Не сгорит эта сталь

– Прошу пана торговца, соблюдать приличия и не оскорблять моих людей.

– Лудэй?! Да это ослы, а не…

– Достаточно, – оборвал Шато. – Васька, дуй в казармы, возьми человек восемь. Разгружаем повозку. Товары на склад под охрану, ворота запираем. А ты, Губа, – адресовался он к часовому, открывшему стрельницу, – у тебя два дежурства вне очереди.

Брови солдата одна из другой, будто наперегонки, поползли вверх.

– Так же, за нарушение уложения крепости, лишаешься жалования за одну седмицу.

– Да это ж!.. Пошто ж? – по-детски вытянув губу, вопросил он.

– Разгружать?! – теряя дыхание, возопил торговец. – Да кто вам позволит разгружать?! Прикасаться к мой обоз! Мой! Вы, русоголовые с-собаки!

– Данное имущество в представленной позиции не позволяет закрыть барбакан, что ставит твердыню под угрозу. Врата отводной стрельницы запираются на ночь и не открываются до утра. Руководствуясь уложением крепости Серый Камень, я обязан предпринять все меры для восстановления оборонительной способности засечных сооружений, – отчеканил Шато.

– Ослы! Какой еще оборон?! От ваша тупость нужно оборонять! Только тронуть!

Торговец еще недолго пререкался с помощником и не успокоился, даже когда вокруг «телэги» столпился десяток подоспевших солдат и еще несколько зевак, привлеченных шумом. Шато терпеливо использовал запомнившиеся ему приемы из недавно прочтенной книги «Об искусстве разговора в различных жизненных ситуациях», написанной халифатским ученым Аль-Бируни?. Книгу, а точнее ее рукописный перевод, он брал напрокат у лавочника из Остока. Цена была сумасшедшей: четыре алтына – плата за месяц и еще восемь рублей пришлось оставить в залог!

Дорогая книга не помогла. Этому Тим весьма огорчился, потому как советы в ней были изложены очень даже, как ему казалось, разумные. И теперь, к своему стыду, он был вынужден применить грубую силу, просто отдав солдатам приказ на разгрузку телеги.

Сверху спрыгнули наемники торговца и, побрякивая оружием, преградили путь солдатам, а случайная неприятность грозила перерасти в поножовщину. И всё из-за того, что один не очень талантливый офицер не смог за отведенный месяц должно изучить труд уважаемого Аль-Бируни.

– Не сметь! – топнул торговец, плеснув грязь под сапогом. Цвет его лица не угадывался во мраке, однако на виске вздулась узорчатая венка. – Не подходить! Да вы понимаешь, кто я?! Да одно мое слово вашему князьку, и вы все с голым крупом пойдете из своей никчемной службы, даже моргнуть не успеть! Вы! – обратился он к наемникам, но почему-то не на своем языке, а на местном. – Приказываю убивать! Любого, кто приблизится!

Вид у троих был грозный, понятно, что это были не новички в своем деле, однако даже эти не имели желания влезать в драку с целым гарнизоном солдат-пограничников. Шато уложил левую руку на эфес меча и подступил вплотную к наемникам. Поднял каменный взгляд. Те осмотрели офицерика в чудном доспехе, затем десяток солдат, без приказа выстроившихся идеально ровной линией за спиной у первого. Переглянулись. Расступились вопреки наказу. Шато качнул головой, приказав приниматься за разгрузку.

– Вы, все! О-ох, – исходил торговец, – подобное оскорбление моего древнего рода не сойдет с рук. Уж я всё доложу вашему голове, а потом!.. – он ощерился, а указательный палец яростно рассек воздух, предрекая последствия настолько страшные, что даже озвучивать их было опасно.

Затем пан торговец с чего-то приказал возничему распрячь одну из лошадей подводы. Наспех снарядив запасное седло, торговец запрыгнул верхом и умчался из крепости прямо в ночь, через пустырь, даже не оставив растерявшимся подчиненным наказа относительно столь ценного груза. Будто бы собирался прокричаться за стенами крепости и вернуться, но стремительный бой удаляющихся копыт сообщал, что возвращаться представитель древнего рода не планирует. И такой поступок выглядел уж очень странно, даже для иноземца.

***

Время ушло за полночь, а морось в небе всё не кончалась. Вершки редкого карликового полесья едва вырисовывались в черноте пустыря. Двое дозорных на башне Анна, расположившись на лосиных шкурах, глядели во тьму.

– Хоть глаз коли, – буркнул один, растянувшись по сырому зубцу башни. – Вот че нам тут сычами сидеть кажную ночь?

Второй, Федька, ответил:

– Смотри давай. Кого проглядишь, Тимофэ наш Шато с тебя так шкуру спустит, не отрастишь.

– Суровый он у нас.

– Да по мне лучше суровый, чем тупой.

Загоготали.

– Тс-с, видел?! – вдруг оборвался первый, перегнувшись через мерлон.

– Чего там? – напрягся Федька, тоже вглядевшись в слепую пустоту под стенами.

– А… пожуй через плечо! – заржал тот, легко треснув товарища в затылок.

– Дурья ты башка, – отмахнулся Федька и прилег, откинувшись на шкуре.

