Отголоски войны

– Так они опять запируют.

– Не запируют! Уполномоченный всех пьянчуг в шеренгу выстроил, вытащил из кобуры пистолет и стал их расстреливать. Пострелял над головами, попугал, трактористы на землю упали и на карачках минут двадцать ползали, просили не расстреливать. Вот это я понимаю – закон! Как при Сталине! А то, что для них пятнадцать суток, тьфу! Проспятся и снова за свое, а так до уборочной хватит вина не пить и бабам своим подмога, сенокос не за горами.

– Хорошего нам дали участкого, а он откуда, – поинтересовался дед.

– Говорят из города. Не слышали, у его теленка кто-то хвост отрезал, пришлось сдать в загоскот. Пьянчуги эту пакость сотворили, нормальный человек до этого бы не додумался, как скотину им не жалко. Мстят.

– Нет, не слышали, совсем совесть потеряли, войну забыли, – сказала бабушка, накладывая кашу нам с дедом в тарелки.

– Совесть, а у кого она сейчас есть, совесть то эта, что у государства у партии она имеется, – ответил ей дед. – Ты посмотри, что они учудили, из городов по деревням высылают инвалидов войны. Видишь ли, неприятно на них смотреть – калеки. Мешают им жить. Я сам трижды ранен, слава Богу, что ноги руки целы, а так бы жил в городе пади тоже выслали в деревню. Взять нашего Степана его нам прислали года полтора назад мужик без обеих ног вся грудь в орденах, а живет на постояле даже угла не дали. Да и куда он один без обеих ног то ни дров, ни воды принести. Намедни с ним разговаривал, а он, оказывается, воевал на белорусском фронте, а я на украинском – соседями были. С ним говорю, а у самого ком в горле обидно ему плачет, а мужик видно здоровый был, если ноги ему приделать думаю, под два метра ростом будет, а он на подшипниках ездит. Здесь ноне в кузнеце был так ему мужики новые «ноги» сделали, подшипники побольше размеров нашли к его коляске. А куда он на маленьких то, дождь пройдет, а он с места не может сдвинуться, вязнут, и крыши над головой нет. Пока до укрытия доберется, весь промокнет ему бы в доме инвалидов жить или бабу найти, так, кто такого калеку возьмет одна обуза. Вот тут и подумаешь, за что воевали? Конечно, воевали не за власть, за своих родных воевали, за счастливое будущее наших детей и внуков, а государство видите, что делает, бросила всех инвалидов. Живите, как хотите. Вот увидите, наступит бесовское время, государство всех нас крестьян бросит, совесть вообще потеряет, и не вспомнит, как досталась нам победа, ни до этого будет, деньги у всех на уме только деньги. А что их много надо, денег то, если что одежду обновить, чашки новые купить, на еду немножко, ту же соль сахар. Что еще нужно человеку, да ничего живи и радуйся жизни. Я вот так понимаю.

– Давайте ешьте, каша остынет, и будем подсобироваться, время не ждет, – сказала нам бабушка.

– Михаил у тебя отсева от табака не осталось, ныне гляжу, а он у меня закончился. Ночью так кости заломило, что невмоготу еле утра дождался и сразу к тебе.

– Есть немного, приготовил его для бабки, она собралась смородину им опрыскивать.

– Вот тебе на! Табак портить на смородину, его нюхать надо, а не моль кормить.

Дед пошел в сенцы и принес матерчатый мешок.

– У тебя есть во что отсыпать? – спросил его дед, развязав мешок.

– Есть, – и дед Сергей достал из кармана также матерчатый мешок.

Отсыпав табака, дед Сергей сразу взял в руку отсев и стал толкать его себе в нос. Смотря на него, я не мог понять, зачем он это делает, если из его глаз сразу покатились слезы, вдруг как громко чихнет, что кот Кузька, лежавший на печи, спрыгнул на пол и нырнул в голбец.

– Ребенка напугал, нельзя было потерпеть. Шел бы на улице и там свой табак в нос и совал, – заругалась на него бабушка, посмотрев на меня. А я, от увиденного открыл рот и смотрел на деда Сергея. И не понимал, зачем он табак сует в нос его курить надо, а не нюхать.

– Я же вам говорю, кости у меня болят, ходить не могу, сейчас стало легче, – ответил он, вытирая рукой свой широкий нос.

– Ты лошадь напоил, – спросила бабушка деда.

– По пути на озере напоим. Ладно, пойду, полью твои огурцы, а то ныне видно день жаркий будет. Пойдем Сергей во двор там и покурим.

– Щас только что курил и опять соску в рот, как вам это не надоело, – сказала бабушка недовольная решением деда снова покурить.

