Пленники рубиновой реки
– Чего так долго? Мама скоро придет, ты обещала мне помочь с ужином.
– Прогуляться решила. – Разговаривать не хотелось. Она мечтала запереться в комнате и от души пореветь. Она совсем забыла про ужин, не до еды ей было. Но Мишка точно не отстанет, особенно если она откажется помогать. – Переоденусь и помогу.
Ника наклонилась, чтобы снять обувь, когда брат будто между прочим сказал:
– Марк звонил. Спрашивал, куда ты убежала. Ты зачем убегала-то? Он за тобой гнался?
Его ситуация, похоже, забавляла, и он даже не пытался этого скрывать. Ника же обрадовалась, что он не видит ее лица.
– Гнался, ага. В догонялки играли.
– Прикалываешься?
Ника поднялась в полный рост и быстро отвернулась, делая вид, что ищет что-то в кармане ветровки. Она изо всех сил боролась с подступившими слезами и рисковала проиграть. Ей срочно нужно было выплакаться, чтобы не закричать из последних сил. При Мишке нельзя. Он либо поднимет ее на смех – еще бы, девчонки постоянно ревут по пустякам; либо, что хуже, побежит разбираться с Марком. Воронов сильнее и старше, он легко справится с ним, даже не разобравшись, в чем, собственно, дело.
– Миш, может, ты сам с ужином, а? Я очень устала, – с надеждой попросила она.
– Когда успела-то? Или ты так намекаешь на то, что выполнила мою просьбу? Здесь пройти всего три дома.
– Дай мне переодеться. – Сил на спор не было. – Через пять минут подойду.
Мишка сам пришел в ее комнату через минуту. Постучал и, дождавшись разрешения войти, привалился плечом к дверному косяку.
– Если приготовлю ужин, забудешь про дневник?
– Я уже забыла. Сама виновата, буду тщательнее за вещами следить.
– Вот и отлично. – Он просиял лицом. – Я позову тебя картошку посолить, сама знаешь, у меня проблемы с этим. И потом больше не трону, отдыхай.
Она понимала: если произнесет еще хоть слово, точно не сумеет сдержать слез. Мишка кивнул, пробормотал что-то неразборчивое и вышел, прикрыв за собой дверь.
Справился ли он с солью, Ника так и не узнала. Мишка не стал звать ее, и к ужину она не вышла, притворилась, будто спит, отвернувшись к стене.
А утром ей пришло СМС с незнакомого номера с предложением встретиться.
* * *Жора многого о себе не знал, как оказалось, но он твердо усвоил одно: чутье охотника было внутри него всегда. Много лет ему приходилось подавлять это в себе, притворяться и играть чужую роль. Было сложно, иногда до омерзения противно, но теперь все изменилось. Он будто долго сидел на диете – и вдруг попал на пир. У него не будет заворота кишок, он хорошо знает свою норму и не превысит ее. И пусть главное блюдо до сих пор не подали, он дождется. Ожидание бывает острее и ярче получения желаемого.
Добыча стояла рядом, таращилась пустыми глазами и даже не собиралась бежать. Сухие, потрескавшиеся губы шевелились, пытались что-то говорить, и Жора очень надеялся, что губы умоляют его о пощаде.
А если не умоляют, значит, скоро станут.
Он слишком долго притворялся, выжидал, присматривался. Если бы не тотСерый, ловко прикинувшийся настоящим человеком, никто бы не стал подозревать Жору. Но Серый оказался хитрым, завел его в проклятый лес, в котором обитают белоглазые вороны. Серый напугал Жору, но не своим видом. Призраков он видит давно и знает: они безобидны.
Этот был другим.
Он заманивал, играл с ним. УСерого был разум.
Жора не считал себя психом, хотя много раз слышал перешептывания за спиной. Первое время он обижался, пытался говорить с ними, но очень скоро понял тщетность этих попыток. Ему никто не верил. Санитар в психушке неотличим от пациентов. Так о нем наверняка думали. Очень скоро ему стали безразличны пересуды и сплетни.
Жора сдался.
Иногда он думал, что, может, и в самом деле слетел с катушек, только не знал этого. Ему же никто не сказал: «Жора, ты больной, нужно смириться».
Шепотки за спиной – не в счет.
