Пленники рубиновой реки

5

Псих смотрел на Жору, улыбаясь кособоким ртом. Их разделяли решетка и мутное оконное стекло. Наверное, именно поэтому псих казался ненастоящим. Его худое, точно вытянутое тело покачивалось и меняло очертания. То, что Жора принял за болезненную бледность, на поверку оказалось чем-то совершенно иным. Психа будто обесцветили, выкачали из него все краски. Отчего тот стал блеклым, серым.

Он улыбнулся психу в ответ. Тот поднял руку, помахал, чуть склонив голову набок. Жора как загипнотизированный повторил его жест. Внутри все кипело, клокотало, как в жерле вулкана. Он копил злость совсем как рачительный хозяин: холил ее и лелеял. В этом крылся парадокс: чем больше в нем набиралось злости, тем добрее он казался окружающим. Обычно угрюмый, неразговорчивый, санитар в районной психушке вдруг начинал активно общаться с коллегами, травить пошлые анекдоты, заигрывать с медсестрами. Последние его все равно побаивались. Детина два метра ростом, с квадратной челюстью и почти полным отсутствием шеи не вызывал в барышнях трепетных чувств.

Да и не нужны они ему. Чувства, не барышни.

Жора не желал тратить силы на ухаживания, цветы и прочие бесполезные мелочи, которые так любят женщины. Он подходил к вопросам взаимоотношений полов с позиции силы: кто сильнее – тот и прав. Женщина либо подчиняется, либо не о чем ему с такой разговаривать.

Так и жил Жора со своей прямой как жердь жизненной философией. А все, что не вписывалось в привычный распорядок вещей, гнул как ему вздумается. В бараний рог гнул, если требовалось.

Псих, стоящий за окном, как раз не вписывался. Значит, придется гнуть, ничего тут не поделаешь.

Побои Жора умел наносить виртуозно, почти не оставляя следов. А те, что все же проявлялись, списывались на буйный нрав самих пациентов. За всеми не уследишь, а полы в больнице кафельные, скользкие.

Он погрозил психу пальцем, после жестом поманил к себе. Тот даже не шелохнулся.

– Сам напросился, – прорычал Жора сквозь зубы и рванул к выходу.

Далеко паршивец не уйдет, зато ему будет чем заняться после отбоя. Зуд в кулаках нужно было унять, да все случай не подворачивался.

Ключ от главной двери он украл уже давно. Сделал дубликат и хранил его теперь как настоящее сокровище. До сих пор он ни разу ему не пригождался: психи в смену Жоры не разбегались по территории. Да и мало кого в их отделении вообще выводили на прогулку. Безвольные овощи, пускающие слюни, могли не выходить из своих палат месяцами. Вонючие свиньи в грязных робах.

Жора был наполнен непоколебимой уверенностью по самую макушку и все равно старался усилить злобу, представляя, как псих начнет убегать. Он многое бы отдал, чтобы заставить того побегать. Куда интереснее получить добычу после охоты, а не ту, что сама падает в руки.

Когда-то они от него бегали. Они бегали, а он ловил и сажал в клетки. Просторные клетки, в которые можно было напихать много добычи. Или то был не он, а кто-то другой?

Жора обхватил голову богатырскими ладонями, сжал из всех сил. Нельзя вспоминать. Воспоминания приносят боль. Он даже не знает, его ли это воспоминания.

Возле одной двери, которая ничем не отличалась от десятков ей подобных, Жора остановился. Ноздри его затрепетали, вздулась, и запульсировала жилка на высоком лбу. Кулаки сжались против воли.

Как бы он хотел снести чертову дверь с петель, вытащить того, кто прячется за ней, и разорвать на куски…

Но снова – нет!

Там, за дверью, – жертва. Он обязательно дождется дня, когда сможет воспользоваться ею, чтобы получить нечто ценное.

Люди давно стали для Жоры трофеями, чьи головы можно было бы развесить на стене в собственном доме. Но он помнил, что нужно действовать осторожно. Иначе те, кто еще недавно помогал ему засовывать человеческое зверье в клетки, засунут в одну из них и его самого.

Ему нельзя в клетку. Он не добыча, он – охотник.