Покушав, я вышел на улицу и сел на крыльцо. Солнце светило прямо на меня запах полыни растущей у забора заполонил все пространство двора. Хорошо жить в деревне тишина, если что петухи кричат рано утром, да шофер своим сигналом сегодня вот разбудил, но такие неудобства можно и потерпеть, да и спится в дедушкином деревянном доме лучше, чем в городской квартире. Уже как две недели у них в гостях, а произошло столько событий, что в городе за десять лет не произойдет. Дни проходят в городе однообразно. У деревенских ребятишек, жизнь совсем другая, более насыщенная с приключениями и разными играми. Вот съезжу с дедушкой за чащей и пойду купаться на озеро, где вода чистая как слеза, поныряю с тарзанки в воду, поиграю в догонялки с ребятишками, в лапту сыграем, в футбол…

И почему дедушка сказал, что наступит бесовское время и деньги будут всем править. Мы недавно с ребятишками как раз деду Степану помогли на гору забраться, а он нам за эту услугу дал свою коляску поиграть. На ней с горы спускались, как на санках, пока он у магазина сидел, прося милостыню. Народ угощал его пряниками, конфетами, папиросами, он всем говорил спасибо, кланялся, снимая фуражку. На пиджаке у него висело несколько медалей, ордена. Мне понравилась красная звезда с нарисованным внутри солдатом с винтовкой и медаль с танком, очень красивые награды он дал нам даже их потрогать. У моего дедушки Миши тоже такие же есть. Эти медали излучают какую-то энергию победы. Возвращая ему коляску, он угостил нас конфетами и пряниками, очень добрый дедушка. Почему дедушка Степан не понравился городским жителям, спровадив его жить в деревню? Может в деревне живут совсем другие люди они тут добрые, как мои бабушка и дедушка, а не злые как городские жители.

В деревне есть еще одна приезжая, ее называют выселенка, конечно, называют из сострадания. Она тоже как дедушка Степан пострадала от войны. Когда я первый раз ее увидел, то не мог понять, почему она каждый день рано утром с котомкой в руках заходит в каждый дом, молится, прося милостыню. И никто эту женщину не выгоняет, приглашают за стол, угощают, дают хлеб, печенье, те же конфеты и так каждый день. Моя бабушка рассказывала, что она стала такой странной в период войны, потеряв своих близких, у нее на глазах фашисты расстреляли ее маленьких детей. От этого горя она сошла с ума, хотя помнит, как все произошло, но что-то в ее организме случилось. У нас в деревни ее приютили две старушки, живущие в одном доме, оставшиеся после войны без мужей и своих сыновей, проводив их на фронт, они погибли. На памятнике в честь победы над фашистами, что находится возле клуба, написано более трехсот жителей деревни не вернувшихся с войны. И дедушкин родной брат есть в том геройском списке, он тоже погиб. Они все погибли за наше светлое будущее, так говорит мой отец, он коммунист и это светлое будущее скоро настанет нужно только немного потерпеть. Ведь наша страна огромная и богатая природных ресурсов не на одно поколение хватит. Отец уверен мы будет жить лучше всех в мире, ведь мы победили фашистов. А дедушка говорит, совсем другое наступит бесовское время, и жить станем хуже – кому верить…

Прошли годы. Отслужив в армии, решил наведать близких мне людей, приехал в деревню. И вот подходя к родному дому, в окне увидел деда сидящего с газетой в руках. Он как, обычно прочитав газету, оторвет от нее кусочек листка и скрутит свою любимую козью ножку, набьет табаком и закурит. Дед так и не может бросить курить сколь ему бабушка не говорит он куряка на всю жизнь.

– Разрешите войти, – сказал я, представившись по – военному войдя в избу.

– Внучок! – крикнул дед, обрадовавшись моему приезду. – Бабка ты, где? Смотри, кто к нам приехал – солдат! – обнявшись с ним, почувствовал его еще сильные руки. Он всю жизнь занимается физическим трудом, крестьянская доля нелегкая, сельские жители всю работу делают своими руками. Измученные, натруженные с проступающими на них венами с шершавыми ладонями, но сильные дедовские крестьянские руки!

– Ой, счастье то, какое! – сказала бабушка, выйдя из горницы тоже обняв меня. – Сейчас стол накрою у меня в печке петух жаренный. Давай отец в погреб слазь, арбузов соленных достань, грибов, помидор, огурцов, тушенки не забудь, а я сейчас быстро картошки сварю. Ну что же ты внучок стоишь, проходи, садись. А возмужал то как!

– Да вы не беспокойтесь я не голодный. Что вы. Ну как вы тут живете?

– Слава Богу, живы, здоровы, – мягким голосом ответила бабушка.

