Голова профессора Доуэля

Лоран, ничего не говоря Брике, начала просматривать номера газет, в которых печатались списки погибших при крушении поезда. Скоро ей попалась заметка о том, что известная итальянская артистка Анжелика Гай, следовавшая в поезде, потерпевшем крушение, исчезла бесследно. Труп ее обнаружен не был, и над разрешением этой загадки изощрялись газетные корреспонденты. Лоран была почти уверена, что голова Брике получила тело погибшей артистки.

Сбежавший экспонат

Наконец в жизни Брике настал великий день. С нее были сняты последние бинты, и профессор Керн разрешил ей встать.

Она поднялась и, опираясь на руку Лоран, прошлась по комнате. Движения ее были неуверенны и несколько порывисты. Иногда она делала странные жесты рукой: до известного предела ее рука двигалась плавно, затем следовала задержка и как бы принужденное движение, переходившее опять в плавное.

– Все это пройдет, – убежденно говорил Керн.

Немного беспокоила его только небольшая ранка на ступне Брике. Ранка заживала медленно. Но со временем и она зажила настолько, что Брике не испытывала боли, даже наступая на больную ногу. А через несколько дней Брике уже пыталась танцевать.

– Не пойму, в чем дело, – говорила она, – некоторые движения мне даются свободно, а другие затруднены. Вероятно, я еще не привыкла управлять своим новым телом… А оно великолепно! Посмотрите на ноги, мадемуазель Лоран. И рост отличный. Вот только эти рубцы на шее… Придется их закрывать. Но зато эта родинка на плече очаровательна, не правда ли? Я сошью платье такого фасона, чтобы она была видна… Нет, я решительно довольна своим телом.

«Своим телом! – думала Лоран. – Бедная Анжелика Гай!»

Все, что так долго сдерживала в себе Брике, разом прорвалось наружу. Она забросала Лоран требованиями, заказами, просьбами о костюмах, белье, туфлях, шляпах, модных журналах, принадлежностях косметики.

В новом сером шелковом платье она была представлена Керном голове профессора Доуэля. И так как это была мужская голова, Брике не могла не пококетничать. И была очень польщена, когда голова Доуэля прохрипела:

– Отлично! Вы отлично справились со своей задачей, коллега, поздравляю вас!

И Керн под руку с Брике, сияя, как новобрачный, вышел из комнаты.

– Садитесь, мадемуазель, – галантно сказал Керн, когда они пришли в его кабинет.

– Не знаю, как мне благодарить вас, господин профессор, – сказала она, томно опуская глаза и затем кокетливо взглянув на Керна. – Вы так много сделали для меня… А я ничем не могу вознаградить вас.

– Это и не нужно. Я вознагражден больше, чем вы думаете.

– Я очень рада. – И Брике окинула Керна еще более лучистым взглядом. – А теперь разрешите мне уйти… выписаться из больницы.

– Как уйти? Из какой больницы? – сразу даже не понял Керн.

– Уйти домой. Представляю, какой фурор произведет мое появление среди подруг!

Она собирается уйти! Керн не допускал мысли об этом. Он проделал огромный труд, разрешил сложнейшую задачу, совершил невозможное вовсе не для того, чтобы Брике производила фурор среди своих легкомысленных подруг. Он сам хотел произвести фурор демонстрацией Брике перед ученым обществом. Впоследствии он, может быть, и даст ей некоторую свободу, но теперь об этом нечего и думать.

– К сожалению, я не могу отпустить вас, мадемуазель Брике. Вы должны еще некоторое время остаться в моем доме, под моим наблюдением.

– Но зачем? Я чувствую себя великолепно, – возразила она, играя рукой.

– Да, но вам может стать хуже.

– Тогда я приду к вам.

– Позвольте мне лучше знать, когда вам можно будет уйти отсюда, – уже резко сказал Керн. – Не забывайте, чем бы вы были без меня.

– Я уже благодарила вас за это. Но я не девочка и не невольница и могу распоряжаться собой!

«Ого, да она с характером!» – с удивлением подумал Керн.

– Ну, мы еще поговорим об этом, – сказал он. – А пока извольте идти в свою комнату. Джон, вероятно, уже принес вам бульон.

Брике надула губы, поднялась и, не глядя на Керна, вышла.

