Пленники рубиновой реки
Реальность резко скакнула вперед, разгоняясь до бешеной скорости.
– Вы готовы? – В голосе ведущей не было даже намека на издевку, но Марк буквально возненавидел ее в тот момент. – Господин Воронов, повторить задание?
– Я должен сказать, что находится под тканью?
– Нет. – Диана едва коснулась его руки кончиками пальцев и тут же одернула их, вглядевшись в лицо мужчины. – Вам необходимо посмотреть на предмет и рассказать о нем все, что сможете. Ткань я уберу.
Лучше бы она этого не делала.
Ему стоило сразу развернуться и покинуть съемочную площадку. Потом можно списать все на происки соперников, проходивших испытания до него. Мол, расставили магические ловушки, которые он не сразу заметил, а ресурсов на их нейтрализацию ушло бы столько, что на само испытание уже не хватило бы ни времени, ни сил.
А он не ушел. Стоял, упрямо пялился на лежащий под прозрачным куполом кусок растрескавшейся грязи. Это, конечно, поначалу ему подумалось, будто под стеклом просто грязь. Присмотревшись, Воронов понял, о чем именно ему придется рассказать и чем вновь удивить жаждущих сенсаций телезрителей.
То необъяснимое, темное, поднявшее было голову уставилось на Воронова. Он-то думал, что начал забывать, но кто-то упорно тыкал его носом в прошлое. И вот оно уже само восстало во всей своей уродливой сути, раззявило пасть, из которой пахнуло речной водой и протухшей на солнце тиной. Его втянули в грязную игру, использовали как слепую марионетку. Крючок, на который он когда-то был пойман, дернулся, впиваясь в верхнюю губу, заставляя показать оскал.
Сорваться сейчас – значит проиграть. Но он слишком многое отдал, чтобы вот так взять и сдаться. А значит, он будет продолжать.
– Господин Воронов, вы готовы?
Голос ведущей раздражал. Хотелось заткнуть ей рот, да хотя бы тем же грязным ботинком.
– Я должен рассказать, кому принадлежит данный предмет? – Внутри он ликовал. Тот, кто хотел утопить его, сам оступился и теперь беспомощно шлепает руками по воде, поднимая брызги. Среди приглашенных гостей Марк увидел патлатого парня в растянутом свитере. Тот не таясь снимал его на камеру мобильника, что строжайше запрещалось до сих пор. Что ж, он не будет расстраивать доморощенного папарацци и постарается сделать красиво.
– Не просто кому принадлежит, но и обстоятельства…
Марк не позволил ей договорить, прервав на полуслове:
– Кроссовка принадлежала подростку. Девочке. Стройная, изящная, волосы рыжие. Я вижу ночь. Там темно. – Он прикрыл глаза, будто и в самом деле впадая в транс. – Костер. Палатка. Девочка не одна, с ней еще кто-то. Она напугана.
Гости зароптали. Им-то уже все известно, и слова Марка наверняка бьют по нужным целям. Он не знал, когда нужно остановиться, не догадываясь, насколько полную версию сообщила им Вера.
О том, что задание придумала она, стало понятно сразу. Никто больше не мог знать о существовании кроссовки. В ту ночь обувка осталась в грязи, и, скорее всего, под колпаком теперь лежал совершенно новый ботинок, специально перепачканный для испытания. На что еще она готова пойти ради своей работы? Какие же монстры уживаются в ее хрупком тельце? Марк перескакивал с одной мысли на другую, в конце придя к уж совсем странным. Так, например, он подумал: получит ли Вера премию за свою придумку? Или ее сразу ждет повышение?
Также Марк не сомневался в своей правоте. Слишком тихо сделалось вокруг после первой же его реплики.
– Девочка жива? – Голос ведущей вывел его из состояния, и впрямь похожего на транс. Марк ответил не сразу.
– Жива. Теперь она взрослая женщина. Кроссовка принадлежала ей в детстве.
– Думаю, мы достаточно услышали. – Диана развернулась к камере, потеряв всякий интерес к актеру: ей еще нужно оттарабанить заготовленный текст. Воронов прислушался и остался доволен услышанным.