Жора хотел бы садануть изо всех сил по ненавистной двери, но вместо этого прижался к холодной древесине щекой, прикрыл глаза и улыбнулся. По покрытой седой щетиной щеке проползла одинокая слезинка. Он смахнул ее тыльной стороной ладони и быстро зашагал по длинному коридору.

Унылый больничный двор постепенно укрывали такие же унылые весенние сумерки. Вечерний обход закончился, можно было расслабиться и заняться наконец своими делами. Жора аккуратно прикрыл за собой дверь, на всякий случай похлопал себя по карманам, убеждаясь, что ключ на месте и он без проблем сможет вернуться.

Псих не сошел со своего места, торчал истуканом, тупо пялясь на надвигающегося санитара. Но когда их разделяло не больше пары метров, псих неожиданно рванул с места и побежал. Жора едва не застонал от удовольствия. Кто-то свыше услышал его чаяния и исполнил желание.

Он не торопился: психу некуда было бежать, территория надежно отгорожена от внешнего мира, чтобы никто и никогда не смог уйти отсюда по собственной воле.

– Я иду искать, – наконец выдохнул он, чувствуя поднимающуюся волну возбуждения. – Кто не спрятался – я не виноват.

И он побежал. В ушах набатом бился пульс. Дышать лучше через нос, раздувая широкие ноздри, выдыхая с облачками прозрачного пара остатки самообладания.

Бежал и видел вокруг не казенный больничный двор с чахлыми деревцами, а густой лес, усыпанный потемневшей прошлогодней листвой и рыжей, в черную крапину хвоей. Высокие корабельные сосны устремлялись ввысь, и где-то там, в самом верху, среди рваных крон взошла полная луна.

Вот так незаметно наступила ночь.

Выходит, он бежал уже несколько часов, потому как прозрачные сумерки превратились в чернильную тьму.

Жора остановился. Нагнулся, уперев руки в колени, чтобы восстановить дыхание. Осмотрелся. Исчезла больница вместе с ее унылым пейзажем, далеко позади остались стальные ворота, за которые он никак не мог попасть.

Но ведь попал же!

Жора находился посреди леса. Псих стоял в десятке метров от него. С серого лица убогого стерлась дебильная усмешка, в глазах разгорался холодный огонь. Он смотрел на Жору взглядом убийцы.

Жертва и охотник поменялись местами.

– Нет. – Жора разогнулся, покачал головой. – Это все не на самом деле. Меня чем-то накачали, и теперь я лежу на полу в каптерке в луже собственной рвоты. Ты ненастоящий!

– Это ты ненастоящий, – спокойно ответил псих, подходя ближе. – Ты перестал быть таковым много лет назад и понимаешь это лучше, чем кто-либо. Посмотри на меня, Жора. Кого ты видишь?

Он хотел, да так и не решился подойти ближе, дотронуться рукой до зеркала, которое кто-то в шутку выставил перед ним. Огромное, высотой до самого неба, оно отражало больничный двор и самого санитара, стоящего посреди него. Вокруг бестелесными тенями бродили психи. Они не приближались, держались на расстоянии. Но он чувствовал кожей, что они его не боятся. Ведь им все равно, что с ними станет.

Жора резко обернулся. За спиной все тот же лес.

– Твою мать! – Он провел ладонью по седому ежику волос. – Мне надо проснуться. Бред! Это бред и наваждение!

– Ты не спишь, Жора. – Псих теперь смотрел его собственными глазами, шевелил его губами и даже пах его перегаром после больничного спирта, разбавленного воняющей хлоркой водой. – Ты – это я. А я – ты.

– Хватит! – Жора закрыл уши, чтобы не слышать голоса, вещавшего какую-то ересь. – Прекрати!

Он снова бежал. Сосны вокруг начали меняться. Стройные мачты стволов изгибались, меняли форму, чернели и бугрились уродливыми наростами. Ноги проваливались в трясину, хотя только что подошвы ступали на твердую землю. Потом ноги и вовсе потеряли опору.

Жора попался в ловушку.

Он тонул, мгновенно увязнув в зловонной трясине почти по пояс. И чем сильнее старался выбраться, пытаясь дотянуться ступнями до дна, которого даже не ощущал, тем глубже проваливался. Пальцы хватались за корни деревьев, которые вдруг оборачивались скользкими змеями, норовившими ужалить. И Жора ослаблял хватку, пока не оказался затянутым в болото по грудь.