Когда-то он знал, что психи видят призраков. Он их тоже видел. Иногда призраки неотличимы от живых, пару раз Жора даже пытался ловить их, загонять в палаты. Благо, никто не становился свидетелем его странных попыток – тогда бы уж он точно не отвертелся. Здешние методы лечения не оставляют шансов на выздоровление. Только попади в руки докторов – и, считай, пропал.
А порой Жора начинал думать, что видит призраков по одной лишь причине – он сам давно и бесповоротно мертв. В памяти всплывали обломками затонувших кораблей острые воспоминания. В тех воспоминаниях было много голосов, разных: мужских и женских, добрых и озлобленных, усталых и совершенно равнодушных.
Один голос казался особенно назойливым, от него Жора отмахивался, как от жирной мухи, а тот все жужжал у самого уха, доводя до бешенства, до исступления:
– Надо жить, понимаешь ты? Как бы ни было сложно, смысл всегда найдется.
И Жора отвечал, говорил нечленораздельно и путано, отяжелевшим языком, до которого не доходили команды отравленного алкоголем мозга. Кажется, он обещал жить и еще что-то нецензурное добавлял. Потом снова просил оставить его в покое.
Оставили.
Однажды голоса остались лишь в его голове. Их было куда больше, чем раньше, и они уже не уговаривали Жору жить – напротив, голоса шептали скабрезности, ехидничали, издевались. Замолкали, лишь когда череп раскалывался на сотни кусочков, перед глазами вспыхивали яркие огни от удара по темени твердым и острым. Жоре не нужно было видеть, он точно знал: прилетел его старый знакомец. Ворон щурился, хотя вроде птицы и не умеют такого вовсе, а этот вот умел. Он много чего умел и Жору научил. С появлением белоглазого демона он начал видеть мир другим. Люди даже не подозревают, сколько таскают на себе и за собой.
Голоса из головы начали выбираться наружу, стало даже чуть легче, ведь теперь он мог спать по четыре, а то и шесть часов за сутки. Снаружи они особо не болтали, разбредались, хотя и не уходили насовсем. Если не знать, можно спутать их с обычными людьми. И Жора по первости путал. Потом привык и почти перестал обращать внимание. Пока не оказался в психушке.
Здесь тех, кто вылез из его головы, оказалось куда больше. Они бродили среди психов, трогали их, и психи начинали дергаться, озираться, размахивать руками. К иным сумасшедшим приставали те, кого Жора для себя прозвал «болтунами». Они никогда не замолкали, даже ночью. От них не получалось убежать или спрятаться. Психи не хотели отвечать болтунам, но в какой-то момент не выдерживали, срывались.
Психов лечили лекарствами. И только Жора знал, какое лечение поможет им на самом деле. Он спасал, избавлял их от непрерывных страданий. Они были ему благодарны. Жора видел счастливые лица тех, от кого отставали бродячие тени.
Психи любили Жору, а те, другие, – нет. Они шипели, рычали, тянули к его шее полупрозрачные щупальца, лишь отдаленно похожие на руки, но никогда не могли дотянуться, отчего злились еще больше и изводили очередного несчастного с удвоенной силой.
Но стоило прилететь ворону, как все менялось. Жора так и не понял: друг тот ему или лютый враг.
Точнее, не помнил.
Знал, точно знал.
Но забыл.
Впервые он увидел ворона давно, когда еще сам был другим. Когда его еще не уговаривали жить, не было такой необходимости. Потом что-то произошло, и все поменялось. Жора однажды проснулся, а встать с постели не смог: ноги его не слушались. Он кое-как дополз до телефона и позвонил в скорую. Тогда он еще верил докторам.
Привалившись к стене спиной, он сидел, не понимая, что все уже не то, к чему он привык. Квартира превратилась в темницу, свет из окон не радовал, а больно резал чувствительные глаза не хуже бритвы, высекая горячие слезы.
Даже из зеркала на него теперь пялился кто угодно, но не он сам. В седом, угрюмом мужике с перекошенным ртом Жора не узнавал себя.
Не был он таким!
Нужно разбить зеркало, оно все врет!
Только вот занесенная рука вдруг беспомощно опустилась, повиснув вдоль тела, а перед глазами поплыл зеленый туман. Барабанные перепонки разорвал треск дверного звонка, после чего раздались глухие удары в филенчатую дверь.