Он устремил взгляд в смоляное небо, которое совершенно не меняло цвет в зависимости от того, открыты глаза или нет. Жалко. Звезды Федьке нравились. Как-то давно в Серый Камень заходил бахарь, бродячий сказочник. Поведал, что звезды на небе – это славные предки рода людского, которые глядят с высоты на своих сыновей да оценивают, праведно ли те себя ведут, мудро ли живут, до?лжно ли оставленное наследство берегут. Но это и так всё знали, не удивил седобородый. Хотя рассказывал красиво, нараспев. А еще говорил, что звезды, они настолько далеко, что если божьей милостью по воздуху пешком пойти, то и за целую жизнь до них не дойдешь! Вот как далеко. «Ей же болтун», – улыбнулся солдат. Чего до них идти, до звезд-то? Ладно сейчас затянуло всё, а в ясную-то ночь глянешь в небо – вон они, горят, хоть в карманы собирай. Ну, не близко, да. Но, если взаправду по воздуху зашагать, уж к утру б точно обернулся.

«Хосподи, хорошо-то как», – выдохнул Федька, наслаждающийся уютным шорохом летнего дождя, даже и без звездного неба. Нравилось ему служить солдатом. В тысячу раз лучше, чем плугом землю ишачить: и тебе харчи, и тебе жалованье. Не жирно, но зим за двадцать, глядишь, и на собственный надел накопишь. А хочешь – не копи, живи в удовольствие, поди узнай, когда Господь приберет. На тот-то свет мошну не заберешь. Одна беда в солдатской жизни – иногда приходится воевать. Федька в настоящем бою всего раз был. Схлестнулись с западным отрядом каких-то ягеллонов, если он правильно название запомнил. В общем, армией князька, что недалеко от этих земель обитает. Сеча была мама дорогая! Эти ягеллоны в железных доспехах как на конях припустили против их пехотного строя, так живьем полстроя и переехали. Народу полегло столько, что потом два целых дня хоронили. А Федьку ничего, уберег Господь.

– Э! А вон там, – не к месту шепнул стражник, опять выдернув из интересных мыслей.

– Отвянь.

– Да правда! – повторил тот тревожно и ткнул пальцем в темноту под стеной.

Мечтатель поднялся и напряг глаза, но разглядеть кого-то в чернеющей пустоши было невозможно.

– Да не высовывайся!

Во мраке виднелся лишь первый ряд черных стволов карликовых деревьев на фоне такой же черной земли, как вдруг сбоку донесся сдавленный выдох. Дозорные разом перевалились через зубцы с другой стороны башни. На прилегающей стене трое солдат с бердышами – всё по уставу. Однако двое стояли совсем уж близко друг к другу, чего по правилам быть не должно.

– Ниче не видать, слышишь? Погляди, они там обнимаются что ли, иноходцы? – захихикал башенный стражник.

И тут одна из теней вырвалась из объятий другой. Нет! Вывалилась, брякнув железным шеломом.

– Сами проверим или Шато позвать?

На голос тень внизу обернулась, совершив взмах руками. Федька, потянулся к шлему, что лежал тут под ногами, и начал:

– Дурак, тревогу труби… – как голова его дернулась, что-то туго стукнуло, а сам Федька упал.

Другой стражник замер не понимая. Позвал. Присмотрелся, а Федька-то мертвый совсем лежит: короткая стрела для самострела торчит одними перьями из виска, а в руках железный шлем. Не успел надеть.

Стражник только вжался за зубец, как наконечник еще одной стрелы царапнул по камню, выбив окалину, и свистнул где-то над башней. Сердце зашлось. Стражник цапнул с Федькиного пояса тревожный рог, придавил мундштук к губам и протрубил всей грудью в черное небо.

В ответ в бастионе тут же взволновался колокол. По внутренней площади потекло незримое движение. Немногие гражданские поспешили запереть дома, а во двор выбежал Шато в полных доспехах – так и не ложился. Во дворе разожгли жаровни, разбавив сырую тьму жидким светом.

Фигуры и тени суетливо метались в полумраке, как вдруг Тим краем глаза уловил движение. Рефлексы, точно чужая рука, вздернули щит, и на тот пришелся звонкий удар! Повинуясь обретшим свою волю мышцам, Шато ударил мечом в ответ. Противник вскрикнул и тут же захлюпал. Шато резко одернул меч, чтобы не получить по выставленной руке, но враг уже выронил оружие.

Распростертый на земле человек был одет кольчужный доспех, и Тим не без удивления опознал в нём одного из наймитов торговца, который покинул крепость, не побоявшись в одиночку ускакать через глухие земли. Вот теперь поступок иноземца обрел ясность. Тим огляделся и увидел еще нескольких дозорных на стенах, которые уже вступили в бой с лазутчиками, но ясно, что внезапная атака противника срывалась.

– Много их внутри? – спросил Явдат, подбежав к Шато. Он на ходу накинул толстый боевой кафтан и пристроил на руку высокий миндалевидный щит.

– Думаю, не очень, дозор вовремя среагировал. Солдаты! Сбор! – выкрикнул Шато. – Явдат, черт тебя, опять с голой грудью на копья! Надень ты хоть кольчугу.

– Конечно, милый! Сейчас отлучусь во свои покои, а потом, при параде, поприветствую налетчиков в их новой крепости, – изобразил он кривоватый поклон. Затем оглянулся, и взгляд его взлетел вверх. – Ох, п…

Явдат бранных слов не любил, но тут вырвалось само. На Анне, самой высокой башне укреплений, возжегся костер, в свете которого над мерлонами замерцал сиреневый штандарт с белой птицей, вроде ласточки или стрижа. Неизвестный символ, то ли родовой знак взбунтовавшегося боярина, то ли штандарт наемного отряда, сейчас не важно, главное, что одна башня уже взята, а это мостик к скорейшему поражению.