Наверняка имелась и другая версия комментариев ведущей, в которой она с почти искренним сожалением сообщала о провале Марка Воронова и уговаривала зрителей не судить строго. Теперь же девушка восхищалась удивительными способностями колдуна, уверяла, что уже никогда не сможет быть скептиком. Однако уже в следующей программе она выйдет к камерам с каменным лицом и произнесет свое коронное: «С вами Диана Соул. Я не верю в магию и хочу вместе с вами разобраться, откуда наши участники получают информацию, которую никто не мог знать».
Он уехал с площадки, не дожидаясь сообщения об окончании съемочного дня, и до позднего вечера бесцельно ездил по городу. Несколько раз его машина, будто заговоренная, направлялась по одному и тому же маршруту. Он выходил во двор знакомого дома, выкуривал сигарету и всматривался в прямоугольники окон, выискивая среди них одно-единственное – то, которое все время оставалось молчаливо-темным.
Хотел ли он получить ответы на грызущие изнутри вопросы? Вряд ли. Вера показала свое отношение к их общей истории, сделав ее достоянием тысяч, а может, и миллионов посторонних глаз. Для них это – еще одна разгаданная тайна. Для него было едва ли не целой жизнью.
Марк завел мотор, выключил надрывающийся телефон и поехал домой.
Он еще не знал, что очень скоро ему предстоит вернуться в свои ночные кошмары уже наяву.
Тринадцать лет назад
– У нас все серьезно. – Мишка чертил что-то в тетради, и когда Ника попыталась заглянуть через его плечо, закрыл рисунок локтем. – Никто из-за тебя одной назад не повернет.
– Да поняла я. – Показывать, что ей страшно, Ника не хотела. Она не слишком верила в магию, а вот кладбищ боялась очень. Если бы не малюсенькая надежда: «Авось и правда желание исполнится?» – ни за что бы не увязалась за братом. – К тому же я слышала, что от самого кладбища давно ничего не осталось. Можно представить, будто просто выбрались на природу.
– Может, и не осталось, – не стал спорить Мишка, – а вот призрак никуда не пропал.
– Какой еще призрак?
– Проклятого монаха. Какой же еще? – Он делал вид, будто очень увлечен своим занятием, на самом же деле исподволь наблюдал за реакцией сестры: не испугалась ли? Мишка совсем не хотел брать ее с собой. Девчонка может все испортить. Они те еще трусихи.
– Глупости какие! – фыркнула Ника. – Откуда бы ему взяться, монаху твоему?
Мишка закрыл тетрадь, еще раз намекнув на важность и секретность ее содержимого, и развернулся всем корпусом.
– А развалины монастыря ты видела? – Он прищурил глаза, слегка склонил голову набок. – В монастыре кто жил? Правильно, монахи жили.
– Всем давно известно: не было никакого монастыря. – Ника подбоченилась. – Там всегда находились склады. Монастырь всего лишь местные байки.
– А вот и нет! – Мишка схватил свою тетрадь и потряс ею в воздухе. – Здесь вся информация. – Сказал с таким видом, будто открыл государственную тайну под грифом «секретно».
– Это обычная тетрадь.
– Сама ты обычная! – Мишка насупился, будто тетрадка и правда была для него чем-то очень важным, а Ника своим пренебрежительным тоном смертельно его оскорбила. – Уж куда интереснее твоего глупого дневника с сердечками.
Ника открыла рот, проглотив заготовленный ответ, да так и застыла. Мишка же, поняв, что ляпнул лишнего, принялся тараторить на одном дыхании:
– Я его не открывал даже! И вообще, нечего свои вещи разбрасывать там, где нормальные люди ходят и могут их случайно увидеть. Ну, чего ты так на меня смотришь? Говорю же: не открывал я его!
Это был настоящий удар под дых. Ника почувствовала, как задыхается, перед глазами замелькали черные мушки. Ладони моментально вспотели, пришлось вытереть их об юбку. Сердце ухнуло вниз, предварительно оборвавшись, но странным образом отстукивало где-то в висках.
Дневник для нее, шестнадцатилетней, был самым дорогим сокровищем. Его не должны касаться чужие руки, его откровения не для посторонних глаз. Это все равно что раздеть саму Нику догола и поставить на городской площади зевакам на потеху. Так она себя и чувствовала в тот момент: голой и опозоренной.
