Книга проклятого меча

– Просто было бы справедливо и мне узнать твое имя, после того как я назвала тебе свое. Разве нет?! – она с безразличным видом принялась жевать сухое яблоко, которое выудила из своей сумки.

Он не спешил с ответом. И вовсе не оттого, что сомневался в ней. И не потому, что его имя должно было по неведомым причинам сохраняться в строжайшей секретности. А просто потому, что ему пришлось изрядно напрячь память, чтобы вспомнить его. Дело было не в возрасте и не в слабоумии, ведь лет ему было от силы около тридцати, а умом блистал он получше некоторых мудрецов. Просто за годы путешествий в одиночестве никто к нему не обращался по имени, да и он свое имя не использовал в редких разговорах с торговцами… «Как же меня зовут?!» – он напрягал память, пытаясь вспомнить жизнь до своего последнего искания сокровищ, приведшего его к Пику Холода.

– Я не настаиваю, – почувствовав его замешательство, девушка добавила: – В конце концов, я могу и дальше называть тебя просто убийцей.

– Дхорн… Да, так меня звали, – он задумчиво почесал свой подбородок.

– Дхорн?! Так ты с Земель Ллорна? – она даже не пыталась скрыть изумления.

– Да, представь себе, и в райском саду гниют яблоки…

К его облегчению, Шейпли не стала ничего спрашивать. Он бы ничего и не смог ей ответить, так как не хотел вспоминать свое детство и юношество в родной стране, стране, где закон решал даже такие вещи, как распорядок сна и потребление пищи.

– Пора идти, на отдых было достаточно времени, – он осмотрелся, потом грустным, как показалось девушке, взглядом посмотрел на небесную лазурь. Он не заметил, как его рука судорожно сжала зеленый кристалл…

Она встала и принялась собирать свою сумку, запихивая в нее всё, что из нее извлекла перед этим.

– Знаешь, Дхорн… – она посмотрела на него, но тот уже бодрым шагом направлялся к дороге. Она в который раз упрекнула себя за жалость к этому холодному, никчемному и наглому мужлану и поспешила за ним. А ведь она хотела перед ним извиниться и сказать, что не держит на него зла. «Какая же я все-таки дуреха!!! Он хочет, чтобы его ненавидели, так как сам себя ненавидит…»

Несколько дней пути путники провели в относительном спокойствии. Ничто не препятствовало их движению. После той беседы, в ходе которой Дхорн вспомнил свое имя, они почти не разговаривали. Каждый пребывал в своих мыслях. Но однажды вечером, когда до ущелья, ведущего в болота, оставался лишь день пути, произошло нечто, навсегда наложившее отпечаток на сердце Шейпли.

В тот вечер они расположились в лесу, который покрывал высокие холмы, окаймляющие земли банемидов с западной стороны. Что лежало по ту сторону болот, не знал никто из людей. Дхорн уже спал или делал вид, что спит, а Шейпли никак не могла уснуть. Что-то тревожило ее. Ей вдруг дико захотелось прогуляться одной. Она понимала, насколько это бредовая и опасная затея, но не смогла ничего с собой поделать.

Тихо поднявшись со своей лежанки, она вышла за пределы освещения, которое давал костер, сооруженный ее спутником. Если бы кто-нибудь спросил ее сейчас, о чем она думает, то вряд ли она нашлась бы, что ответить. Мысли скатывались одна с другой, а на душе было такое мерзкое ощущение, какое возникает, когда слишком усердно думаешь над жизнью в целом. Чистое безоблачное и наивное мышление ребенка уже давненько покинуло ее, но она всё еще помнила всю его прелесть. И от этого ее грусть становилась еще сильнее…

Девушка оглянулась. От «лагеря» она отошла не так уж и далеко. Наверное, ей не стоило уходить из света костра. «Но как же тогда я была бы одна?!»