Все переменилось внезапно. Ноги все же нащупали опору, можно было наконец оттолкнуться и вылезти, но трясина вдруг оказалась застывшей точно цемент и держала в каменных объятиях.

Совсем рядом слышалось тяжелое, с присвистом дыхание. Жора заозирался по сторонам и увидел бледное лицо подростка. На поверхности торчала его тощая фигура, по пояс провалившаяся под землю. Он скреб ногтями черную трясину, силясь подтянуться. У него ничего не получалось, как и у самого Жоры.

– Помоги мне, – прохрипел подросток. – Больно.

На плечо пацана опустился крупный ворон и зыркнул на Жору молочно-белым глазом.

– Прочь! Пошел вон! – Жора как мог размахивал руками.

Ворон же продолжал спокойно сидеть, уставившись в одну точку. Одному дьяволу известно, что задумала проклятая птица и в каких адовых местах побывала, вернувшись абсолютно слепой.

– Помоги! – Пацан плакал, кривя бледные губы.

От собственного крика Жоре заложило уши. В горле запершило, из груди вырвался надсадный кашель.

Ворон зашелся клекотом, в котором Жоре слышался издевательский смех. Он уже видел эту тварь раньше. Давно, будто в прошлой жизни. И с тех пор каждый день мечтал навсегда забыть о той встрече.

Он рванул из последних сил, трясина поддалась, но дыхание сбилось, изо рта толчками стала выплескиваться вода. Сначала слабо, потом все сильнее.

Жора ухватил себя за горло, пытаясь остановить потоки мутной, смердящей жижи. А со стороны за ним наблюдал пацан с вороном на плече. Он каким-то чудом выбрался и теперь смотрел на умирающего с садистским наслаждением.

Когда воздуха в легких Жоры совсем не осталось, ворон вспорхнул с плеча пацана и перелетел на голову барахтающегося санитара, вцепившись острыми когтями в череп.

По лбу, заливая глаза, полились теплые струйки крови, и Жора с облегчением понял, что снова может дышать…

– Зачем по башке-то лупить? – Голоса пробивались сквозь похожий на комариный писк шум.

– А как еще этого кабана уложить? Я ему три кубика всадил, еще и пару колес закинул. Он чуть не захлебнулся, когда воду заливали, а все равно в драку лезет.

– Очухался вроде. – Голос стал громче и отчетливее. – Жорик, ты как?

– Чего происходит? – пробасил он вместо ответа. – Вы какого со мной творите?

Жора попытался подняться, но руки оказались крепко зафиксированы смирительной рубашкой. Голова была мутной, мысли бродили внутри пульсирующего болью черепа нестройными рядами пьяных солдат.

– Куда пацан делся?

– Жора, не дури! – Сфокусировать взгляд на лице говорящего никак не получалось, приходилось щуриться, что почти не помогало, размытый силуэт никак не обретал четкость. – Ты почему не сказал, что у тебя эпилепсия? Если главный узнает, вышибет в два счета.

– Нет у меня никакой эпилепсии. – Язык начал заплетаться. – Он здесь был. Пацан. И ворона на плече здоровенная.

– Какая еще ворона?

– Слепая – вот какая! – из последних сил выкрикнул Жора.

– Мужики, поднимайте его, тащим внутрь. Небось башку застудил.

Жора хотел сказать, что узнал пацана, и от одной только мысли сердце его зашлось.

Не успел.

Лекарства подействовали, и реальность схлопнулась в маленькую черную точку.

6

Уволить его сейчас означало бы закрыть проект и распрощаться с дальнейшей карьерой. А сделать это придется. Сегодня все узнают, какие на самом деле есть способности у всеобщего любимца и «великого колдуна» Марка Воронова.

Ровным счетом никаких – вот что покажут несколько бездушных камер на всю страну.

Он никогда не произносил этого вслух при посторонних, но показатели выровнялись с появлением Воронова и вот уже несколько месяцев уверенно ползли вверх. Не веря в магию и колдовство, он очень боялся сглазить свой сытый успех.

