Степь 2. Расцвет. Часть вторая

– Я воздвиг и подарил тебе прекрасный город на берегах Яксарта, выстроенный только для тебя. Я надеялся, что, поселившись в нём мы станем ближе, но ты вновь отвергла мои дары и твой отказ нанёс очередную рану на моём сердце. Ты единственная правительница и женщина, которая смеет мне отказывать в этом мире безнаказанно и это меня возбуждает. Мы равны с тобой в том, что над нами никто не властен, кроме богов. Мне не остаётся больше ничего, как подчинить твоих богов моему и с помощью их власти привести тебя в мой чертог. Тахм-Райс, любимая, ты всё равно будешь моей, клянусь Ахурамаздой…

– Ну всё хватит, – проговорила Райс отбирая свиток у ошарашенного чтица, – этого думаю достаточно.

Наступило могильное молчание. Даже птиц, разогнанных Райс, когда она игралась с «дрожью земли» стало не слышно. Только еле ощущаемый слухом шелест листвы.

– Асаргад, или Куруш, как вам сподручней, никогда и ничего не делает просто так, – заговорила печально Райс, сворачивая свиток и вновь принимаясь ходить перед старцами, – он меченый, или как он сам говорит, помазанный своим богом Ахурамаздой и от его длани, ведущей воина по жизни, он никогда не откажется. Его сила в его боге. Для нашей же веры, каким бы соловьём не заливался, он самый страшный и опасный враг. Асаргад не пойдёт на нас войной, не будет захватывать наши степи. Ему это не надо. Он просто мытьём или катаньем постарается прибрать нас всех к своим рукам. Ему не нужны наши земли. Ему нужна наша сила. Очень нужна. И не просто в качестве союзника, а подручного и полностью управляемого подвластного раба. Его цель проста: поставить Троицу под влияние Ахурамазды, степные орды под собственную власть. Став моим мужем, чего он упорно добивается уже больше десятка лет, он само собой станет царём орды и поведёт наши народы гибнуть туда, куда ему нужно: Вавилон, Египет, ещё куда-нибудь. Мы огромная сила, с которой Асаргаду приходится считаться, к тому же мы, по сути, находимся у него в тылу и оттого, как кость в горле, а вернее, как кол в заднице. Он боится меня. Очень боится. Боится, что, отправившись завоёвывать Вавилон, наши орды нападут и ограбят то, что он уже завоевал. Ведь, по сути, вся наша южная граница, это граница с его империей.

Царица замолчала, вновь остановившись перед старшим из старцев. Сидевшие перед ней колдуны, все как один опустили глаза и по их напряжённым лицам читалось глубокое раздумье. Райс не спешила прерывать этот процесс, давая им возможность осознать услышанное.

Неожиданно поднялись все пять друидов, что сидели единой кучкой и один из них, видимо старший, заговорил:

– Мы изначально выступали против этой идеи, но примкнули к общему кругу, чтобы воочию лицезреть тебя, Матерь и послушать тебя. Увиденное и услышанное успокоило нас. Теперь мы не сомневаемся в том, что предсказанное о тебе сбудется. Мы верим в тебя.

С этими словами они все пятеро синхронно поклонились в пояс. Райс поклонилась им в ответ. Обернулась на Матёрую Терема по кличке Мать Медведица, что при святом месте тоже в некотором роде считалась друидкой, заботясь и ведя пригляд за Священной рощей. Та, всё поняла с одного взгляда и поднялась с травы.

– Идея объединения наших усилий не противна мне, – ответствовала тем временем царица, обращаясь ко всем старцам, – наоборот, я считаю это благом. Вот только о чужеземных обителях, думаю, нам пока стоит забыть.

Поднялись все колдуны. Поднялись и «меченые». К Райс подошла Медведица и одной фразой закончила эти короткие переговоры:

– Давайте пройдём в Терем к столу, гости дорогие, – предложила Матёрая, добродушно улыбаясь, – там и продолжим, если будет о чём…

Ещё провожая гостей из Терема и напряжённо раздумывая над всем сказанным-пересказанным в Святой роще и за трапезным столом, к Царице степей, воспользовавшись, что та осталась стоять в воротах одна в задумчивости, бесшумно подошла Калли, и заговорщицки смотря в ту же даль что и Райс проговорила:

– От отца прибыл вестник, Матерь. Он ждёт тебя в рубежном тереме.

Райс сначала вопросительно взглянула на приёмную дочь, будто её слова оторвали от глубинных мыслей, и она ни успев переключиться не уловила суть сказанного. Затем оглянулась и посмотрела на заходящих в Терем «меченых» и встретилась взглядом с Золотцем, стоявшей у крыльца и злобно смотрящую на них с Калли. Царица прекрасно знала, что между Золотцем и Калли с самого начала, как в их семье появилась чернявая «сестрёнка», её родная дочь буквально окрысилась на чужачку.

