Покаяние Филиберта, или Как и почему рыцарь сделался портным

– Добро пожаловать. У меня в списке стоит твоё имя, Филиберт. Я давно ожидаю тебя.

– А кто ты такой? – спросил Филиберт.

Серьёзный человек отвечал:

– Меня зовут Виргилий. При жизни я был языческим поэтом; простой народ на земле считает меня волшебником; а здесь я управляю этим местом скорби и покаяния.

– Брр… – поморщился Филиберт де-Мальтебрён. – Не во гнев тебе будь сказано, живал я в лучших усадьбах. Здесь-то, значит, и суждено мне вековать свой век? Очень уж не весело у тебя в гостях, почтенный Виргилий. Ты, сдаётся мне, человек разумный и добрый. Будь другом, скажи: нет ли у вас тут какой лазейки – проюркнуть в рай? Мне, сказать по правде, туда гораздо больше хочется…

Виргилий покачал головою.

– Зачем тебе лазейка? Ты можешь перейти отсюда в рай и большими воротами; только это надо заслужить, а, чтобы заслужить, нужно время.

– А когда это может быть?

– Когда изгладится и забудется зло, которое ты совершил на земле, и смоются пятна, которыми ты осквернил свою совесть.

И отвёл Виргилий рыцаря на высокую гору, и показал ему глубокую долину, а в ней множество людей, больных, испуганного и голодного вида, избитых, окровавленных, босых и нагих.

– Узнаёшь ли ты этих людей, лишённых даже одежды?

– Мне кажется… – пробормотал Филиберт. – Да, это, несомненно, так… Между ними я вижу кое-кого из тех, которых я жёг на кострах, лишал крова и выгонял околевать в пустыню…

– Ты не ошибаешься, – строго сказал Виргилий. – Это – призраки бедняков, которых братья их, – и ты в том числе, Филиберт, – преследовали за их веру. По насилию и безумной жестокости твоей и подобных тебе, они наги и дрожат от холода. Ты закрывал глаза на бедствия их при жизни. Теперь они всегда останутся с тобою и ты будешь видеть их всюду и всегда, куда бы ни обратил свои очи. Так решил о тебе Господь, и я исполняю его повеление.

– Брр… – повторил, нахмурясь, Филиберт. – Чем вечно любоваться этими тощими скелетами, мне больше нравится кипеть в смоле. Уж хоть бы они сколько-нибудь приоделись!

– Одень их, – ласково молвил Виргилий, – одень их собственными своими руками, Филиберт, и, быть может, тогда и тебе улыбнётся милосердие Господа.

– Что? Мне рыцарю, сделаться портным и работать на неверных, еретических мертвецов?!

Страшно вскипел Филиберт. обругал Виргилия, хуже чего нельзя, и пошёл прочь. Обошёл всё чистилище, разыскивая по стенам лазейку в рай, не нашёл ничего и вернулся к языческому поэту.

– Стало быть, так мне и сидеть здесь у тебя, покуда не отпустишь?

– Я уже говорил тебе.

– Да… говорил… Помню я, помню… И от мертвецов этих тоже никак нельзя меня освободить?

– Нельзя, Филиберт, если ты сам им не поможешь.

– Ужасно они мне надоели, Виргилий. Воют, дрожат, зубами стучат, синие… Нагота их мне душу переворачивает… И страшно, и жалко…

– Одень их, и ты не будешь видеть их наготы.

– Да я, брат любезный, пожалуй, уж и готов бы, но, ведь, надо шить, а шить то я не умею…

– Выучись, – сказал Виргилий.

– Притом, такое множество людей… Эх, кабы я знал, что придётся мне на них в чистилище портняжить, убивал бы их много меньше!.. Откуда я теперь возьму материи, чтобы всех одеть?

– Я вижу на тебе рыцарский плащ. Он имеет чудесное свойство. Сколько бы ни резал ты от него материи для бедняка, она будет возрождаться, пока ты не оденешь последнего из этих несчастных.

– Вот хитрая штука! – сказал рыцарь, снимая с себя плащ. – Не знал! А нитки?

– Разве нет на тебе кафтана, рубахи и шароваров? Преврати их в нитки, и тебе достанет их на весь твой долгий труд.

– Но мне нужен огромнейший запас иголок.

– Ты настругаешь их из своего меча и кинжала.

– Мне нужны ножницы, утюг, пуговицы, весь портняжий приклад.

– Ты смастеришь их из своего шлема, кольчуги, пояса, рукоятки меча.

– Гм… всё это очень находчиво с твоей стороны и, может быть, по вашему, по здешнему, выходит и прекрасно… но, послушай, Виргилий! Ведь, если я всё с себя сниму, то сам останусь голый…

Виргилий строго посмотрел ему в глаза и сказал:

– А они разве одеты?

Рыцарь потупился, покраснел и махнул рукою:

– Будь по твоему… Шить, так шить, только бы не мучили эти… Сажусь!.. Давай!..

– А чтобы ты не скучал за работою, – говорит Виргилий, – вот тебе товарищ!

И подводит того самого сарацина, который под Акрою распорол Филиберту живот. Потому что, не успел Филиберт ещё испустить дух, как и сам сарацин подвернулся под тяжёлую руку короля Ричарда Львиное Сердце, и тот раскроил его мечом надвое, от темени до самого седла.

Филиберт обрадовался сарацину, сарацин – Филиберту: хоть и были врагами, а всё-таки знакомые уже люди и боевые товарищи. Оба удивились, что видят друг друга и очутились в одном месте.

– Ты за что здесь? – воскликнул сарацин.

Филиберт вздохнул, и говорит:

– За то, что пролил много крови неверных. А ты?

Сарацин вздохнул:

– За то, что пролил много крови христиан.

Но Виргилий сказал им:

– За то, что вы оба пролили много человеческой крови, не позволяя людям славить Бога по их совести и как они хотят.

И сидят Филиберт с сарацином на горе в чистилище, поджав под себя ноги калачиком, по-портновски, и шьют, шьют, шьют. Когда у них готова одежда, они бросают её с горы в толпу нагих призраков, что в долине. И, когда видят, что ещё один из призраков получил одежду, в этот день им легче терпеть тоску чистилища, и сумерки его для них светлее, и они уповают, что когда-нибудь Бог простит их и откроет им рай. Филиберт поглядит на сарацина, сарацин – на Филиберта, оба улыбнутся, – и, опять, отмерив материи ещё на одежду, сгибаются над работою и шьют, шьют, шьют…

notes