– Отдай! – Слова больно оцарапали горло.
– Где оставила, там и возьми. – Мишкина дерзость вернулась и встала с ним плечом к плечу. – Ничего нового там все равно нет, – добавил он, чем буквально добил Нику.
Ей показалось будто на нее упал потолок, придавил всем своим весом. Вот только она не умерла, а хотелось бы наоборот.
– Я сейчас же расскажу все маме. Ты никуда не пойдешь!
– Ну и иди жалуйся! Мне все равно! Дождусь, когда у матери будет дежурство, и все равно сбегу.
– Не сбежишь! – Злость и обида туманили мысли, заставляли говорить то, о чем она не думала. – Я буду следить за каждым твоим шагом, добьюсь, чтобы из школы ты сразу же шел домой. Стану лично провожать тебя до класса и встречать после уроков. Пусть все думают, что ты…
– Ну и пусть! – грубо перебил он. – Я и сам уже хотел отказаться. Ничего там нет интересного. – В неожиданном смирении брата было нечто, что покоробило ее, но затуманенный разум не смог вычислить, что именно, и Ника просто кивнула.
Она уже собралась уйти, когда Мишка вдруг окликнул ее. Ника обернулась и увидела, что он протягивает ей свою «тайную» тетрадь.
– Я не буду уподобляться тебе и читать чужие секреты.
– Никто и не просит тебя читать. Но раз мне теперь нельзя выходить из дома, хочу попросить тебя передать тетрадь владельцу. И мне правда очень стыдно, что я взял твой дневник.
Раскаивающийся вид брата казался настолько убедительным, что она даже пожалела о своей резкости. Она и впрямь бывала рассеянной, запросто могла оставить дневник в таком месте, где Мишка его совершенно случайно обнаружил. Выходит, зря накинулась? Теперь уже Нике сделалось стыдно за свое поведение. Она забрала тетрадь и пообещала исполнить просьбу.
– Можешь прочитать, если захочешь, – «милостиво» разрешил Мишка. – На самом деле там нет ничего интересного. Так, план дороги и список вещей для похода.
– Говори адрес.
Ника стояла у двери, матово-черной, со сдержанным геометрическим орнаментом по краю. Почему-то она никак не могла решиться позвонить, хотя палец уже завис на уровне звонка и указывал точно в прямоугольную клавишу с отполированным множеством прикосновений кружком по центру. Кончик пальца холодило, казалось, будто она касается кубика льда. Или в кнопке на самом деле спрятана острая игла старого веретена, от укола которого она заснет вечным сном, а принц не приедет пробудить ее поцелуем истинной любви. Все принцы остались жить на страницах сказок, да и она никакая не принцесса.
«Что за глупости!» – одернула саму себя Ника. Даже разозлилась: стоит как дура с занесенной рукой. Не ровен час, выйдет кто-то из любопытных соседей и прогонит ее прочь. Откуда вообще взялась эта странная робость? Ей всего и нужно – отдать несчастную тетрадь.
Ее не ударило током, игла не вонзилась в мягкую подушечку пальца. Трель звонка промчалась по проводам и радостно заголосила где-то в глубине квартиры. Ника набрала воздуха, как перед прыжком в ледяную воду, но когда механически щелкнул замок и дверь почти бесшумно открылась, она едва не забыла выдохнуть.
Он предстал перед ней в сиянии света, обнаженный до пояса, с висящим на шее полотенцем. Темные влажные волосы до плеч завивались колечками, на их кончиках застыли готовые сорваться вниз капельки воды. В каплях играл свет, превращая их в переливчатые маленькие солнца. Ника залюбовалась натренированным торсом, невольно скользнула взглядом по плоскому загорелому животу и, будто споткнувшись о нырнувшую за ремень джинсов полоску жестких волосков, поспешно отвела глаза.
Ника ждала удара молнии, дрожи в коленях, холода в позвоночнике и испарины на лбу – в общем, всего того, о чем она читала или что видела в кино. Ее реакция оказалась неправильной настолько, что она представила, как зрители выходят из кинотеатров разочарованные таким поворотом. Не получилась бы из нее драматическая актриса.
