Анна Дэмби

Актриса. Н?тъ этимъ благомъ не награждена.

Фельетонистъ. За посл?днимъ исключенiемъ, вы, по описанiю вашему, завидная нев?ста, и мн? даже странно, какъ это до сихъ поръ для васъ не возликовалъ Исаiя.

Актриса. И не возликуетъ.

Фельетонистъ. Приходится поставить новое «почему»?

Актриса. Замужество безъ любви – еще большая скука, ч?мъ д?ввчество, да и отвращенiе въ придачу. Принадлежать челов?ку, котораго не любишь, а, какъ разглядишь его въ семь? поближе, – можетъ быть, не будешь въ состоянiи даже симпатизировать ему… бракъ безъ любви, безъ симпатiи, безъ уваженiя… брр!.. брр!.. Мн? даже холодно стало.

Фельетонистъ. Причина резонная. Продолжайте.

Актриса. Пошлетъ мн? Богъ любовь, не пошлетъ ли, – покрыто мракомъ неизв?стности. Выходить замужъ по разсчету… даже, если бы мн? когда-нибудь удалось преодол?ть свое отвращенiе къ такому поступку, теперь, на мой взглядъ, прямо позорному и преступному… н?тъ, для брака по разсчету я, во всякомъ случа?, еще слишкомъ молода! Къ этому можетъ притиснуть лишь такая необходимость, что либо въ воду, либо въ законный бракъ по взаимному… неуваженiю!.. Или приведетъ холодное спокойствiе зр?лыхъ л?тъ, когда отцв?тетъ мое т?ло, замрутъ душевные порывы, погаснутъ миражи манящихъ меня идеаловъ, когда… ну, словомъ, когда мн? будетъ не жаль себя, какъ жаль теперь, когда я устану жизнью настолько, что комфортъ сд?лается дороже своей личности и чести…

Фельетонистъ. «Забыться и заснуть»?

Актриса. Да. Если ужъ сложитъ судьба мн? такое несчастье, тогда, – но только тогда, – пожалуй, приходи, немилый…

Фельетонистъ. «Брекекексъ»?

Aктриса. Это что такое?

Фельетонистъ. Какъ разъ то, о чемъ вы говорите: водяной царь изъ пьесы Гергардта Гауптмана «Die versunkeae Grlocke», захватившiй, безъ любви, въ свои лапы прелестную фею Раутенделейнъ… тоже ради ея и своего комфорта.

Aктриса. Ахъ, да, помню, читала.

Фельетонистъ. Итакъ, на бракъ, подразум?вая подъ бракомъ не одинъ церковный обрядъ, но и вообще постоянныя любовныя отношенiя между мужчиною и женщаною, вы смотрите серьезно, съ возвышенной и поэтической точки зр?нiя. Это, конечно, весьма серьезное препятствiе выйти замужъ, но я начинаю соглашаться съ вами, что, если и возликуетъ для васъ Исаiя, то не сразу. Легки только солидно-обманные браки съ Брекекексами, да шальные браки съ первыми встр?чными. Какъ д?вушка, не стремящаяся въ брачную пристань, точно въ посл?днюю житейскую гавань, a вм?ст? съ т?мъ не желающая сид?ть на ше? y своихъ родныхъ, вы, конечно, старались найти самостоятельный трудъ… не правда ли?

Актриса. Да.

Фельетонистъ. Сколько же самостоятельныхъ трудовъ перепробовали вы прежде, ч?мъ осгановились на сцен??

Актриса. Какъ вамъ сказатъ? Не особенно много… и, при томъ, вс? – въ области искусства. Я рисовала. Я п?ла. Я училась музык?. Во всемъ усп?вала и… ни вь чемъ не усп?вала вполн?. Много способностей, – разбросанная талантливость понемножку… Я в?дь чистокровная русачка, a y насъ y вс?хъ такая талантливость: куда ни брось, сразу, какъ кошки, становимся на четыре лапы, – и много не сд?лаемъ, a на первыхъ порахъ удивимъ.

Фельетонистъ. Общественной жилки въ васъ н?тъ?