Больше Жора ничего не видел и не слышал. Сколько времени он провел в таком состоянии – неизвестно, спросить было не у кого. Он возненавидел врачей за то, что те не позволили ему умереть. Смерть решила бы все его проблемы. Так он и отвечал на ненавистное:
– Надо жить, понимаешь ты?
Понимали ли те, кто заставлял его цепляться за пустоту, как ему больно и страшно? Испытывали они хоть малую толику той разрывающей тоски, что сжирала его изнутри? Вряд ли бы они стали так говорить, если сами пережили бы нечто похожее. Уже и веревку бы поднесли да мыльцем натерли.
Жора продолжал жить, проклиная каждую минуту собственного никчемного существования. Он понимал: когда-то было иначе, а вспомнить, как оно было и когда, увы, не мог.
Убить себя он тоже не смог. Не хватило духа Жоре, кишка оказалась тонка.
Настоящей отдушиной для него стала охота. Единственное, что ему не нравилось, – когда добыча сама шла в руки. Если не испытать азарта, не допустить даже мысли о поражении, тогда оно того не стоит. Они должны убегать, прятаться, а Жора будет искать.
А самая главная жертва пусть пока посидит в своей уютной камере, которую по какому-то злому умыслу прозвали больничной палатой.
Время, когда он сможет разгуляться на полную, еще не наступило, но Жора каждой клеточкой чувствовал его приближение. Знакомец-ворон обещал, а Жора ему верил: совсем скоро все встанет на свои места и потерянный когда-то смысл вернется. Кто знает, может, Жоре даже снова захочется жить? Он избавится от голосов не только в голове, но и снаружи. Перестанет видеть ожившие тени.
Нет, скучать он не будет. Они провели вместе много времени, но вспоминать об этом периоде Жора не хочет, устал.
Серый вел за собой, и Жора шел. Растрескавшийся асфальт сменился пыльной грунтовкой, а вскоре под ногами уже пружинил мох.
У самой реки Жора сложился пополам, его рвало долго, с болезненными спазмами, кровью и желчью.
Ворон наблюдал со стороны, не вмешивался. Глупая птица не знала, как ему плохо. А знала бы, помогла бы? Вряд ли. Только и может, что клевать его в темя, не оставляя притом никаких следов. Белоглазый демон.
Лодка стояла наполовину в воде, удерживаясь на берегу лишь прогнившей бечевкой, накинутой петлей на колышек. На дне лодки лежали весла.
Мокрые.
Жора впервые задумался, откуда к нему на свиданки прилетал белоглазый. Его дом за рекой. Там, где Жора уже бывал, но помнил лишь перекошенное болью и страхом лицо пацана.
Ворон тем временем вспорхнул, перелетел на корму лодчонки, отчего та заметно качнулась; гнилая веревка натянулась, рискуя лопнуть.
За ним пришли.
Жора все еще не боялся. А может, уже не боялся. На борт он ступил смело и даже когда мимо него, обдав холодом, прошел и уселся на затертую скамейку Серый, не удивился.
Вот ведь странность: Жора смотрел на Серого в упор, а спроси, какое у того лицо, есть ли у него нос, глаза и рот, – да черт его знает!
Как ни старался Жора сфокусировать взгляд, изображение постоянно плыло и искажалось, будто ему выдали очки по чужому рецепту.
Весла легли на воду, лодка дернулась, раздался треск лопнувшей-таки веревки, и река обняла деревянные бока холодными руками, плавно понесла хлипкое суденышко.
Серый смотрел на Жору в упор, будто и сам силился рассмотреть его лицо. Может, оно точно так же расплывалось для него и рябило – того Жора не знал. Ему было хорошо, легко и спокойно, хотя он понимал: плывет неизвестно куда с двумя странными пассажирами. То, что не он управляет лодкой, стало ясно почти сразу. Весла приводила в движение некая невидимая сила, противиться которой, скорее всего, не стоило.
– Слушай, друг, – Жора обратился к Серому, ни на что не надеясь, просто скучно ему стало, вот и заговорил, – ты вообще меня понимаешь? Может, и не слышишь даже, ушей-то я твоих не вижу.
Серый кивнул. Едва заметно, может и вовсе не кивок, а снова рябь, но Жора предпочитал думать, что его понимают.
– Тогда, может, расскажешь, кто ты такой?