– Привет. – С ней говорил античный бог, сошедший с вершины Олимпа, она же не спешила испытывать благоговейного трепета. Но разве так проявляется любовь? А Ника совершенно точно понимала: она любит Марка Воронова. Ни к кому до сих пор она не чувствовала ничего подобного. – Проходи, я пока оденусь.
Это случилось два года назад, когда Марка перевели в их школу. Ника увидела его в столовой и с тех пор потеряла покой. Она, знавшая о любви только из женских романов и молодежных сериалов, выстроила план по завоеванию сердца парня своей мечты. Но если бы она хотя бы на секунду задумалась о природе своих чувств, взвесила все плюсы и минусы, да даже просто попыталась познакомиться с ним, возможно, поняла бы, что принимает за любовь фантазии и созданные ею же представления о прекрасном принце. Ника жила в сказке и себя саму считала заколдованной принцессой, которую он должен непременно расколдовать и взять в жены.
Она ревновала его ко всем, а он даже не догадывался о ее существовании и при встрече равнодушно проходил мимо. Она каждый раз замирала, встретив его посреди шумной толпы спешащих куда-то школьников. Он же даже не замедлял шага.
– Че встала как дура? – услышала однажды полный ненависти окрик.
Ника даже не успела ничего ответить, когда ее толкнули в спину. А сразу после едва не оглохла от крика. Она попыталась закрыть уши руками и не смогла. Боль вырвала из горла новый вопль. Болела левая рука. Нике показалось, что ее ей просто оторвали.
– Не смотри. – Чей-то мягкий голос пробирался к ней сквозь гул. Ника вертела головой, но никак не могла сфокусировать взгляд на кружащихся вокруг нее лицах. – Сказал же: не смотри на руку! Встать сможешь?
«С лестницы грохнулась… Кто-то толкнул или сама…» – Громкий шепот походил на шипение потревоженных змей.
Ника хотела спросить, о ком все говорят. Кто упал с лестницы и что стало с той бедняжкой? Но ей было очень больно, и думать о чужой боли не получалось. У нее кружилась голова, ушибленная рука горела огнем. Тело содрогалось, будто через него пустили электрический ток и хаотично поворачивали ручку, регулирующую его силу.
Милый принц стоял у окна с озадаченным видом. Ника увидела его не сразу, а увидев, просияла лицом, даже попыталась улыбнуться.
Толпа текла живой волной, расступаясь перед ней и снова смыкаясь за спиной. Принц остался далеко позади. Он не смотрел на нее, все его внимание оказалось приковано к шагающей ему навстречу блондинке.
Девушка появилась в их школе почти одновременно с Марком, но Ника ее почти не встречала. Та сторонилась общения с одноклассниками, не завела подруг, и казалось, будто она брезгует даже прикасаться к другим людям.
Ника и представить не могла, что злая ведьма может быть настолько красивой.
Сомнений не оставалось: это она заколдовала принца, наложила на него колдовские чары. А он, глупенький, не понимает, что находится под ее магическим влиянием.
К учебе Ника вернулась спустя три недели, когда с руки сняли гипс. К тому дню о романе самой красивой пары гудела вся школа. Девочки дружно вздыхали им вслед, парни морщили носы и придумывали обидные прозвища. Принцу же с ведьмой не было до злых языков никакого дела. Они наслаждались своим наколдованным счастьем, не думая о существовании бедняжки принцессы.
Во время летних каникул Ника даже попросила маму перевести ее в другую школу, но получила отказ. Просьбу дочери она назвала глупым капризом и запретила впредь поднимать эту тему.
Первого сентября Ника шла и больше всего на свете боялась встретиться взглядом с сияющими глазами принца, увидеть торжествующую улыбку ведьмы. Каждый шаг от дома до школы давался ей мучительно тяжело, она будто заново училась ходить. Совсем как бедняжка русалочка, едва обретшая ноги.
Едва переступив порог, она поняла: что-то изменилось. Перемены не бросались в глаза – она просто знала, что все именно так, и всё тут. Ощущение пустоты и потерянности, не оставляющее ее все время с того дня, как она увиделаего,усилилось, разрослось ядовитым плющом. Она долго не могла понять, что вдруг стало иначе. Спросить было не у кого. Ника ни с кем не делилась своими чувствами и переживаниями. Не с кем ей было делиться. Ни одну девочку в школе она не могла назвать настоящей подругой, маме признаться стыдно, а Мишка просто посмеется ей в лицо.