Актриса. То есть?

Фельетонистъ. Васъ не тянуло уйти учительницей въ народную школу, въ женщины-врачи, въ фельдшерицы или сестры милосердiя, въ благотворительность по трущобамъ? Васъ не интересовали ни толстовцы, ни марксисты? Вы не писали публицистическихъ трактатовъ о правахъ женщинъ?

Актриса. Такой жилки во мн?, къ сожал?нiю, совс?мъ н?тъ.

Фельетонистъ. Ну, – если вы не хотите идти замужъ, если васъ не влечетъ къ себ? д?ятельность соцiально-утилитарная, въ чемъ же сомн?нiе? – отчего же вамъ въ такомъ случа? и въ самомъ д?л? не поевятить себя искусству, не пойти хотя бы и въ актрисы?

Aктриса. Вы убиваете меня, – вы сказали это такимъ тономъ, точно подразум?ваете: ступай въ актрисы, потому что ты больше никуда не годна.

Фельетонистъ. О, н?тъ, милая миссъ Анна Дэмби! Вы ошиблись. Тонъ мой относится не къ вамъ, a къ д?лу, въ которое вы вступаете. Видите ли: я очень люблю искусство – и ненавижу его въ то же время. Въ особенности театръ. Ненавижу зато, что, – ч?мъ дальше, т?мъ больше, – театръ д?лается Молохомъ, пожирающимъ молодыя силы русскаго общества, зам?няя для нихъ своею призрачною жизнью и д?ятельностью подвиги жизни д?йствительной, Майя вм?сто д?йствительности! Культъ Майи – вм?сто культа правды!.. Мн? жаль этихъ силъ, сл?по, стаднымъ чувствомъ увлекаемыхъ въ прикрытую розами пустоту, и больше всего, въ числ? ихъ, жаль святыя женскiя души, безплодно сгорающiя на алтар? безжалостнаго Молоха, тогда какъ…

Актриса. Раутенделейнъ могла бы благополучно успокоиться въ омут? Брекекекса?

Фельетонистъ. Спрошено насм?шливо, и я заслужилъ эту маленькую злость. Да! Вотъ такъ-то всегда. Воевать противъ искусства, отбивать отъ него прозелитовъ легко. Но, – когда насъ спрашиваютъ женщины: что же, взам?нъ искусства, предложите вы мн?? ч?мъ я заполню свою жизнь, если надо убрать изъ нея стимулъ этого пл?нительнаго миража? – мы, мужчины, д?лаемся ужасно ненаходчивы, и втайн?, кром? стараго рецепта – «замужъ», р?шительно не знаемъ, что д?льно предложить… Да – по правд? сказать – и нечего… И – чтобы замаскировать свое незнанiе и неим?нiе зам?нъ – пускаемся въ хитрые обходцы, чтобы не сразу испугать васъ словомъ «замужъ». Но рано или поздно произнести его все-таки приходится, и все очарованiе нашихъ хитрыхъ обходцевъ исчезаетъ, и женщина видитъ, что она – все-таки стоитъ надъ омутомъ Брекекекса. Конечно, есть другой фортель: можно наговорить много красивыхъ словъ и громкихъ фразъ, можно продекламировать трепещущимъ голосомъ:

Иди къ униженнымъ,
Иди къ обиженнымъ,
По ихъ стопамъ,
Гд? трудно дышится,
Гд? горе слышится,
Будь первой тамъ…