Внезапно нечто крупное двинулось к ней со спины. Шейпли не успела даже вскрикнуть, как рухнула без сознания от могучего удара по затылку…

Нет, веревки были завязаны хорошо. Ей ни за что на свете не удастся самой высвободиться из них. Голова болезненно ныла, а из глаз всё бежали и бежали слезы. Места гордости уже не осталось, один лишь страх теперь властвовал над ее душой. Ее пленитель стоял напротив нее и ухмылялся. Он потешался над ее слезами, над ее страхом и ее жалким видом. А вместе с ним над ней забавлялись и другие. Всего их было пятеро. Все поголовно крупного телосложения и неплохо экипированы. И у каждого у ноги длинный меч. Ее голова поникла. Шансов нет. Ни единого…

– Смотрите-ка, парни! Эта подстилка даже не пытается кричать и не порывается вырваться! – здоровяк, стоявший напротив нее, разразился громоподобным хохотом. Остальные его поддержали смешками. Отсмеявшись, он вперил жадный взгляд в девушку и проговорил:

– Жаль, а то я бы с удовольствием ее укротил…

Он отстегнул изогнутый нож от своего пояса и медленно приставил тот к шее своей жертвы. Затем провел его кончиком по выемке в блузке Шейпли. Глаза девушки вспыхнули гневом, слезы перестали скатываться по ее щекам. Она сжала кулаки с такой силой, что не заметила, как вонзились ногти в ее плоть.

– Ну, ну, малышка, к чему беспокоиться. Расслабься, – ухмылка исказила гнусную физиономию.

Быстрым движением он распорол блузку точно между грудями до нижнего края. Гнев вновь обернулся испугом, точнее, паникой. Девушка забилась в бесполезной попытке вырваться, но веревки лишь сильнее впились ей в руки и живот. Ноги же были привязаны намертво к стволу дерева, стоявшему бесстрастным свидетелем происходящего.

– Селрод, Бегем! Ступайте и посмотрите, дрыхнет ли наш дружок, – двое из четверки сразу же направились скорым шагом в лес и через миг скрылись в ночи. – А вы двое идите и встаньте в тридцати шагах от них. Если услышите чего странное – сразу ко мне, ясно?!

– Да, поняли… – и тоже скрылись в темноте следом за уже ушедшими.

Громила снова обернулся к девушке.

– Теперь мы вдвоем… – он прильнул губами к щеке Шейпли, и та почувствовала укол щетины. Резко мотнув головой, она постаралась ударить лбом обидчика, но тот, как будто предугадав ее движение, положил свою огромную ладонь на лоб девушки и вдавил ее затылком в дерево.

– Зачем же так, ведь мы вполне можем поладить.

Он резко отпустил ее и, сделав шаг назад, сильно ударил ее в живот ногой.

В глазах девушки потемнело, дыхание пропало и никак не хотело возвращаться, дурнота и боль окутали ее сознание, а чьи-то пальцы схватили ее левую грудь и сдавили, причинив новые муки. Она ощутила, как к ней в промежность что-то вошло, но не так сильно, чтобы прорвать плеву. Шейпли еще не знала мужчины, и здоровяк это понял.

Тут мужчина убрал руку и снова отошел назад. Самодовольно улыбаясь, он расстегнул свой нагрудник и отбросил его в сторону. Спасения не было. Девушка решила, что сделает всё возможное, дабы как-либо не допустить того, что неминуемо должно случиться.

– ДЕВОЧКА МОЯ, сейчас ты станешь женщиной. Как, романтично, ммм?

Неожиданно с шумом кто-то выбежал из леса. Это был Селрод. На его голове недоставало шлема, а нагрудник был перерублен посередине, и из дыры сочилась кровь. Селрод разинул рот, чтобы что-то крикнуть, но не успел, так как из его живота внезапно появилось острие меча, тут же исчезнувшее.

Селрод рухнул, а на его месте появился мужчина среднего роста с ухмылкой на лице.

– Шейпли, ты в порядке? – словно не замечая огромного воина, Дхорн свободным шагом направился к девушке.

– Стой, червь!!! – взревел здоровяк и выхватил свой меч. Мускулы перекатывались в угрожающем танце. Нельзя было сказать, что Дхорн не выделялся мускулатурой, но по сравнению с этим человеком он казался ребенком.

Дхорн и не собирался останавливаться, тем более, когда его называют червем. Сделав три шага к противнику, он описал в воздухе дугу, отражая обрушившийся на него сверху меч уже подскочившего к нему врага. Громила отпрыгнул назад и рубанул сбоку, намереваясь успеть разрубить противника, но тот легко ушел от удара и принял боевую стойку, выжидая. Шейпли показалось, будто Дхорн наслаждается происходящим.

Между тем, громила оценивающе поглядел на своего врага.

– Черт, шел за тобой от Тода, а ты всех моих ребят прикончил, даже не дав мне потешиться с девчонкой, бродяга.