Оставался дневник, который Ника начала вести в начале лета. Страницы постепенно заполнялись ее переживаниями, надеждами и мечтами. Желания, которым не суждено исполниться, впитывались чернилами в бумагу, навсегда оставаясь лишь статичными черно-белыми картинками.
Ответ на невысказанный и самый главный вопрос пришел неожиданно. Ближе к Новому году Ника увидела красавицу ведьму. Она была все так же холодна и неприступна, уже никто не делал попыток сблизиться с ней, чему сама ведьма наверняка радовалась. Она плыла по коридору с ее, Никиным, околдованным принцем. Им в спины бил свет из большого арочного окна, и Ника не видела их лиц. Ей и не нужно видеть, она хорошо знала походку ведьмы, ее королевскую осанку. За прошедшие месяцы ведьма сделалась будто еще сильнее, спина, натянутая струной, выпрямилась еще больше, хотя, казалось, больше невозможно. Принц же, напротив, стал ниже ростом, уже в плечах и чуть шире в бедрах.
Ведьма пила его жизненные силы, убивала его. А Ника просто смотрела и ничем не могла ему помочь.
Она чувствовала боль принца как свою собственную. И боль эта была куда сильнее, чем от банального перелома.
Пара поравнялась с Никой и, не удосужившись даже взглянуть на нее, будто она пустое место, проплыла мимо. Она еще какое-то время стояла посреди коридора, провожая взглядом темные силуэты. Ей никак не удавалось выровнять сбившееся сердцебиение и дыхание. Ведь ведьма вела под руку не ее принца, а какого-то совершенно чужого парня.
Сначала Ника обрадовалась, а потом испугалась. Что, если с ним приключилось несчастье? Почему ведьма так легко отказалась от принца, променяв на кого-то другого? И что станет с Никой, если оправдаются самые страшные ее опасения?
Правда оказалась банальной. Тот, о ком она грезила, кем буквально жила и дышала, перевелся в другую школу. Вот так просто оставил ее одну, без предупреждений и подготовки. Оставил, даже не подозревая, что наделал, ведь принц так и не узнал о влюбленной в него замарашке.
Теперь, спустя целую вечность, он стоял перед ней так близко, что его можно было коснуться. Она столько раз рисовала в своих фантазиях, описывала в дневнике и просто мечтала испытать похожий момент, что теперь, когда он обрел форму, не знала, как поступить. Даже в самых смелых мечтах она не видела продолжения ситуации.
Она испугалась.
Ей показалось, что чувства, пылающие в ее душе когда-то, просто-напросто перегорели, рассыпались прахом и разлетелись по свету, подхваченные ветром. Ника не верила, что любовь может пройти вот так – вдруг. Ведь любовь вечна. А если прошла, значит, и не было ее вовсе.
Так ради чего все было? Ей стало обидно до слез и очень себя жаль. Марк Воронов даже не подозревал о ее существовании тогда, хотя они встречались почти каждый день. И теперь смотрел на нее как на чудаковатую, странную незнакомку, по какой-то нелепой причине заявившуюся в его квартиру под совершенно дурацким предлогом. Глупо же она, пожалуй, выглядела со стороны.
Времени на долгие размышления у нее не было, Ника положила тетрадь на тумбу рядом со старым телефонным аппаратом. Не просто старый – древний, дисковый, – он наверняка давно не работал и оказался на той тумбе случайно, кем-то забытый, никому не нужный.
Совсем как она.
В его пластиковых внутренностях уже никогда не прозвучат голоса: радостные, печальные, чем-то озабоченные или безразличные. Механическое сердце затихло после продолжительного, монотонного гудка.
Ника положила тетрадь на тумбу, поверх каких-то бумаг, самыми кончиками пальцев коснулась уснувшего навсегда телефона. Ей показалось, конечно же показалось, не мог он издать мелодичной трели. Просто фантазия разыгралась.
А вот рука на ее плече точно настоящая: горячая, тяжелая, она будто прожигала одежду и вот-вот должна была оставить болезненное клеймо на коже.