Но в?дь это – «сильно, но неуб?дительно», какъ говорилъ одинъ русскiй отрокъ. «П?снь – все п?снь, a жизнь – все жизнь!». Женщина приходитъ къ намъ и спрашиваетъ: гд? мн? искать счастья? – a мы ей: какое теб?, матушка, счастье? – ступай къ униженнымъ, ступай къ обиженнымъ, ступай во всю эту юдоль плача и стенанiй, куда намъ, людямъ д?ловымъ, занятымъ, промышляющимъ, служащимъ и жуирующимъ, самимъ идти и некогда, и неохота. Вотъ твоя доля – вотъ теб? и все твое счастье! Вм?сто хл?ба – камень, вм?сто рыбы – зм?я. Н?тъ, миссъ Дэмби, спасибо, что вы меня оборвали. Лицем?рiе въ данномъ вопрос? такъ кр?пко прососалось въ наши души, что, заговоривъ, и самъ не зам?чаешь, какъ, нехотя, уже лицем?ришь. Лицем?рiе это вытекаетъ изъ того, что не любимъ мы женской самостоятельности, не любимъ и средствъ. дающихъ женщин? самостоятельность. На русской почв? изъ вс?хъ средствъ самостоятельности, обезпечивающихъ женщин? не прозябанiе, – этихъ-то сколько угодно! – но бол?е или мен?е безб?дное житье, пока надо серьезно считаться лишь съ однимъ: съ театромъ. И потому-то театръ особенно намъ ненавистенъ: онъ отнимаетъ y насъ женщину-рабу, самку, хозяйку, орудiе нашего комфорта, – и мы, кабы были не только сердиты, но и сильны, непрем?нно разрушили бы за это театръ. Но, такъ какъ мы только сердиты, то мы, продолжая ненавид?ть, маскируемъ, однако, приличiя радя, ненавистъ свою восхитительнымъ лицем?рiемъ. Мы, видите ли, ничего не им?ли бы противъ театра, противъ д?лежа нашими женщинами со сценою, но… театръ – такое ужасное м?сто! Это – вертепъ пьянства и разврата, дурныхъ словъ, дурныхъ мыслей, прiютъ продажныхъ мужчинъ и женщинъ, браковъ на сезонъ и т. д. Наши женщины, видите ли, глупы, наивны, – и, какъ глупыхъ и наивныхъ, Молохъ сцены моментально поглотитъ ихъ своею безпутною пастью и ассимилируетъ всему своему безобразному содержимому. Спасемъ же нашихъ женщинъ отъ всерастл?вающихъ кулисъ! Пусть он? пл?сн?ютъ въ нашемъ омут?, a не въ театральномъ… подъ нашею опекою, по нашей вол?, a не по своей собственной, за свой страхъ и рискъ! Спасемъ, и – ц?почку на шею, a ц?почку – въ колечко, a колечко – винтомъ на ст?нку. Сиди, моя радость, и будь счастлива! Можетъ быть, на своей ц?пур? ты одур?ешь отъ скуки, отъ тяжкой тоски рвущихся на волю талантовъ, безплодно закопанныхъ въ землю, отъ стыда за свое рабство – такое же лицем?рное, какъ лицем?рили съ тобою твои ласковые поработители. Зато… это ли не счастiе? – л?тъ черезъ двадцать пять веселаго сид?нiя на нравственной ц?пур?, ты – опошл?вшая, оглуп?вшая – умрешь съ репутацiей «порядочной женщины»… и эта репутацiя достанется теб? даромъ и останется при теб? даровымъ приложенiемъ, «премiей къ изданiю» твоего супружества, неотъемлемою, хоть ты перем?ни сто любовниковъ! Тогда какъ – будь ты актрисою, то, хотя бы ты не им?ла ни одного, – ой-ой-ой! Какою дорогою ц?ною, какимъ унизительнымъ и долгимъ испытанiемъ ты обязана y насъ, Брекекексовъ, купить себ? снисходительное признанiе твоихъ правъ на репутацiю честности! Ты умрешь, и водяники оросятъ твой прахъ слезами: «Квараксъ! брекекексъ!.. покойница заблуждалась въ юности, но, подъ нашимъ мудрымъ влiянiемъ, исправилась къ зр?лымъ годамъ и стала истиннымъ украшенiемъ нашей спокойной, мирной, зеленой тины. Увы! Кто будетъ теперь поить меня утреннимъ кофе съ густыми сливками? Кто будетъ покорно слушать правила житейской мудрости брекекексовъ – Домострой XIX в?ка – денно и нощно льющейся неугомоннымъ потокомъ филистерскихъ максимъ изъ самодовольныхъ устъ моихъ, устъ хозяина и домовладыки, на пользу и ут?шенiе любящей супруги, чадъ и домочадцевъ? На чью н?жную грудь склоню я, возвратясь изъ департамента, свою, утомленную отношенiями за нумеромъ такимъ-то и предписанiями за нумеромъ этакимъ-то, глубокомысленную голову? Съ к?мъ буду продолжать славыый родъ свой, дабы и впредь болото наше не оскуд?вало брекекексиками?.. Увы! Н?тъ ея, неукоснительной исполнительницы вс?хъ означенныхъ великихъ функцiй въ теченiе ц?лыхъ двадцатипяти л?тъ, пром?нявшей на функцiи эти и свое дарованiе, и обусловленную дарованiемъ самостоятельность – свободу вольной птицы… Н?тъ ея! Увы! брекекексъ! брекекексъ! брекекексъ»!.. Есть y васъ талантъ?

