Незаменимый вор

Проходили недели, не принося никаких изменений, все та же молочно-белая пелена окружала корабль со всех сторон, лишь изредка сквозь нее проступали гигантские силуэты плавучих гор, которые приходилось огибать на веслах. Зыбкие очертания этих гор были всегда одни и те же: плоская, как крыша бедного жилища, вершина горы поднималась над водой на две сотни локтей и покоилась на отвесных, отливающих стеклянным блеском стенах.

Однажды, когда корабль проходил вблизи такой стены, от нее вдруг отделилась огромная глыба и с ужасным грохотом обрушилась в воду возле самого борта. Два весла были размозжены в щепы, снесены в воду вместе с прикованными к ним гребцами и скрылись в кипении водоворота, чтобы никогда более не появиться на поверхности. Всколыхнувшаяся волна прокатилась через палубу и далеко отбросила корабль прочь от коварной горы. Насмерть перепуганные и насквозь промокшие люди разразились жалобными воплями, но Адилхан успокоил их:

– Это добрый знак, – сказал он. – Духи горы взяли свою дань и оттолкнули корабль, вместо того чтобы погубить его. Это значит, что мы должны продолжать путь.

Никто не осмелился возразить грозному падишаху, но в сердцах его спутников росли сомнение и страх. С каждым днем корабль все больше удалялся от населенных стран, и с каждым днем таяла надежда на благополучное возвращение. Наконец, настал день, когда верный слуга падишаха, именем Фаррух, его визирь и товарищ с юных лет, вошел в опочивальню Адилхана и, почтительно приблизившись к своему господину, сказал:

– О, владыка вселенной! Да продлятся дни светлого царствования, дарующего счастье подданным великого падишаха! Да вознаградит Аллах вечной жизнью мудрейшего и справедливейшего из правителей земных!

– Говори, – сказал Адилхан.

– Пусть не прогневается всемогущий падишах, если смиренный раб напомнит ему тексты древних книг. В них же говорится: «Океан, кольцом опоясывающий сушу, простирается до самого края земли, где воды его с ужасающим грохотом низвергаются в бездну…»

– О, презренный муж страха! – усмехнулся Адилхан. – Зачем говоришь ты о крае земли? Он отстоит так далеко, что ни один из смертных еще не добирался туда.

– Ни один из смертных еще не имел такого корабля, какой создали мудрость и богатство великого падишаха! – возразил Фаррух. – Долгие месяцы мы удаляемся от земли под парусами и на веслах. Среди наших матросов немало славных и опытных мореплавателей, но и они твердят в один голос: никто и никогда не уходил так далеко в океан. Знай же, о светоч сердца моего! Ты можешь казнить раба, малодушно твердящего тебе об опасности, но долг повелевает мне предупредить моего господина. О, падишах! Твой корабль приближается к бездне! Прикажи повернуть назад!

– Трусливые собаки! – в гневе вскричал Адилхан. – Так-то вы служите своему повелителю! Не в моей ли власти жизнь каждого из вас? Пусть никто на этом кораблее не страшится смерти в бездне, бойтесь лучше смерти под пытками палача!

– На все воля великого падишаха! – смиренно ответил Фаррух. – Ты можешь казнить любого из нас или всех вместе. Все наши жизни не стоят и одного волоса на голове властелина вселенной, мы с радостью отдадим их за твою безопасность и спокойствие, о бриллиант моего сердца! Но ради бесчисленных подданных венценосного владыки, ради трона твоей великой державы, заклинаю: береги себя!

– Да с чего ты взял, что мне угрожает опасность? – удивился Адилхан. – По воле Аллаха мы вместе с тобой прочитали немало древних книг. Одни из них говорят одно, другие – другое. Разве не должен был высохнуть океан, тысячи лет низвергая свои воды в бездну? Подумай об этом.

– Смилуйся, несравненный падишах! – воскликнул Фаррух, упав на колени, – Ты не веришь тому, что написано в книгах?!

– Да, – просто сказал падишах, – я не верю тому, что написано в книгах об океане, стекающем с края земли, и не поверю, пока сам не услышу грохота низвергающихся вод…

– В таком случае, – с мрачным торжеством произнес визирь, поднимаясь с колен, – да соблаговолит великий падишах выйти на палубу и послушать!