Люди, которые жалуются на невыносимость работы, видимо, не понимают, откуда берутся их зарплаты и премии. Да он, скорее, уволит их всех и оставит одного только Воронова.

С утра он пытался разыскать ответственного редактора, но та, как оказалось, не вышла на работу из-за болезни.

Все в одночасье будто бы обернулось против него.

Отдать Воронова кому-то еще только на первый взгляд казалось хорошей идеей. Крысы в коллективе расплодились давно, и никто не даст гарантии, что он не нарвется на одну из них.

Впору самому идти и сливать актеру сценарий. Так не поймут же, уважать перестанут.

Еще этот чертов прямой эфир!

Когда ему позвонилсам и велел устроить целый выпуск в подобном формате, он не поверил собственным ушам. Убеждать и уговаривать не имело смысла. Приказы начальства никогда не обсуждались и выполнялись с точностью до буквы, какими бы идиотскими ни казались.

Программу анонсировали с большим размахом, но сделали все за его спиной. Это было настоящим предательством. Кто-то решил избавиться от него! От того, кто поднял формат шоу из руин, смахнул пыль забвения и сумел вдохнуть новую жизнь в давно устаревшую концепцию. Даже в собственной голове мысль прозвучала пафосно. Скажи подобное кто-то другой, он непременно признал бы и осудил в том сноба и нарцисса. Но себя оправдать получилось как-то легко и без лишних моральных мук. Это была не просто очередная «передачка для лохов». Сюда вложена его душа. Заложена, если уж говорить откровенно.

Гореть ему в аду за все происходящее, когда придет конец времен и каждый ответит по делам своим. Только ад глубоко, пойди еще до него докопайся. А жизнь-то – она вот: здесь и сейчас. Может, и нет никакого чистилища и вечных мук. Каждый ждет своего апокалипсиса, а его уже наступил.

Потому и на съемочную площадку он шел, как приговоренный высшим судом к казни.

Народ как ни в чем не бывало готовился к работе: выставлялся свет, занимались заранее подготовленные позиции, операторы лениво настраивали камеры, ведущая ругалась с гримером.

Для всех них наступил очередной и совсем обычный трудовой день. Для него же пробил колокол судьбы. Теперь от него уже ничего не зависело, оставалось подчиниться и ждать.

И когда говорливая Диана объявила о беспрецедентном эксперименте, он таки не выдержал и спрятался в кабинете.

Присутствовать на похоронах собственного детища оказалось невыносимо больно.

В тот день он впервые напился до отключения сознания.

Воронов не хотел признавать, однако в отсутствие Веры чувствовал себя неважно. Он давно привык к тому, что она незримо присутствует рядом. Что она о нем думала и как относилась, дело десятое, главное – она была. И несколько дней без ее поддержки едва не стоили ему потери самообладания. Он даже ухитрился устроить небольшой разнос на съемочной площадке, который, разумеется, будет расценен как звездные капризы.

Все утихнет через неделю в тесноте душных коридоров, зато людям будет куда излить накопившуюся неприязнь.

И все же ему, взрослому, здоровому мужику, казалось странным опираться на женские плечи, но отрицать важность и каменную выносливость тех самых плеч он не мог. Вера всего лишь выполняла свои прямые обязанности. Он же считал, будто старается она исключительно ради него. Ведь были и другие участники, но многие ли из них добились того, чего имел он?

Единицы!

Большинство забыто и похоронено под обломками былой славы. Им приходится из кожи лезть, чтобы хоть как-то напомнить о себе. Семинары, якобы открывающие всевозможные чакры и энергетические каналы, выступления в псевдонаучных программах об НЛО и буйствах Чупакабры… Самые шустрые догадались напрячь голодных выпускников литературных институтов и издать по паре книг, на обложках которых красуются узнаваемые лица всемогущих «колдунов» и «медиумов».

Кому-то повезло чуть больше: полюбившийся зрителям участник возвращался в проект спустя один-два сезона. Такие заранее были обречены на проигрыш, в лучшем случае они могли претендовать на почетное третье место в финале. Но никто не жаловался. Засветиться в телевизоре означало получить второй шанс. И шанс этот использовался на полную катушку. Никаких больше книг, сотнями пылящихся на издательских складах, и энергоемких семинаров. Проще организовать собственный оккультный центр, куда толпами ринутся страждущие причаститься света кумира; в крайнем случае можно открыть магазин с эзотерическим уклоном и иногда посещать его все с теми же лженаучными лекциями, прикрытыми обычными встречами с почитателями.