Актриса. Не знаю. Знаю лишь, что я глубоко чувствую то, что играю. Мн? весело, когда я см?юсь съ изображаемымъ мною лицомъ, и я плачу настоящими слезами, когда роль велитъ плакать.

Фельетонистъ. Вы еще не усп?ли возомнить себя ни новою Дузэ, ни Ермоловой?

Aктриса. Конечно, н?тъ.

Фельетонистъ. А – въ мечтахъ своихъ – конечно, уже рисуете себ? ихъ карьеру?

Актриса. Говорятъ, будто плохъ тотъ солдатъ, который не над?ется быть генераломъ. Над?юсь и я, что, если останусь на сцен?, то не для того, чтобы в?чно быть въ солдатахъ. Но – даю вамъ честное слово – о фельдмаршальскомъ жезл? пока не мечтаю, да и не знаю, буду ли мечтатъ. Я чувствую въ себ? способности къ сценической д?ятельности, но велики ли он?, н?тъ ли – сама того не знаю. Думаю, что не очень велики.

Фельетонистъ. Вы молоды, красивы, y васъ, какъ y Корделiи, «тихiй, н?жный голосъ – большая прелесть въ женщин?». Вы умны и образованы. Вы любите театръ. Вы любите т?хъ, кого играете, и переживаете – хорошо ли, дурно ли, ум?ло или наивно – другой вопросъ, но переживаете своимъ «я» ихъ судьбу. Сложится ли изъ этихъ данныхъ «талантъ»? Не знаю. Но – по сотнямъ прим?ровъ – знаю, что если женщина вступаетъ на сцену не въ твердомъ самомн?нiи немедленно заткнуть за поясъ вс?хъ Дузэ, Ермоловыхъ, Федотовыхъ, Савиныхъ, Саръ Бернаръ, то вашихъ данныхъ достаточно, чтобы стать зам?тнымъ, полезнымъ и симпатичнымъ явленiемъ во всякой драматической трупп?. A дальн?йшее – д?ло практики и любви къ своему призванiю… Разъ есть призванiе – оно выведетъ васъ сквозь вс? тернiи тяжелой театральной карьеры невредимою и усовершенствованною. Per angusta ad augnsta, per aspera ad astra. A тернiй много… хотя, разъ ужъ мы отбросили въ сторону всякое лицем?рiе, все-таки меньше, ч?мъ пугаютъ молодыхъ неофитовъ сцены ихъ доброжелатели изъ «публики» – родные, знакомые, друзья, женихи.

Aктриса. Вы думаете?