– Вижу, а ты дед все еще куришь, не бросаешь? А я вот так и научился курить, помнишь, как ты меня угостил своей козьей ножкой, по сей день вспоминаю, дал хороший урок. Я о нем своим сослуживцам рассказывал. Они говорили, был у нас такой боевой дед не стали бы курить. Я тебе за этот урок благодарен.

– Еще помнишь! Маленьким был совсем, а гляди-ка запомнил. А бабка! Слышишь?! Помнит, а ты на меня еще ворчала!

Бабушка накрыла стол, а дед из-под лавки достал бутылку водки. Я смотрел на их лица и видел, что жизнь у них удалась. Все у них есть, главное они живы, здоровы. И вспомнил дедовские слова, что нужно человеку для счастья, а нужно всего лишь немного. Но бесовское время, как говорил дед, видимо настало, не смогла власть удержать народ от помешательства ума от западного влияния, что все жители нашей страны погнались за деньгами, соревнуясь между собой, кто из них богаче. Тем самым падая в пропасть в бесовскую пропасть, пророческие дедовы слова были тому подтверждением и являлись истиной. Дед, пройдя всю войну, Господом был премирован более весомыми наградами это совестью, мудростью, как жить без зависти и гордыни. Уверен и с Богом деду удастся вместе покурить, не может быть, чтобы он ему в этом удовольствие отказал. Он заслужил это право своим трудом своим отношением к жизни. Это хороший пример и для меня, надеюсь, предстоит прожить долгую жизнь, такую как прожил дед, соблюдая нравственные правила.

– Я хотел у вас спросить, помните, в деревне жили переселенцы дед Степан инвалид войны, на коляске передвигался, и женщина она все ходила по домам просила милостыню. Не знаете, что с ними стало, они живы? Почему спрашиваю, у меня из памяти никак не выходят. Времени уже много прошло, а вот как-то запали в душу, как вспомню, жалко их становится – люди же.

– О! Кого ты вспомнил! – ответила бабушка. – Ну как же знаем, у Степана родственники объявились, приехали в деревню и его забрали с собой, а где он сейчас Бог его знает. Инвалидам войны государство разрешила обратно вернуться в города, да их и осталось то совсем ничего все померли. Вот и разрешили. А вот Маланью, про которую ты говоришь, тут, как чудесами не назовешь. Как-то в клубе показывали картину про войну. Ты отец не помнишь, какой фильм показывали?

– «Судьба человека», хорошая картина, там пленный солдат водки выпил три стакана. Фашист ему водку предложил, он ее выпил, даже не закусывал. Я раньше, когда был молодой, здоровый, тоже бутылку водки из горла выпивал, не отрываясь, и шел работать. И водка не подстать этой, – и показал рукой на стоящую бутылку на столе.

– А зачем зараз то ее пил? – спросил я его.

– Молодой был, поспорил с товарищами, бахвальство, а так ты же знаешь, водка может год у меня простоять под лавкой, даже без надобности к ее горлу не притронусь. Не люблю я это дело, а вот так за столом, можно стопку другую выпить. Русские люди никогда пьяницами не были.

– Постой ты со своей водкой дай расскажу, – вмешалась бабушка.

– Вот так всегда не даст рассказать, – ответил дед.

– Потом про себя расскажешь. Так вот я и говорю, Маланью в клуб привела кума Саня. Помнишь, бабушка жила рядом с нами – попадья. Ты еще боялся к ней в избу заходить, икон боялся, говорил, на тебя грозные дядьки смотрят.

– Бабка Саня Сапрыкина? Ну как же помню, она жива?

– Да нет, умерла. Царствие ей небесное, – и перекрестилась.

– Ну и что привела она Маланью в клуб, а дальше то что, и, причем тут фильм? – поторопил я ее с рассказом.

– Ты же помнишь на месте клуба раньше церковь стояла. Когда ее ломали то крест, что был при алтаре, провалился под землю и по сей день, он еще не вышел.

– Ну, это сказки! Старушки у себя дома крест припрятали и слух пустили по деревне, чтобы в клуб люди не ходили. Я помню эту байку.

– Это не байка, а, правда. Вот послушай, отец не даст соврать, – и посмотрела на деда.

– Истинный крест. Большой был крест под два метра и весь ушел под землю, – ответил дед и тоже перекрестился.

– Я же уже не маленький, что вы меня разыгрываете, крест провалился, еще скажите, что он скоро выйдет из-под земли и наступит конец света.

– Так и будет, – ответила бабушка.

– Он уже наступил, – подтвердил ее высказывание дед, разливая водку в стопки.

– Так стоп! Давайте вернемся к бабке Маланье, – снова поторопил я бабушку.