы с газетами и журналами, разномастные палатки, дым и запах жирного, горелого масла, крики, шум, ларьки с палеными дисками, всяким китайским барахлом, ножами, которыми можно запросто голову отчекрыжить, фонариками, местный колорит – военной формой и снаряжением, по Москве я такого не припомню. Люди одеты разномастно, бедно, в основном Китай. Много торговок с огромными, обклеенными от воров скотчем в несколько слоев сумками, с тележками-кравчучками. Выделяются те, кто в военной форме, – видно, что люди их сторонятся, даже стоять рядом с ними не хотят. Там, где они стоят, моментально образуется невидимый кокон пустоты.

Почему я это хорошо понимал, еще в Киеве навидался. Для правосеков, самооборонцев, нацгвардейцев те, кто живет мирно, кто не участвовал в войне, – такая же вата, только говорящая по-украински. Они уже и не скрывают, что ненавидят их – простых украинцев, перенесших на своем горбу, на своем брюхе всю тяжесть безумных лет. Они голодали, мерзли, оплачивали ЖКХ по бешеным ставкам, отдавали по полтора процента от зарплаты на нужды АТО, эти деньги разворовывали. Бизнеры платили больше, правосеки ходили открыто, вешали наклейки на двери – это место находится под защитой. За отказ платить могли избить, ограбить, убить. Радикальные политики собирали не менее рьяно, те, кто отказывался платить, объявлялись москалями, их могла сунуть в мусорный бак озверевшая кодла нациков, а потом тут же, по горячему, заставить писать бумагу на отказ от имущества, от бизнеса… все что нужно. И во всем этом безумии, в круговерти перемог и зрад как-то жили нормальные люди, которым надо было где-то зарабатывать, отдавать детей в школу, утеплять квартиру, думать, куда выехать, если пойдет совсем плохо… просто жить, в конце концов. Но те, кто вверг страну в состояние гражданской войны, кто щедро, от души, полил украинскую землю кровью, все равно ненавидели этих простых и в общем-то безответных людей…

Когда мы заново готовились к оперработе на Украине, мы встречались с этническими украинцами, разговаривали с ними, расспрашивали – важно было понять, как нам стать своими, затеряться в толпе. Один из украинцев, который работал с нами, в ответ на вопрос, что ему бросилось в глаза, когда он переселился в Россию, коротко ответил – тишина. Тихо тут. Просто тихо. Просто живут люди…

Ладно… расчувствовался что-то.

– Обстреляли нас, кстати, в поезде, – поделился новостью я.

– Где?

– Да считай в самом городе.

– Бывает…

Мы вышли на площадь… бросился в глаза бронетранспортер «Росомаха» с украинским флагом на нем. Похоже, польская помощь. Неподалеку стояли две машины полиции, но в расцветке странной, не похожей на обычную полицейскую расцветку в Киеве. И новые совсем. «Шкода Рапид». Около одной из машин торчал полицейский, бросился в глаза его автомат – UMP-9. Неплохо тут живут…

– Туда не смотри, – негромко сказал Хохол, – срисуют. Понял?

Понял. Чего же тут непонятного…

Пиликнул сигнализацией джип «Гранд Чероки» не первой свежести…

– Садись…

Вот тут я вспомнил про незнакомку… подвезти бы ее. Но было уже поздно…

В машине пахло вонючкой, какой-то мерзкой, китайской, дешевой. На лобовом стекле – украинский флажок как символ благопристойности и патриотизма, из проигрывателя – Тартак. «Мий лыцарский крест», довольно популярная у нациков песенка.

– Ты и вправду хохол?

– Русский. – Хохол завел мотор. – Батя хохлом был, а так я русский.

Мы вышли на дорогу… дорога тут странная была, меж полосами движения целый парк, считай, и трамвайные пути проложены. Мы продвигались вперед довольно агрессивно, постоянно напоминая о себе клаксоном и фарами.

Я смотрел по сторонам, пытаясь понять город и определить его основные особенности, чтобы не попадать впросак. Бросалось в глаза, что деревья не вырублены – значит, не мерзли, как киевляне. Архитектура такая же, как в центре Киева, смешанная – досоветская, советская и новоделы. Много больше, чем в Киеве, рекламы, похоже, даже машин больше. На стенах нет следов от пуль, на машинах тоже – боев тут не было. Город с самого начала держала группа олигархов и мафии, столкновений они не допустили, но не знаю только, хорошо это или плохо…

Людей тоже на улице побольше, правда, идут, как киевляне, – нервно. В России люди не так ходят, а тут доигрались с огнем, в общем.

– Как тут живут?

– Нормалек, можно сказать. Жрачка есть, свет есть, бензин есть. Типа порядок.

– А по факту?

– А по факту сам увидишь…

Мы пересекли мост через Днепр – один из двух, я тогда не знал, как он назывался. Свернули, потом еще раз. Въехали на территорию какой-то базы с глухим забором. У забора зеленела трава и стоял, сиротливо притулившись, банковский броневик, искореженный попаданием в моторный отсек из чего-то крупнокалиберного. Возможно, крупнокалиберной снайперской винтовки – мы ополченцев вооружили, а украинцы закупили крупную партию американских крупнокалиберных снайперских винтовок…

Вот так вот и пропадают люди…

Хохол припарковал свой автомобиль на пустой стоянке, а я положил руку в карман, где своей минуты ждал «глок-26». Есть у меня и запасной магазин к нему, и граната…

– Пошли.

– Тихо тут у вас… – сказал я.

Хохол обернулся, увидев, как я стою, рассмеялся.

– Не бзди. Ты ведь от деда Николы.

– Кому дед, кому и… привет.

– Пошли…

Наверху люди были. Какой-то гаврик сидел за самодельной, но хорошо сложенной стенкой из кирпичей с бойницей. Он-то и пропустил нас. Пройдя, я обернулся – у стены стоял, опираясь на сошки, новенький «ПКМ».

Стол. Стул. Зеленый квадрат пасьянса на экране монитора. Стоящий рядом у стены «ПКМ». Чумная реальность Украины, которую надо либо полностью принимать, либо полностью отвергать. Пытаясь разобраться в ней, сойдешь с ума.

Мы зашли в кабинет обычного вида, какие бывают кабинеты, отжатые у настоящих хозяев. Когда все чужое и ничего не жалко, просто нужно место, чтобы тусоваться и иногда привести кого-то. Хохол отодвинул стол, сел, ткнул в стоящий на столе ноут.

– Дед Никола говорил, ты из бизнеров?

– Есть немного.

– Двадцать пять процентов нам. Остальное твое.

– Двадцать пять процентов чего?