Фельетонистъ. Да. Я самъ былъ актеромъ – и хорошо помню сцену. Мн? пришлось пережить ужасный сезонъ, полный и безденежья, и безквартирья, и ссоръ всей труппы между собою, и газетной ругани ради ругани… Ухъ, какъ жутко было! Такъ жутко, что, едва кончился этотъ сезонъ, я не нашелъ въ себ? достаточно любви къ сцен?, чтобы сохранить мужество къ продолженiю театральной каръеры, и ушелъ отъ нея навсегда къ новому роду д?ятельности. Но в?дь ушелъ одинъ я, – потому что мало любилъ, тянуло къ другому. A было насъ въ этой страд? сорокъ челов?къ: вс? молодые, – и не отбросъ какой-нибудь: образованныя женщины, интеллигентные юноши. И вс? они до сихъ поръ – кто не умеръ – живутъ театральнымъ трудомъ, хотя случалось, конечно, переживать имъ не одинъ ужасный сезонъ и посл? нашего ужаснаго, и большинству было куда уйти отъ неудачной карьеры. Сл?довательно, во-первыхъ, не такъ страшенъ чортъ, какъ его малюютъ, а, во-вторыхъ, крута гора, да забывчива. Теперь, миссъ Анна, – если вамъ угодно, посл?дуйте прим?ру вашего прототипа въ мелодрам? «Кинъ»: закройте лицо вуалемъ, потому что я буду говорить о вещахъ щекотливыхъ: о главномъ пугал? филистерства противъ сценической богемы – о закулисной безнравственности. Брекекексы разсказываютъ о ней ужасы. Говорить, что за кулисами царятъ монастырскiе нравы, было бы пошло. Но что безнравственность д?ятелей сцены опять-таки чортъ, рисуемый страшн?е настоящаго своего вида; что безнравственность эта на три четверти своей бол?е показная, ч?мъ д?йствительная, – это я осм?ливаюсь утверждать категорически. Актеры и актрисы – великiе пустословы на легкомысленныя темы, и отъ этого св?тъ ув?ренъ, что они и пустод?лы, a между т?мъ y большинства этихъ пустослововъ умъ и сердце гораздо лучше и чище ихъ языка. «Языкъ болтай, голова не знай», какъ говорятъ татары. Утверждаю также, что наибол?е разлагающiй нравственную атмосферу кулисъ элементъ – не сами артисты и артистки, но публика. Эти «мышиные жеребчики», которымъ доставляетъ наслажденiе вид?ть въ каждой актрис? или уже готовую кокотку, или женщину, готовую пасть, но не падшую лишь потому, что – дура! не понимаетъ своего счастья и ломается. Къ чести русскихъ актрисъ можно см?ло утверждать, что подобныхъ умныхъ «дуръ» на сцен? становится все больше и больше: интеллектуальный уровень русской актрисы поднимается съ года на годъ, a вм?ст? съ нимъ поднимается и защитоспособность ея противъ грязныхъ соблазновъ грязныхъ людишекъ. Что касается своего брата, товарища-актера, то… опять-таки см?шно было бы ув?рять васъ, будто за кулисами живутъ лишь Кины, Сюлливаны, да Геннадiи Несчастливцевы. Скажу больше: Кины наши, къ сожал?нiю, т?мъ и разнятся отъ настоящаго, что – по большей части – изъ двухъ составныхъ частей Кина – генiя въ нихъ н?тъ, a безпутства – сколько хочешь. Но закулисная грязь им?етъ одну хорошую сторону: она липнетъ лишь къ т?мъ, кто хочетъ или позволяетъ обл?пливать себя ею. Что говорить! жертвою закулисныхъ Донъ-Жуановъ погибла не одна чистая д?вушка, наивно мечтавшая вид?ть въ театр? что-то въ род? Олимпа, a въ разныхъ Звонскихъ-Лелевыхъ, Гремиславскихъ-Бакенбардовыхъ – полубоговъ… Но, во-первыхъ, зач?мъ же быть наивною? Наивность – товаръ, который надо оставить за порогомъ храма искусства, вым?нявъ его на голубиное незлобiе пополамъ съ зм?иною мудростью. На то и щука въ мор?, чтобы карась не дремалъ. Во-вторыхъ, неужели въ обычной, не закулисной жизни нахалъ-ловеласъ такая р?дкость? неужели мало д?вушекъ и женщинъ, никогда не мечтавшихъ о сцен?, пропадаетъ въ объятiяхъ Frauenj?ger'овъ своего круга? Разница лишь въ томъ, что меньше огласки: актриса – слишкомъ зам?тный центръ общественнаго вниманiя, и пятно на ея репутацiи выд?ляется черн?е и р?зче пятна на репутацiи всякой другой женщины. Въ-третьихъ, если Богъ дастъ вамъ попасть въ мало-мальски порядочную труппу, помните, что д?вушка всегда найдетъ въ ея сред? не одну охранительницу и не одного охранителя своей нравственной свободы и женской чести – охранителей безкорыстныхъ, безъ заднихъ личныхъ видовъ, – просто по рыцарству и по жалости къ одинокому молодому существу. Геннадiй Несчастлицевъ, суфлеръ Нароковъ и пьяный Трагикъ въ «Талантахъ и поклонникахъ» – не ми?ы. Бываютъ, конечно, и лицем?рные рыцари-волки въ овечьей шкур?, но, право, р?же, ч?мъ можно бы ожидать. Вообще сцена прiучаетъ думать о людяхъ лучше, ч?мъ раньше ихъ считали: на ней иной разъ хорошiе люди д?лаютъ внезапныя подлости, но зато не р?дкость и внезапный подвигъ чести со стороны челов?ка, вс?ми ославленнаго за подлеца. Въ хорошихъ труппахъ есть корпоративное благородство, не позволяющее нахаламъ изъ своей братiи обижать «малыхъ сихъ». Въ-четвертыхъ, наконецъ, сами закулисные Frauenj?ger'ы можетъ быть, именно, въ сознанiи всего сказаннаго раньше – гораздо чаще упражняютъ свои донъ-жуанскiе вкусы и способности вн? кулисъ, ч?мъ въ своемъ обществ?. В?дь y болъшинства изъ нихъ – въ трупп? – всегда есть какая-нибудь постоянная, долгол?тняя привязанность, въ законномъ ли брак?, въ сожительств? ли maritalement, совм?стительство съ которою новаго закулиснаго романа неудобно… да и предъ своими сов?стно. Н?тъ – в?рьте мн?: падаютъ за кулисами, какъ и во всякомъ другомъ кругу, только т? д?вушки, которыя сами захот?ли упасть или уже такъ глупы, такъ слабохарактерны и запуганно-робки, что сами же, какъ агнцы, ведомые на закланiе, пошли подъ ножъ, даже не дерзая защищаться отъ мужеской наглости, отъ атаки нахрапомъ. Такова ужъ, молъ, видно, моя судьба, такъ тому и быть. Подобные типы – не р?дкость, но въ какой сред? ихъ н?тъ?!. Кулисы ли ихъ губятъ? Гд? бы и ч?мъ бы они ни были, волкъ на ягненка всегда найдется. Были бы ягнята, a волки будутъ. Ergo – не сл?дуетъ быть ягненкомъ, и я очень радъ, что ваши прекрасные глаза говорятъ мн?, что вы не изъ овечьей породы! Главная же опасность для ц?ломудрiя актрисы, повторяю, не по ту сторону. рампы, а по сю. Она сидитъ въ первыхъ рядахъ креселъ, воплощенная въ Великатовыхъ (хорошо еще!), Дулебовыхъ, Кикиныхъ, Вожеватовыхъ, во вс?хъ этихъ господахъ, для которыхъ актриса всегда будетъ заслонена красивою женщиною, a въ женщин? – духовная красота, «изъ тонкихъ парфюмовъ сотканная», красотою куска мяса, флакона, содержащаго эти парфюмы. Не водитесь, не панибратствуйте, по возможности – съ публикою, хотя бы это и отозвалось на вашемъ вн?шнемъ усп?х?. В?рьте: отзовется только на вн?шнемъ. Ми?ъ, созданный антрепренерскимъ усердiемъ предъ провинцiальными сильными мiра сего, – будто артистка, ужинающая и пьющая шампанское въ компанiи городскихъ тузовъ, выгодна для театра и, обратно, будто нравственная опрятность и щепетильность актрисы вредна ему. Настоящими любимцами всей публики бываютъ только честныя женщины, не торгующiя собою ни прямо, ни косвенно: все остальное – труха и мишура! Гд? антреприза становится на начала фаворитизма y лысинъ партера, б?гите оттуда: хотя бы на репертуар? стояли Шекспиръ и Шиллеръ, – вы уже не въ театр?, вы уже въ кафешантан?. A кафешантанъ, хотя бы въ маск? драмы, – смерть и смрадъ. Гробъ повапленный, въ которомъ сгниваетъ талантъ.