В сопровождении Фарруха Адилхан поднялся на широкую, как городская площадь, палубу своего корабля. Все слуги падишаха, все матросы и рабы, не занятые греблей, столпились здесь и в глубоком безмолвии всматривались в белую мглу, откуда все явственней доносился неумолчный шум падающей воды. Гребцы, подняв весла, сидели неподвижно, готовые по первому приказу ударить ими о воду и увести корабль подальше от этого проклятого места, но никто не смел отдать такого приказа помимо воли падишаха.

Завидев Адилхана, люди поспешно расступились, открывая ему путь на нос судна, и молча распростерлись на палубе, словно боялись даже вопли отчаяния присоединить к нарастающему реву воды. Но и по спинам своих подданных падишах читал их мысли – безудержный страх и жадное ожидание приказа повернуть корабль вспять.

Адилхан, сердито запахнув теплый халат, прошел на нос, где огромная деревянная фигура морского божества грудью рассекала волны, и встал у борта, вглядываясь в ревущую мглу впереди. Неужели все кончено? Неужели бесплодными были его мечты о городе Джиннов и сказочных богатствах? Он не сумел отыскать остров Шис, если только этот остров вообще существует. Значит, нужно поворачивать, пока не поздно, и с позором возвращаться восвояси? Конечно, придворные льстецы будут на все лады прославлять бесстрашного падишаха, достигшего края земли, может быть, им даже удастся его самого убедить, что в этом и состояла главная цель путешествия. Но в народной памяти, но в книгах мудрецов он навсегда останется лишь одним из неудачников, пытавшихся достичь острова Шис. Будь прокляты все мудрые книги на свете! Они вредят и тогда, когда лгут, и тогда, когда говорят правду. Почему не могла оказаться ложью эта сказка об океане, стекающем с края земли? Почему ложью оказалось описание пути к чудесному городу Джиннов?

Потому что так устроен мир, подумал падишах. Кто мечтает о власти над ним, тот рано или поздно падает в бездну. Так не лучше ли довольствоваться тем, что имеешь, и не искушать судьбу?

Но едва Адилхан подумал об этом, как мгла впереди сгустилась, и сквозь белую завесу тумана проступилии темные громады скал. Они тянулись нескончаемой цепью, развернувшейся вдруг прямо перед носом корабля. Их черные иззубренные вершины, совершенно непохожие на привычные очертания плавучих гор, вонзались в клубящееся небо, как зубы тигра вонзаются в трепещущую плоть. К реву воды добавился явственный плеск разлетающихся брызг и шум прибоя.

Сердце падишаха возликовало. Он повернулся к находящимся на палубе и торжественно произнес:

– Да утешатся малодушные, испуганные близостью бездны! Это ревут водопады острова Судьбы!

Глава 4

Когда вентилятор, шепча нечто утешительное, поворачивал свою сетчатую голову к следователю Богоушеку, тот торопливо прижимал ладонью бумаги на столе, закрывал глаза и блаженно подставлял лицо упругому воздушному потоку. Это приносило хоть какое-то облегчение, кроме того, появлялась возможность забыть на минуту о деле. Об этой нелепой истории исчезновения Христофора Гонзо из следственного изолятора.

Вместо того перед мысленным взором Богоушека разворачивались картины, одна соблазнительнее другой: сияющие снежной белизной вершины гор, а у подножия – город в колоннаде пальм, желтая полоса пляжа и море самого интенсивного аквамаринового цвета. Еще представлялся парад шикарных мод на набережной и пиво в запотевшей кружке на столике под навесом…

Но минута блаженства проходила, вентилятор отворачивался от следователя и с тупым постоянством как бы заново оглядывал комнату. Приходилось возвращаться на землю, а точнее, к бумагам.

Следователь Богоушек (тот самый, что арестовал Христофора в порту межмирников) вздохнул и перевернул очередной лист дела.

Итак, вот показания капрала Бейтса, начальника отделения передач и посылок. Собственно, назвать показаниями то, что наплел бедняга капрал, было трудно. Его обнаружили на следующее утро после побега Гонзо, совершенно голым под грудой посылок. Как он туда забрался, зачем разделся, куда, наконец, девался арестованный – в ответ на эти вопросы Бейтс только моргал честными глазами.