Если все перечисленное не сработает, в ход идут совсем уж банальные приемы и организаторы шоу сводят вместе пару колдунов, начинают как бы ненавязчиво, исподволь снимать их обычную жизнь со всеми ее бытовыми проблемами и подводными камнями. Лишь начнет падать популярность, как звездная колдовская чета запустит маховик бракоразводного процесса со взаимными упреками и проклятиями в адрес некогда любимого человека.

Не минула и его чаша сия.

– Марк, у нас есть к вам предложение. – Именно так однажды началось его утро в кабинете высокого начальства. – Как вы смотрите на то, чтобы сыграть влюбленную пару с нашей ведущей? От вас ничего особенного не потребуется, на первых порах все сделают сценаристы и монтажеры при верстке программ.

Он отказался. Ему ничего не стоило показать пылкие чувства на камеру. Зрители поверили бы в каждый его взгляд, самый даже едва уловимый, но четко выверенный жест. Его «любовь» ни у кого не вызвала бы и капли сомнения. Вот только присутствующая на той же встрече Диана смотрела на него с такой мольбой, что он все сразу понял.

Однажды он невольно стал свидетелем не самой красивой сцены с участием эпатажной ведущей. Несколько раз за ней приезжала большая черная машина с наглухо затонированными стеклами. Автомобиль мигал фарами, и Диана радостно бежала к открывающейся со стороны водителя двери. В один из дней все повторилось, но что-то пошло не так. Мигнули фары, но дверь не спешила распахиваться. Ведущая не растерялась и сама дернула ручку. Еще раз. И еще. Улыбка сползла с симпатичного личика, как некачественная краска с китайской футболки. Бесшумно опустилось стекло, выпуская наружу музыкальные басы. Когда музыка стихла, Марк услышал мужской голос:

– Какого хера опоздала? Я почти двадцать минут тебя прождал.

– Милый, не злись, – ворковала девушка, умильно надувая губки. Такой невинный жест мог смягчить даже титановый сплав, но сидящий в машине невидимый водитель оказался из куда более крепкого материала.

– Сколько раз я предупреждал тебя, что, если с кем увижу, грохну обоих?

– Но котик, я не могла уйти. – Диана, будто не осознавая, продолжала безрезультатно дергать ручку. – Помреж раздавал указания на завтра, мне обязательно было присутствовать. А телефон разрядился. Не ревнуй, ты у меня самый лучший. Открой дверь, мне холодно.

Наконец до ушей Марка донесся щелчок, и девушка радостно юркнула в салон. Он понял, что остался незамеченным. А еще осознал, что за все это время почти не дышал. Что ему стоило выйти и пройти мимо ссорящейся пары? Ничего не стоило, но он все же дал им возможность выяснить отношения без свидетелей.

После Воронов еще не раз видел черную громадину авто, в которую усаживалась Диана, но постепенно с ее лица ушло выражение того беззаботного счастья, которое превращало холодную каменную леди в обычную женщину со своими слабостями и недостатками.

И когда за Дианой в один из поздних вечеров приехало такси, Марк быстро сложил дважды два, придя к однозначному выводу.

На работе Диана продолжала отыгрывать придуманный образ, и никто не мог догадаться о том, что на самом деле творится у нее в душе.

Если бы Марку предложили создать телевизионную пару, уже зная о том, что Диана Соул стала свободной женщиной, он все равно не согласился бы. Ведь тогда он сам превратился бы в невидимого водителя большой черной машины.

Вот и сегодня он крайне удивился, когда его вызвало к себе «высокое начальство». Еще со времен театра Марк понял, что лучше держаться от руководства подальше. Каким бы незаменимым он ни был, однажды найдется кто-то более незаменимый, нежели ты.

Воронов боялся нового предложения о любовной авантюре. Даже если теперь на роль его второй половины выдвинут кого-то другого, где гарантия, что за девушкой не окажется такого же ревнивого поклонника, который был у Дианы? Он тщательно, насколько вообще было возможно, обдумал возражения и даже подготовился к крайним мерам. Но когда узнал настоящую причину приглашения на ковер к руководству, едва не потерял дар речи.