Брике обедала вместе с Лоран в ее комнате. Когда Брике вошла, Лоран уже сидела за столом. Брике опустилась на стул и сделала небрежный, изящный жест кистью правой руки. Лоран не раз замечала этот жест и размышляла над тем, кому он, собственно, принадлежит: телу Анжелики Гай или Брике? Но разве не мог остаться в теле Анжелики Гай автоматизм движений, как-то закрепившийся в двигательных нервах?..

Для Лоран все эти вопросы были слишком сложными.

«Ими, вероятно, заинтересуются физиологи», – подумала она.

– Опять бульон! Надоели мне эти больничные блюда, – капризно сказала Брике. – Я с удовольствием съела бы сейчас дюжину устриц и запила стаканом шабли. – Она отпила несколько глотков бульона из чашки и продолжала: – Профессор Керн заявил мне сейчас, что он не отпустит меня из дому еще несколько дней. Как бы не так! Я не из породы домашних птиц. Здесь можно умереть с тоски. Нет, я люблю так жить, чтобы все вертелось колесом. Огни, музыка, цветы, шампанское…

Непрерывно тараторя, Брике наскоро пообедала, поднялась со стула и, подойдя к окну, внимательно взглянула вниз.

– Спокойной ночи, мадемуазель Лоран, – сказала она, обернувшись. – Я сегодня рано лягу спать. Пожалуйста, не будите меня завтра утром. В этом доме сон – лучшее препровождение времени.

И, кивнув головой, она ушла в свою комнату.

А Лоран уселась писать письмо своей матери.

Все письма контролировались Керном. Лоран знала, как строго он следит за ней, и потому даже не пыталась переслать какое-нибудь письмо без его цензуры.

Впрочем, чтобы не волновать свою мать, она решила, – если бы и могла переслать письмо без цензуры Керна, – не писать ей правды о своем невольном заточении.

В эту ночь Лоран спала особенно плохо. Она долго ворочалась в кровати, думая о будущем. Жизнь ее находилась в опасности. Что предпримет Керн, чтобы «обезвредить» ее?

Не спалось, видно, и Брике. Из ее комнаты доносился какой-то шорох.

«Примеряет новые платья», – подумала Лоран. Потом все стихло. Смутно, сквозь сон Лоран услышала как будто заглушенный крик и проснулась. «Однако мои нервы никуда не годятся», – подумала она и вновь уснула крепким предутренним сном.

Проснулась она, как всегда, в семь часов утра. В комнате Брике все еще было тихо. Лоран решила не беспокоить ее и прошла в комнату головы Тома. Голова Тома по-прежнему была мрачна. После того как Керн «пришил тело» голове Брике, тоска Тома усилилась. Он просил, умолял, требовал, чтобы ему также скорее дали новое тело, наконец грубо бранился. Лоран стоило больших трудов успокоить его. Она с облегчением вздохнула, окончив утренний туалет головы Тома, и направилась в комнату головы Доуэля, который встретил Лоран приветливой улыбкой.

– Странная это вещь – жизнь! – сказала голова Доуэля. – Еще недавно я хотел умереть. Но мой мозг продолжает работать, и не далее как третьего дня мне пришла в голову необычайно смелая и оригинальная идея. Если бы мне удалось осуществить мою мысль, это произвело бы целый переворот в медицине. Я сообщил свою идею Керну, и надо было видеть, как загорелись его глаза. Ему, вероятно, мерещился прижизненный памятник, поставленный благодарными современниками… И вот я должен жить для него, для идеи, а значит, и для себя. Право, это какая-то ловушка.

– И в чем же эта идея?

– Я как-нибудь расскажу вам, когда все это более оформится в моем мозгу…

В девять часов Лоран решила постучать Брике, но ответа не получила. Обеспокоенная Лоран попыталась открыть дверь, но она оказалась запертой изнутри. Лоран ничего больше не оставалось, как сообщить обо всем этом профессору Керну.

Керн, как всегда, действовал быстро и решительно.

– Ломайте дверь! – приказал он Джону.

Негр ударил плечом. Тяжелая дверь треснула и сорвалась с петель. Керн, Лоран и Джон вошли в комнату.

Измятая постель Брике была пуста. Керн подбежал к окну. От ручки рамы вниз спускалась вязка из разорванной простыни и двух полотенец. Клумба под окном была измята.