– Уже уходишь? – В голосе насмешка, почти издевка. Ника сразу почувствовала себя маленькой и ничтожной, а он нависал над ней могучей горой, будто хотел раздавить своей мощью. – Даже чаю не выпьешь?
И после долгой паузы, во время которой перед внутренним взором вспышками возникали картинки из прошлого, казавшегося таким далеким, скорее придуманным, чем случившимся на самом деле, он вдруг спросил:
– Ника? Так тебя, кажется, зовут?
Теперь воспоминания обрушились на нее снежной лавиной. Сопротивляться бесполезно, стихия раздавит тебя, уничтожит. Она и не думала, что снова будет так больно.
Но он назвал ее имя.
Откуда принц знает, как ее зовут? Неужели знал всегда, но по какой-то глупости или прихоти молчал? Или все же злая ведьма сняла чары с принца перед тем, как уйти к другому?
– Я тетрадь принесла. – Говорить после такого оказалось совсем непросто. Во рту мгновенно пересохло, язык так и норовил прилипнуть к шершавому нёбу. – И мне уже пора.
Она не сдвинулась с места. Уйти сейчас казалось самой большой ошибкой, за которую она будет винить себя, возможно, всю оставшуюся жизнь. Но нужно же что-то говорить, как-то реагировать. Почему он молчит? Почему не помогает ей? Чары ведь спали, и теперь ему ничего не мешает снова быть собой – прекрасным принцем.
– Может…
Она не позволила ему договорить, сама сделала шаг навстречу. Ее подбородок дернулся, голова слегка запрокинулась, и со стороны можно было подумать, что Ника просто смотрит на Марка, который гораздо выше нее, и так ей просто удобнее.
Она чувствовала горячее прикосновение его губ к своим губам, от него пахло мятной зубной пастой. Коктейль из горячего дыхания и прохладного ментола кружил голову.
– Ты в порядке?
– Что? – Она распахнула глаза. И когда только успела закрыть? – В каком смысле «в порядке»?
– У тебя странное выражение лица.
Не может быть, чтобы ей все померещилось. Слишком реальными были ощущения.
Принц поцеловал ее, она точно знает!
Или теперь они оба под воздействием ведьмы и это она насылает видения?
Либо же Ника просто сошла с ума.
Она приложила ладони к пылающими щекам. Пальцы, напротив, оказались ледяными. Точно так же она чувствовала жар поцелуя и прохладу дыхания принца. Слишком по-настоящему.
Уже было не разобрать, где заканчивается реальность и начинается вымысел. Ника запаниковала. Теперь ей уже точно не забыть своего позора.
В потемневших глазах принца она увидела жалость, щедро замешанную на брезгливости.
Спасаться! Бежать!
Хотелось кричать, умолять, оправдываться. Испарившиеся, казалось, чувства заполнили ее всю без остатка, не оставив возможности дышать. Она так и замерла на вдохе, когда будто загустевший воздух, в котором увязали слова и мысли, разорвал пронзительный звук.
Звонил старый телефон!
Он ожил, как ожила ее похороненная любовь.
Или он не умирал, как не умирала ее надежда на новую встречу с принцем?
Судя по всему, Марк, как и сама Ника, не ожидал звонка. Он вздрогнул, не спешил поднимать трубку, смотрел на надрывающийся аппарат как на диковинное существо, пробравшееся в его дом. Так же он смотрел и на Нику, все еще не понимая, какую боль причиняет ей своим равнодушием.
Она так и не узнала, ответил ли Марк на звонок.
Бежала вниз по лестнице, перескакивая через несколько ступеней, не боясь оступиться. Все самое ужасное, что могло с ней произойти, уже произошло, хуже не будет.
Так она думала.
Как оказалась дома, Ника не помнила. Мишка чистил картошку на кухне и одновременно говорил с кем-то, прижав плечом к уху мобильник.
– Вот как раз зашла, ага.
Ника напряглась. Брат не просто говорил с кем-то, он говорил о ней.
– Хочешь – сам спроси, у меня руки заняты. Угу. Передам. Давай.
Мишка бросил недочищенную картофелину в кастрюлю, разбрызгав воду, вытер руки о полотенце и поднялся навстречу Нике.