Не бойтесь сплетенъ и дурныхъ слуховъ о себ?. Это неизб?жно. Вы – актриса. Вспомните, что еще недалеко отъ насъ время, когда актрисамъ церковь отказывала въ христiанскомъ погребенiи, когда актеръ, во мн?нiи общества, былъ бродяга, a артистка – продажная женщина. Вспомните не съ горечью, но съ удовольствiемъ, потому что именно лишь удовольствiе можно испытать, проб?гая взглядомъ быструю эволюцiю артистическаго сословiя per aspera ad astra. Никакая революцiя не могла возвысить званiя актера такъ значительно и быстро, какъ возвысилось оно – само собою, путемъ мирной потребности эстетической – въ какiя-нибудь сорокъ, пятьдесятъ л?тъ. Но прошлое оставляетъ свою отрыжку и въ потомств?, и къ актрис? больше, ч?мъ къ кому-либо, идутъ старыя слова Гамлета: «будь чиста, какъ сн?гъ, холодна, какъ ледъ, – людская клевета не пощадитъ тебя»! Если вы станете возмущаться всякою клеветою, которая прокатится вокругъ вашего имени, y васъ не хватитъ ни времени, ни нервовъ ни на что другое. Тогда лучше не д?лайтесь актрисою. Это законъ, и законъ непреложный. На васъ наклевещетъ соперница, наклевещетъ отвергнутый поклонникъ, наклевещетъ мышиный жеребчикъ, наклевещетъ продажный рецензентъ, которому вы не протянули руки для поц?луя, наклев…

