Целую воздух в синеве, досадливо-порочно.
Никто из путников здесь не пройдет,
Кроме меня – я знаю точно!
Нет, не надеюсь.
На скорый мой, желанный мой исход,
Из мира этого кривого.
И не приходится рассчитывать…
Вот-вот!..
В расход мне пустят нового святого.
Я больше ничего не жду,
Чего искать, кого мне видеть?
А победить сегодня поутру?
Иль может… незнакомца мне обидеть?
И я себе не вру, я понимаю: я уйду.
Но знать, не попаду в иное.
И после, как пройду
Сквозь стену ту смиренного конвоя,
Я в новой жизни не найду,
Желанного, счастливого покоя!
Бард
К моему приходу все благополучно забыли, что совсем недавно голубчик в броне Лагеря Бродяг обчистил капеллу почем зря.
События у болванчиков чудесным образом выветривались из головы, давая простор для смелой, развязной деятельности. Теперь я точно это понимал, однако же злоупотреблять такими вещами наверняка не стоило, учитывая последние события.
Финниган сиднем сиживал на скамейке у хижины, с места не двинулся. Я кивнул.
– Что? – отозвался, вяло, неприветливо.
– Проход открыт.
Финниган подскочил.
– Шутить вздумал?
– Какие шутки! Собирай всех – времени до завтра, ближе к полудню проход закроется! (я рассчитал так, чтобы времени им хватило с запасом)
В растерянности забегали глаза охотника, он воздел руки, окутался в изумрудную пелену и исчез. Вот ведь плут, мне про телепорт ни слова! Или это на прошлом сценарии его не было?
Усача не было четверть часа, вдруг он появился со стороны северных ворот, заметно приободренный.
– Как ты это сделал?!
Я улыбнулся:
– Видать, такой я.
Финниган покраснел.
– Не буду расспрашивать, не моя роль, и времени нет, сам говорил! Мы отправляемся, не поминай лихом!
– Поторопитесь!
Он быстро выпил эликсир, воздел руки, и больше я его не видел, как и остальных возникших. На их место пришли бездушные болванчики.
***
Я был в совершенной прострации, когда осознал, что теперь в этом мире я один, не считая отдельных возникших, со многими из которых я совсем не общался. Единственный, кого я знал хорошо, был Истопник. Личность загадочная, почти не поддающаяся выуживанию информации. Если Финнигана еще можно было раскрутить на пару ответов в течение недели, то добиться чего-то от Истопника было почти невозможно.
Он общался сухо, почти не говорил ни с кем, а все лицезрел окружающее, в какой части мира не встретишь. Чаще он сидел на своей скамеечке, возле дома, и часто-часто вертел головой, будто был чем-то занят. Подойдешь к нему – молчит. Бывало, спросишь чего – снова молчание.
Но в тот день у меня случился самый откровенный разговор, который только можно представить с этим человеком. Он, конечно, не рассказал про себя, не поведал сокровенных тайн, но я тогда понял, что получил от него всю необходимую информацию, которую он мог дать.
Я понуро уставился в полу размытую землю, – во всяком случае мне так казалось – когда меня одернули. Это был Истопник:
– Чё?
Я посмотрел на него с недоумением.
– Ушли твои?
– А… эти… – я растерянно показал рукой куда-то в сторону, – да, ушли.
– Ясно. Ты когда?
Я оторопел на миг, но с ответом нашелся:
– Скоро.
– Понятно. Ну, бывай!