Так и стоим, держит Валенсия и спокойна, знает, что будет. И дождалась:
– Вот. Полюбуйся.
Элизабет встает как ни в чем не бывало, бодро даже, и на нас оглядывается, на зрителей своих. И пальцем погрозила, что номер не прошел. По коридору устремляется, на поезд скорей. Еще, обернувшись, на прощание воздушный поцелуй посылает.
Валенсия от поцелуя в ярость приходит:
– Чтоб ты сдохла!
И идем с ней молча. Но, не сговариваясь, тут же разворачиваемся и бросаемся за Элизабет следом.
14
Куда! Стой! Я номера ее не знаю! Подожди!
Это я от Валенсии отрываюсь, а она мне в спину напрасно кричит. Зовет, просит, но я все быстрей и быстрей наоборот. По коридорам от нее, лестницам, только не отстает, нет. Тогда за угол встаю, затаился. И проскакивает мимо, не заметив. Всё.
К Элизабет ломлюсь, а дверь открыта.
– Ду, вопрос решенный.
– Не сомневаюсь.
– Я не буду танцевать, не буду.
– Понятно.
– Ты видишь, что меня уже нет?
На самом деле Элизабет есть, но делает все, чтобы не было. Чемодан раскрытый посреди номера, мечась, она вещи в него забрасывает.
– И что ж пришел, если все понятно?
– Ты дверь оставила, чтоб пришел.
Блузку с себя долой, юбку, и бегает в спешке, переодеваясь. В трусах одних и в лифчике, не стесняется, я не в счет.
– Понятно, что непонятно, Ду. Скажи, ты чего вдруг такой?
– Какой?
– Счеты, что ли, с жизнью?
– Ясней давай.
– На сцену за смертью лезешь, куда ясней. Под бандонеоны решил?
– Уж лучше, чем в скорой помощи.
– Давно у тебя?
– Еще ясней, Элизабет?
– Про инфаркт, еще если.
– Месяц.
– По счету какой? Первый, второй, какой? – Пальцы даже загибает, не ленится. – Или?
– Смешно ты пальцами.
– Я спросила.
– Или. Элизабет, откуда знаешь?
Удивляется:
– Да все всегда всё знают, откуда – непонятно. “Шератон” вон весь. Последний танец Какаду.
Радуюсь я:
– И снова знаменит?
– Весь в лучах славы.
Подошла и спиной встает, чтобы лифчик расстегнул, свитер в руках наготове.
– Не разучился?
– Посмотрим.
– Ду, надоело жить?
– Я от себя это гоню.
Оборачивается, грудь тяжело мне на ладони падает.
– Нет, Элизабет, не надоело.
– Сожми тогда, что ж ты?
– А родинки, родинки?
– Убежали.
И снова спиной уже ко мне, не понимаю:
– Застегни.