Входитъ мальчикъ изъ типографiи.

Малъчикъ. Пожалуйте фельетонъ: типографiя сердится.

Актриса. Боже мой! Это я васъ задержала… Простите меня: я ухожу…

Фельетонистъ. Прощайте, миссъ Анна… если ужъ только подъ этимъ именемъ долженъ я знать васъ. А, на прощанье, запомните вотъ что. Когда вы вошли, я, жал?я вашей молодости, хот?лъ отговорить васъ отъ сценической карьеры, a кончилъ т?мъ, что прочелъ ей апологiю. И… должно быть, такъ оно и надо: инстинктъ иногда работаетъ справедлив?е и здрав?е разсудка. Ступайте на сцену! Она – не радость, она – полуд?ло; но лучше ея все-таки пока ничего н?тъ y женщины. Женщина всюду раба или возовая лошадь, едва вырабатывающая отъ сердобольныхъ хозяевъ-мужчинъ вязанку с?на для своего пропитанiя, и только на сцен? она царица. «Ты войдегаь на сцеиу королевой, да такъ и сойдешь съ нея королевой» – это Несчастливцевымъ хорошо сказано. Можетъ быть, скоро настанетъ время, чго женщин?, которой страшна безлюбовная семья, найдется на Руси и другая д?ятельность, бол?е плодотворная, можетъ быть; будетъ возможность указать ей другiе пути, бол?е сцены ц?лесообразные и полезные для нея самой и для другихъ. A пока… вы знаете:

Ключи отъ счастья женскаго —
Отъ вашей вольной волюшки
Заброшены, потеряны
У Бога Самого…
Какою рыбой сглонуты
Ключи т? запов?дные,
Въ какихъ моряхъ та рыбина
Гуляетъ, – Богъ забылъ!

И, пока ключи эти не найдутся, сцена всегда останется золотымъ сномъ, Fata Morgana женскаго воображенiя, потому что сцена – воля, a воля – надежда счастья… И неужели надо – да кто же будетъ такъ подло-жестокъ? кто же посм?етъ? – запретить женщинамъ даже вид?ть золотые сны, даже грезить воздушными замками, гд? живетъ, улыбаясь хоть р?дкимъ своимъ избранницамъ, румяная фея свободы и усп?ха?

    1897.