Внезапно ворон упруго оттолкнулся от края, взлетая, и лодку развернуло. Серый затрясся, зашипел и с тихим хлопком осыпался пеплом на дно посудины. Ворон же уселся Жоре на плечо, вцепился когтями в кожу, но клевать не стал, хотя тот напрягся, ожидая удара.
«Еще не время», – раздалось у Жоры в мозгу.
Ворон взмахнул крыльями, оставив на щеке человека глубокую царапину. Жора прижал к щеке ладонь, будто боялся не успеть. Поднес пальцы к глазам.
Кровь.
Настоящая.
Он уже почти решился попробовать ее на вкус, когда услышал на берегу голоса. Те, кому они принадлежали, нервничали и боялись Жору. Глупцы. Разве его им нужно бояться? Вовсе нет. Только они еще ничего не знают. Им лишь предстоит встретиться с тем ужасом, который Жора уже видел. Ему показаличужое будущее. А вот его собственное все еще скрывалось за пеленой неизвестности.
Жора налег на весла. Теперь сила, управляющая лодкой, пропала и грести оказалось не так просто, будто не по воде он плыл, а в густой смоле. Он все озирался назад в надежде увидеть ворона или еще лучше – Серого, но они оставили его одного.
«Еще не время», – повторил он, как заклинание, и несколькими мощными гребками причалил к берегу.
7
Они разговаривали. Вот так запросто, будто и не было долгих лет вынужденного молчания, где каждый молчал о чем-то своем и все же об одном и том же.
– Ты сумасшедшая. – Он говорил, уже зная: ее не переубедить. Не для того она все затеяла, чтобы просто так взять и свернуть на половине пути. – Нам нельзя туда возвращаться. Ты ведь помнишь? Каково бы ни было наше отношение к тому месту, оно ничего не изменит. Женька в ту ночь погиб по-настоящему. И твой брат…
– Я не заставляю тебя ехать, – не глядя ему в глаза, отвечала Вера. – В условиях контракта подобное также не прописано, и ты можешь отказаться. Никаких штрафов и санкций. А скоро ты и вовсе сможешь уйти. Наверняка тебя уже рвут на части другие каналы.
Марк понимал, что никуда он не уйдет. Не оставит ее снова одну. Ему хватило и того, что он уже пережил. В юности было проще. Теперь он уже не мальчик и мыслит совершенно иначе. По-взрослому. По-мужски, в конце концов.
– И еще… – Вера выдержала паузу, прежде чем продолжить. – Не думай, что я делаю это ради рейтингов и прочего. Я не фанатик, мне вполне хватает того, что имею. Но и, пожалуйста, не думай, будто для меня все еще что-то значит… наше прошлое. Ты слишком переоцениваешь свое влияние на мою жизнь, Марк. Эгоистом, конечно, быть проще, но ты хоть иногда думай о других людях. Так можно, не сомневайся. Просто попробуй.
Она выдавала фразы быстро, чеканно, будто торопилась выплеснуть все накопившееся внутри и боялась не успеть. Или понимала, что может испугаться и снова замолчать? И кто знает, сколько на сей раз продлится ее молчание? Возможно, куда дольше тринадцати лет.
– Когда выезжаем? Есть что-то еще, что я должен знать?
– Через три дня. Все уже предупреждены, оставался только ты. Я думала – откажешься.
– Почему ты так решила?
– Не знаю, – ответила Вера, снова уставившись в планшет, который Марку хотелось выхватить у нее из рук и разбить об пол. – Ты ведь назвал меня сейчас сумасшедшей. Почему?
– Я не то имел в виду, и ты прекрасно понимаешь, о чем я говорил. Там опасно. – Он вспомнил поезд и ледяные прикосновения на своей коже. Вспомнил пожелтевшую в крапинку сосновую иглу на своей щеке. Да и как можно забыть? Игнорировать тоже нельзя, хотя долгое время у него это хорошо получалось. – Неужели рейтинги программы настолько низки, что вы все готовы устроить цирк, рискуя человеческими жизнями?
– Марк… – Вера наконец отложила планшет, подошла так близко, что не получилось бы даже вытянуть вперед руку, чтобы не упереться ей в грудь. – Мы были подростками, нам все привиделось. Женя пострадал не из-за мистических сил, а вполне реальных и осязаемых. Ты сам, кажется, говорил, что там кругом болота, вот он и угодил в одно из них.
– Болота, – эхом повторил он. – А провалившийся под землю магнитофон и… те ощущения, будто кто-то постоянно наблюдал за нами? Неужели будешь отрицать и говорить, будто ничего такого не было?
