Запад – Восток. Красным по белому. Альтернативная сага

Я положил перед ним составленный Лениным вопросник, и предупредил, что ответ нужен не позднее чем через два дня.

– Хорошо, – ещё раз произнёс Сталин, – к твоему отлёту ответы будут готовы.

– Как к моему? – вырвалось у меня. – Это что, опять лететь мне?

Сталин усмехнулся в усы.

– Мы тут посоветовались, и решили, что более надёжного связного между Лениным и Совнаркомом, чем нарком ГБ, не найти!

– Ничего, сдюжишь! – сказал Васич.

– Мишку будешь навещать! – сказала Ольга.

– Бедненький ты мой… – сказала Наташа. Одна она мне и посочувствовала.

Ольга

– Только не подумай, что я пришла обмывать твои генеральские погоны!

– Да ничего я такого не думаю, – пробурчала я, пропуская Сашку в прихожую.

Честно говоря, пускать её не сильно-то и хотелось. Вчера обмывали моё генеральское звание. Вроде бы и скромненько. Вот Васич с утра подорвался на работу, а я отзвонилась дежурному, сказалась больной. Надеюсь, подчинённые отнесутся к моей хворобе с пониманием. Похмелье на Руси завсегда вызывает уважуху. Только это что же получается: я одна вчера и наклюкалась? Ладно, Глебушка мать такой не видит. Нету сладенького моего дома, гостит у тёти Наташи. У неё всё одно в квартире детский сад, одним больше – не помеха.

Пока тащилась поперёд гостьи на кухню, в моём трещащем чугунке сварилась дельная мысль: есть теперь с кем опохмелиться! Потому без лишних разговоров тащу на стол всё, что осталось после вчерашнего, плещу по бокалам винище:

– Бум, подруга!

Торопливо хватает бокал, чокается им об мой, и тут же добавляет:

– Но только не за твои погоны.

– Говорила уже…

Дались ей эти погоны…

С Сашкой Коллонтай мы сошлись на почве её беспробудного блядства. Господи, что я говорю! Не слушайте вы меня, я сегодня злая.

Дело было на каком-то светском рауте, где я присутствовала как мужняя жена, потому была в цивильном. Васич шёл нарасхват. Я поначалу за ним таскалась, потом потихоньку отстала, он вроде и не заметил. Ну и ладно. Пошла искать кого из наших. Никого не нашла и заскучала. От той самой скуки стала разглядывать публику – обычно она мне до фонаря. И заприметила одну шуструю бабёнку. Симпатичная, хотя уже не молодуха. Навроде меня. Только я стою скромненько в сторонке, шампанское мелкими глотками потребляю, а она себе другую забаву придумала: мужиков дразнить. То одного бедром зацепит, то другого. Я на эти шалости до поры сквозь пальцы смотрела, пока она вокруг моего Васича не стала круги нарезать. Отставила я шампанское в сторону, уличила момент, поймала барышню за локоток и отволокла в сторону. Смотрит недоумённо, но без страха.

– Ты, – говорю, – милая, коли до мужиков охоча – так то не моё, конечно, дело. Однако ежели на моего глаз положишь, то я его тебе быстро на твои вторые девяносто натяну!

Так и сказала без скидки на времена. Всё ли она из сказанного поняла, про то не знаю, только глянула на меня то ли оценивающе, то ли даже с уважением, и спрашивает:

– Это который твой-то?

– Да вон тот, – говорю, – красивый военный, вокруг которого все тут вертятся.

– Генерал Абрамов?

Теперь в её взгляде точно уважение появилось.

– Видный, – говорит, – мужчина. Только ведь и мой не хуже!

– Покажи! – требую.

– Так, вон он, в морской форме, с бородой.

– Дыбенко, что ли?

Тут я стала что-то припоминать.

– Постой, – говорю. – Ты та самая Коллонтай, что своим гражданским браком всюду козыряет?

Выпрямилась гордо и отвечает:

– Не Коллонтай, а Дыбенко!

Только меня это не смутило. Меня ж разве гражданским браком удивишь? Вот так мы и познакомились. Стали ли после этого подругами? Сложный вопрос… Бабская дружба – материя тонкая. Однако встречаться стали периодически. Тянула нас друг к другу какая-то непонятная сила. Может, тут сыграло свою роль то, что я её политические закидоны воспринимала без раздражения? Спорила, конечно, но вяло. Я ведь баба аполитичная. Однако с начала мятежа не виделись. И вот – явилась.

После второй мне заметно полегчало. А Сашка чуть захмелела. Налила я ей, себя пропустила, спрашиваю:

– За Павла просить пришла?

Она головой помотала, вроде как в отказе, схватила бокал и жахнула. Только потом спросила:

– А ты чего?

– Я всё. Только ты на мой вопрос не ответила.

– Нет, – говорит. – Ни за кого я не пришла просить: ни за Павла, ни за себя. Просто хочу, чтобы ты мне объяснила, почему всё так произошло? Почему наши бывшие товарищи травят нас теперь, как зверей каких?

– Так уж и травят, – не поверила я. – Что-то ты, подруга, на затравленного зверя мало похожа. Вон, на свободе ходишь, не в клетке сидишь.

Сашка мне бокал тянет, мол, плесни ещё. А мне что, жалко?

Жахнула, и со слезой говорит:

– Не понимаешь ты. Моральная травля порой куда страшнее травли физической.

– Вот что, – говорю, – подруга. Хватит пить, пойдём-ка на диванчике присядем.

Отвела Сашку к дивану, усадила рядышком. Ткнулась она мне лбом в плечо и разрыдалась. Глажу её по волосам, и как бы успокаиваю:

– Терпи, милая. У нас, русских, ведь как? Любить так любить – гнобить так гнобить. В большом мы полутонов не приемлем. А, с другой стороны, чего вы ручонки свои шаловливые не попридержали, зачем от слов к делу перешли?

Сашка уже проплакалась, голову с плеча моего убрала, но отдвигаться не стала.

– Ты Лёлька, – говорит, – хороший человек, но в политике не смыслишь ни черта! Такова логика революционной борьбы: от слов – к делу!