– В моем контракте нет пункта о прямых эфирах, – ответил, выслушав шокирующую новость.

– На самом деле есть. – Руководитель канала, больше похожий на братка из девяностых, смотрел на него стального цвета глазами. Его грубая внешность диссонировала со спокойной, грамотной речью. Он будто застрял в чужом теле и сам стеснялся этого, заметно сутулясь и стараясь не задерживать взгляд на собеседнике слишком долго. Марк сравнивал его с внезапно повзрослевшим ребенком. – В дополнительном приложении к договору прописаны данные условия.

Марк вспомнил день, когда Вера едва не заставила его пересказать содержание документа. Он тогда решил, что она пытается его задеть. Оказывается, хотела помочь.

– Моя редактор не выходит на связь, и у меня нет сценария.

– Я знаю. – Мужчина нервно перемещал между пальцами карандаш. И когда тот упал на стол, звук этот в повисшей тишине заставил вздрогнуть и его, и Марка. – Форс-мажор. Тоже есть в договоре.

Он говорил не сводя с Марка напряженного взгляда. Будто искал поддержки и сочувствия.

– Отказаться от съемок уже поздно?

– Увы, – мужчина пожал плечами, – распоряжение сверху. В случае отказа могут последовать серьезные штрафные санкции.

– Тогда дайте мне другого редактора.

– Не могу. – Каждое слово он выдавливал из себя, словно разговор причинял ему физическую боль. – Все распределены.

Неожиданно он перегнулся через стол и жестом попросил Марка сделать то же самое.

– Я не могу ничем вам помочь. – Воронову пришлось напрячь слух и податься еще больше вперед. – Только очень прошу: не губите. Вы же актер, так сыграйте хоть что-нибудь.

– Почему вы шепчете? – Марк и сам не заметил, как понизил громкость голоса.

– Боюсь, нас могут подслушать.

Он говорил совершенно искренне, но Марк вдруг ощутил себя пациентом психиатрической клиники.

У него не оставалось никаких иллюзий насчет предстоящих съемок. Он может сыграть кого угодно, но для этого ему нужен сценарий. Без сценария он ничто.

Марк чувствовал себя абитуриентом перед приемной комиссией в театральный институт. Его будущие коллеги точно так же ждали его провала, чтобы скорее наброситься на поверженное тело, разорвать в клочья, с чавканьем и урчанием вгрызаясь в теплую плоть. Он смотрел на людей, а видел гиен с изуродованными, покрытыми многочисленными шрамами и клоками выцветшей под палящим солнцем шерсти мордами. Он – их очередная жертва, которую они не пощадят, стоит оступиться – и маленькие острые зубки защелкнутся на его горле.

И вот он снова будто оказался в том дне, когда стоял под перекрестным огнем взглядов, стараясь ничем не выдать свое волнение, грозившее перейти в паническую атаку. Как и тогда, у него дрожали колени, голос застрял где-то в глотке, а спина покрылась предательской испариной. И, как тогда, сейчас решалась его судьба. Откуда-то из глубины поднялось нечто темное, неуправляемое. Марк видел, с какой легкостью его соперники прошли свои испытания, и ненавидел их. Улыбающиеся физиономии расплывались, покрывались серой шерстью и шрамами…

В этот раз у каждого было индивидуальное задание. Так, решили телевизионщики, будет эффектнее и зрелищнее. Провал, так в самые темные глубины Тартара, а если взлет – то уж под самые облака.

И все вроде как обычно, но в голове зияла пустота. Будто кто-то выстрелил ему в лоб и через аккуратную дырочку вытекло все, что могло спасти Воронова от неминуемого позора.

Время тянулось мучительно долго. Все происходило так, будто уже отснято и теперь перед Марком прокручивают запись, сделанную в режиме замедленной съемки.

Ведущая открывала рот, звуки доходили до ушей, но смысл слов ускользал. И когда в центр зала вывезли укрытый тканью предмет, Марк едва не вскрикнул от отчаяния. За грудиной что-то лопнуло и горячо растеклось по телу, обрушившись стальной тяжестью в низ живота.