Может быть, спрашивали капрала, в передаче, полученной Гонзо, было какое-нибудь парализующее средство, которое он и применил? Ни в коем случае. Никакого такого средства капрал бы не пропустил и подследственному выдать не мог. Но, может быть, оно было добавлено в какой-нибудь из передаваемых продуктов питания? Исключено! Как из продуктов для арестованного оно могло попасть в организм капрала?! В самом деле – как?

Богоушек вспомнил глаза Бейтса, какими они стали в этом месте допроса: чистые озера, в которые глядится еще более чистое небо. Следователь плюнул. Как тут установить истину?

Несколько раз в ходе допроса Бейтс заводил речь о какой-то маленькой зеленой ящерке, о том, как хорошо ей в темной, уютной норке под ящиками, где никто не может убить ее связкой ключей… Словом, ясно было, что капрал совершенно не пригоден к отбору показаний.

Между прочим, о маленькой зеленой ящерке говорил и караульный Перетятько, первым обнаруживший исчезновение арестованного и капрала. Будто бы именно она и подняла тревогу. Да только причем здесь ящерка? Выползла из норки, насмерть перепугала капрала, так что тот голый полез под штабель посылок? А подследственного, что, проглотила?

– Черт бы вас побрал всех, и с ящерками вместе! – выругался Богоушек.

Даже в комиссариате на Сальмовой улице в Праге, где он начинал свою службу и откуда в начале первой Мировой войны бежал в Параллелье, ему никогда не попадались такие запутанные и нелепые дела.

Было очевидно, что тюремное начальство всячески препятствует проведению расследования в своих стенах, во-первых, из-за постоянной вражды с Полицейским Управлением, а во-вторых, чтобы скрыть собственные просчеты, а то и злоупотребления. Когда полицейские эксперты впервые прибыли на место преступления, они прежде всего обнаружили следы спешного наведения порядка в делах тюремного отделения передач и посылок. Там было чисто. Ни настоящих следов, ни свидетелей. Хорошо еще, что Бейтс обнаружил себя, развалив гору ящиков прямо на глазах полиции, а то бы от него вообще не удалось добиться показаний.

Работа следственных органов осложнялась еще и тем, что многочисленные чудеса из других пространств, наводнившие Узловой, фактически снимали с тюремного ведомства всякую ответственность за происходящие порой побеги. В протоколах неизменно указывалось, что арестованный совершил побег «с применением неизвестных технических средств», даже если на самом деле он просто перепилил решетки или подкупил стражу.

– Ищи теперь, свищи… – вздохнул Богоушек.

Словно в ответ на его слова в комнате вдруг раздался негромкий свист.

«Что такое?» – насторожился следователь.

Он выключил вентилятор и прислушался. Ухо сейчас же уловило легкий шорох, доносившийся из кучи бумаг на столе. Богоушек протянул было к ним руку, но в этот момент верхние листы зашевелились, приподнялись, и из-под них на полированную поверхность стола выбралась маленькая зеленая ящерка.

От неожиданности Богоушек вместе с креслом отъехал к стене. Так, подумал он, начинается.

Однако ящерка не проявляла никаких агрессивных намерений, а напротив, сидела на месте смирно, глядела на следователя выпуклыми глазами и дружелюбно помахивала хвостиком.

«Интересно, что она делала в бумагах? – подумал Богоушек. – Читала показания? Что она вынюхивает? Ну, погоди же…»

Следователь осторожно поднялся с кресла и потянул за собой висевший на спинке пиджак.

– Сейчас мы тебя поймаем, голубушка! – он приподнял пиджак за плечи, словно примеривал на себя, а затем ловко бросил его на стол и накрыл ящерицу.

– Ага! – Богоушек устремился вслед за пиджаком, но тот вдруг на глазах следователя стал надуваться, вспухать, обозначая какие-то округлые и быстрорастущие формы, а затем из-под него, к окончательному уже изумлению следователя, появилась пара голых и чрезвычайно изящных женских ног. Рыжая симпатичная девица села на столе и, кутаясь в пиджак, произнесла хрустально:

– Спасибо. Вы очень любезны…

– Я? – просипел Богоушек. – Э-э… разумеется. К вашим услугам, пани… Но с кем…

– Меня зовут Ольга. Ольга Борщаговская. Я пришла, чтобы сделать заявление. А то вы еще подумаете, что я заодно с этим типом…

– С каким типом, пани?