– Если ты будешь и дальше разговаривать, а не драться, то я потеряю всякий интерес к дальнейшему бою и попросту прирежу тебя, – ни один мускул не дрожал на его лице, которое излучало спокойную уверенность, что явно бесило громилу. Тот, перехватив поудобнее свой меч, ринулся в атаку, нанося стремительные и грациозные удары, что было весьма удивительно, если учесть его габариты.

Дхорн отбивался без особого труда, вовремя уворачиваясь от особенно сильных ударов и парируя прочие. Выждав, пока здоровяк покажет весь репертуар своих приемов, он перешел в наступление. Ему хватило всего трех ударов, чтобы сначала молниеносным движением лишить противника оружия, а затем двумя другими разрубить его на четыре части. Казалось, плоть и кости были не тверже снега для клинка в его руке.

Бой был окончен.

Девушка вновь почувствовала боль во всем теле и не смогла удержать свое сознание, которое поплыло в черноту, всё дальше и дальше от нее, от того громилы, от ухмыляющегося Дхорна, спрашивающего что-то у нее с ноткой гнева. Прошептав еле слышно «спасибо», она потеряла сознание.

* * *

«Глупая девка! Надо было потащить себя куда-то! А если бы я и впрямь спал?!» – он не прекращал бранить ее про себя, бережно укутывая девушку в свой плащ и беря ее на руки. Он донес ее до своей стоянки и аккуратно уложил у костра. «Теперь я еще и блузку ей штопать буду, ну-ну, хорошо хоть, у меня есть чем…» Он оторвал от своей рубахи небольшой лоскут и смочил его водой из своего же бурдюка. Приложив компресс ко лбу Шейпли, он решил ее оставить в покое, ведь бедняжка пережила шок как-никак.

Дхорн отошел и оглядел себя в свете костра. Чужая кровь впиталась в его одежду. «Как и другая до этого, но вот лицо стоит помыть, приятель, как и руки, разве нет?!» Он ухмыльнулся. Хорошо, что неподалеку был ручей, который он заметил, еще собирая хворост на костер.

Вернувшись с ручья, он проверил состояние девушки и пощупал ее пульс. Она спала крепким сном.

Он сел напротив спящей спиной к костру и принялся смотреть на нее. Она была еще так молода, а жизнь уже ведет ее дорогой смерти. «Пусть, она сама избрала свой путь, нечего ее жалеть. Думай лучше о своем собственном, ведь он куда интереснее, не так ли?!» – он вздохнул. Как он ненавидел сам себя за мысленные беседы с разумом. Да, девушка избрала опасный путь, но она это сделала из-за него, так как его путь послужил ей развилкой. А его путь усеян трупами. По краям этого пути стоят души всех тех многих, кто был убит его мечом. Души, которые никогда не будут упокоены, которые остаток своей вечности будут проводить, питая кристалл на его шее. Как он был бы рад расстаться с камнем, но он знал, что в таком случае его ждет. Он снова вздрогнул и размял затекшую шею круговым движением головы.

Там, в пещере Чародея, он сделал свой выбор, а камень помог ему выбраться живым. Можно сказать, он продал душу кристаллу за могущество меча, который в итоге стал серпом для сбора урожая, а не орудием избавления мира от невзгод, как он наивно намеревался его использовать изначально. Все россказни о проклятье оказались наполовину менее страшны, нежели все было на самом деле. Когда Темный Чародей решил сразиться с созданным им же Зеленым Кристаллом Разума, он погиб, но освободил все души, томившиеся в том, лишив камень былого могущества. Тогда камень попытался впитать душу Чародея, но тот перед своей гибелью наложил на него проклятье, призванное не только не дать кристаллу завладеть его душой, но и сделать его душу своего рода стражем, охраняющим кристалл от всякого живого существа. Таким образом, волшебный камень оказался в некой темнице, огражденный могучей магией и заброшенный вместе со столицей империи Шардра в непролазные льды Фризенхайра, куда ни один смертный из Единого мира ни за что бы не добрался. Как оказалось, таковой умелец нашелся…

Шейпли тихонько вскрикнула во сне и слегка перевернулась на бок. Дхорн вновь обратил на нее свой взгляд и постарался не думать о былом.

Куда ведет его камень? Неужто и вправду есть способ убежать от Темного, идущего за ним? Сам Дхорн в этом сомневался, но отдавать свою душу он был не намерен. Он не боялся смерти, но страх потерять душу был для него силен, так как это было чем-то намного выше всего того, что он знал и что видел.

Камень не владел его душой, так как не мог этого. Проклятие камня стало для искателя приключений гарантией защиты, ибо его душой распоряжалась воля Чародея и ничья другая.