– Я еще тогда поняла, что с магнитофоном вы всё придумали, чтобы напугать меня. И знаешь, вам удалось. Какая же я была дура! Не нужно было мне за вами увязываться, и Мишку нельзя было пускать.
Она замолчала, отвернулась, но быстро справилась с эмоциями и даже смогла выдать некое подобие улыбки.
– Повторяю: у тебя еще есть возможность передумать. Да, будет сложно без главной звезды. Только и я не первый день на телевидении работаю. Придумаю такую историю, что еще останусь в плюсе. Слушай, может, ты на самом деле не поедешь?
Марку не понравилось, с какой надеждой она задала вопрос. Ее желание избавить себя от его общества вполне понятно, но от этого общий фон не становится менее обидным. Оскорбительным даже. Да он теперь даже под дулом пистолета не откажется ехать. Он так и сказал Вере, у которой лицо вытянулось от удивления. Неужели она и в самом деле рассчитывала на другой исход?
– Я поняла тебя. – Она улыбалась дежурной улыбкой редактора, который печется о своем подопечном. – Тогда нужно будет уладить некоторые формальности, и выезжаем. Съемки рассчитаны на семь полных дней, погоду обещали хорошую, ночи уже довольно теплые. Я пришлю на почту точную дату и время. Всего доброго.
Она снова превратилась в чужую, отстраненную женщину, с которой его связывали исключительно рабочие отношения. Было это хорошо или плохо, не понятно. Но на душе у Марка скребли когтистые кошки.
Даже если все так, как она говорит, если происходящее на заброшенном кладбище просто разыгравшаяся фантазия, он не мог понять причин, по которым туда нужно ехать. Все уже сказано во время прямого эфира, где он понял, что ощущают те, кто приходит на шоу за помощью. Было странно слышать от посторонних людейего историю. В определенный момент он поймал себя на мысли, что ждет от них объяснений, хочет, чтобы и ему помогли. Но «колдуны» и «шаманы» тараторили заученный текст, совершенно не задумываясь о реакциях того, кому их слова могли нанести ущерб.
Неужели со стороны и он выглядит так же? Актерский талант не списывает грехи, напротив, множит их, потому как Марк Воронов может быть куда убедительнее кучки недоучек. Почти забытое чувство брезгливости липкими пальцами сдавило горло. Он зажал рот ладонью и побежал вдоль коридора, надеясь успеть.
Его рвало, выворачивало наизнанку внутренности, и все казалось мало. Хотелось прополоскать себя с отбеливателем изнутри. Но, скорее всего, ничего не изменилось бы. Слишком сильно пристала к нему грязь.
Когда-то он всерьез думал, будто позорит профессию, участвуя в подобном балагане. Позже принял все как должное, убеждая себя, что все происходит не на самом деле и люди просто принимают условия игры. Теперь же он ненавидел себя и все, что делает. Ненавидел всех, кто хоть как-то причастен к вертепу под названием шоу-бизнес.
Вечером он разыскал Веру, чтобы сообщить о своем желании разорвать контракт досрочно. Он не откажется поехать в этот раз, но пусть эта поездка станет последней в карьере великого и ужасного Марка Воронова.
– Хорошо. Принимаю твое решение. Будет сложно, но я постараюсь что-нибудь сделать. В крайнем случае отработаешь оставшиеся до сентября три с половиной месяца.
Вера не знала или не хотела знать, что стала частью кошмара, влилась в него, превратившись в кусочек пазла. Несколько часов назад уговаривала не ехать, теперь в голосе звучит разочарование. Наверное, он все же ошибался в ней. Ей все нравится, и она не собирается покидать судно, даже если оно начнет тонуть.
– В ближайшие три дня от тебя почти ничего не потребуется, можешь отдыхать. Завтра днем снимем «проходку» к заставке специальных выпусков, и все. В два часа жду на проходной. Пожалуйста, не опаздывай.
* * *Погода все же подвела. Еще с ночи зарядил ливень, и съемочная группа грузилась в машины, облачившись в разноцветные дождевики.
Атмосфера общей нервозности, подогретая ранним подъемом, не располагала к разговорам. Люди копошились, как муравьи в горящем муравейнике. И шум дождя, прерываемый грозными раскатами грома, служил лучшим аккомпанементом к ожившей безмолвной инсталляции.
В день отъезда оказалось, что оборудование не помещается в арендованные грузовые автомобили, пришлось в срочном порядке искать фирму по заказу транспорта, что, само собой, заняло время.
Потом не досчитались ведущей и пары редакторов. Последние так и не появились, сообщив о внезапной болезни. И если с редакторами все решилось быстро – их обязанности распределили среди оставшихся сотрудников, то до Дианы Соул никак не могли дозвониться. Выезд находился под угрозой срыва, чего никак нельзя было допустить. Сорванные съемки грозили серьезными финансовыми и репутационными потерями.
Ведущая приехала на три часа позже назначенного времени, растрепанная и злая. Она никак не ожидала попасть в пробку там, где ее никогда не случалось. Тем более ранним утром. Наконец выбравшись на свободную трассу, она с ужасом поняла, что забыла дома телефон и планшет со сценарием. Пришлось возвращаться и попасть в ту же пробку второй раз. Телефон, подключенный к розетке на всю ночь, мигал еле живым значком аккумулятора и окончательно разрядился при попытке совершить звонок, дабы предупредить об опоздании.
В итоге запланированное на раннее утро мероприятие удалось лишь ближе к полудню.
Актеры ехали в отдельном микроавтобусе. Люди, работающие бок о бок на протяжении многих недель, вели себя будто случайные попутчики в маршрутке. Кто-то пялился в окно, кто-то елозил пальцем по экрану телефона, не обращая внимания ни на кого вокруг. И только когда автобус тряхнуло на особенно крупной кочке, народ зароптал, заозирался по сторонам. Но и это быстро прошло. Каждый вернулся к прерванному занятию.
На их лицах застыли маски вселенской печали. Никто не желал покидать уютные студии ради сомнительного эксперимента. К тому же жить предстояло в обычных палатках. Брать собственные автомобили участникам запретили, объяснив особенностями места, куда все теперь направлялись.
– Там даже моста нет, – перешептывались те, кто обладал информацией. – Русло давно пересохло, поедем через него.
Разгулявшаяся стихия могла спутать все планы, но поворачивать назад поздно. К тому же в прогнозе не было ни слова про осадки в ближайшую неделю, поэтому оставалась надежда на кратковременность дождя.
Марк не понимал, что с ним происходит. Он пытался отыскать в себе страх, волнение, да хотя бы любопытство – и ничего не чувствовал. Отстраненность остальных участников была как раз понятна: для них предстоящая вылазка – лишь временное неудобство, и не более. Они даже не задумывались о том, что говорили в прямом эфире, называя место проклятым и зловещим. Просто написанный кем-то сценарий. Выдумка.
Не к месту вспомнилось, что в ту роковую ночь точно так же шел дождь, который стал для четверых друзей неожиданностью, ведь весь день светило солнце и на небе не было не единой тучки.
Неужели теперь все может повториться? Зачем он вообще согласился и не попытался сделать все для того, чтобы отговорить от этой затеи Веру? Если бы она не стала слушать, можно было бы пойти сразу к руководству канала. Ему ничего не стоило воспользоваться собственным авторитетом и предупредить организаторов шоу об ошибочности принятого решения. Может быть, его даже послушались бы. Пусть бы раздули очередную сенсацию, к коммерциализации каждого произнесенного в телевизоре звука он давно привык.
Когда из-за очередного поворота показалось широкое поле, Воронову стало страшно. За себя, за тех, кто ехал с ним в душном микроавтобусе, и за каждого, кто не подозревает о том, во что может ввязаться.
Некогда поле пересекала протоптанная сотнями ног тропинка. По ней четверо ничего не подозревающих подростков тринадцать лет назад шли навстречу приключениям.
А оказались в смертельной ловушке.
Автомобиль остановился у старого русла. Люди забеспокоились, начали подниматься со своих мест. Открылась дверь микроавтобуса, внутрь заглянуло бородатое лицо.
– Сидите пока, ищем место для проезда. Берега крутые слишком, но вроде есть спуск пологий и удобный подъем.
– Нужно проехать еще примерно двести метров, – подал голос Марк. – Там будет ориентир – дерево сгоревшее. Когда-то в него ударила молния.
– Вот она, сила экстрасенсорики, – то ли восхитился, то ли сыронизировал бородач. – Может, еще чего видите? Мост не построили нигде?