Нет, Золотце не чинила против вновь появившейся «сестры» злые козни и не старалась извести её, но и подругами они не стали, хотя Райс очень на это надеялась. Калли в отличие от Золотца очень старалась, по крайней мере, на её глазах, всячески расположить к себе наречённую сестру, но та даже при ней всякий раз всем видом показывала своё непринятие новой родственницы, хотя и не проявляя явную агрессию, а скорее демонстративно игнорируя её.

Все попытки Райс убедить Золотце в необходимости мирного существования с приёмной сестрой и подружиться с Калли, дочь отвечала всегда одно и то же, мол, воевать она с ней не собирается, но и дружить, извини, не заставишь.

Райс прекрасно знала, что единственным негативным раздражителем для Золотца являлась ревность и именно вот в такие моменты как сейчас. Молодую золотоволосую воительницу всегда бесило, когда она уединялась с Калли один на один и о чём-то секретничала.

Рой разнообразных мыслей пролетел у царицы в голове, начиная с того, что сказала Калли о тайном посланнике, успев осудить приёмную дочь за то, как она это сделала. До понимания, что надо будет опять поговорить с Золотцем, проведя очередную воспитательную беседу. И даже подумала, а не следует ли боевую Матёрую, как свою ближницу посвятить во все эти тайны царского двора?

Но тут же осеклась, потому что она уже об этом думала и пришла к выводу, что будет лучше, если последняя всё же останется пока в неведении. И это не являлось недоверием к собственной дочери, а было связанно с каким-то изначальным порывом на уровне подсознания, решив тогда оградить Золотце от всего того, что было связано с отцом Калли. Почему? Она не знала. Просто чувствовала, что так надо.

В результате этой короткой сцены, Золотце психанув, не стала дожидаться весь кортеж и забрав своих подручных скоропалительно покинула Терем, ускакав в своё стойбище, а все остальные во главе с царицей и её приёмной дочерью, неспешно двинулись на встречу с гостем.

Рубежный терем, которым заправляли теперь два брата Велимир и Премысл, с детства выросшие при этом доме и, схоронив отца не стали делить наследство, а взялись за дело совместно лишь разделив обязанности кто за что отвечает встретили царицу с должным радушием.

Оба оженились, оба детьми обросли и, тем не менее, продолжали жить как одна семья, занимая приличное пространство в казённом тереме, но, несмотря на это, весь большой отряд царицы разместили, срочно освободив несколько светёлок, что квартировали их чада. Притом сделали это так шустро, что никто ничего не заметил.

Райс объявила всем, что изволит здесь заночевать, а не просто отдохнуть и перекусить, тем самым давая команду на обустройство всех остальных сопровождающих.

Дело шло к ночи, когда все гурьбой пройдя баню и общий стол расползлись на ночлег по своим лежакам. В светёлку к царице постучалась Калли и, просунув в дверь свою чернявую головку и получив одобрительный кивок хозяйки, впустила в спальню к Матери клана мужчину чужестранной наружности, одетого как богатый купец.

– Будь здрава, Великая Тахм-Райс, – начал он с сильным акцентом, что сразу выдавало его слабое знание местного языка.

– Говори по-урартски, – тут же прервала посланца Калли на его родном языке, проходя мимо и пристраиваясь на лежак Матери, где царица, обложенная подушками, восседала в полном золотом облачении.

Мужчина недоумённо посмотрел прекрасной деве в след, не ожидая видимо встретить здесь свою соплеменницу судя по чистоте её говора и от такого предложения стушевался. Он явно готовился к этому разговору и напряг все свои познания в области языка степей, а тут, оказывается, говорят на языке гор, притом абсолютно без акцента.

Гость опешил, уставившись на Калли. Он, конечно, встречался с этой прекрасной девой здесь не впервые, но видимо только теперь признал в ней соплеменницу, и на его лице явно читалась мысль: «где же были мои глаза?». Вывел посланника из ступора голос царицы, которая, будучи совсем не похожа на женщин его страны, тем не менее, также заговорила на урартском:

– Говори на том языке, на каком тебе легче общаться.

– Я урартец, – как-то неуверенно проговорил мужчина, зачем-то тыкая в себя пальцем и по растерянному виду стало понятно, что посланник так и не принял решение на каком же языке говорить.

– Вот и прекрасно, – проговорила царица, поторапливая его и при этом, указывая рукой на место перед собой, предлагая сесть на медвежью шкуру, что покрывала пол у лежака, – давай сразу к делу. Не думаешь же ты, что я буду тут всю ночь с тобой сидеть, выслушивая.

Торговец быстро закивал, суетливо двинулся на указанное место, торопливо пристроился и замер, уставившись на лик царицы в ожидании. Та, посмотрев на него, обернулась на Калли как бы спрашивая, ты что за идиота ко мне привела. Калли тяжело вздохнула и опять обратилась к вестнику:

– Ты что испытываешь наше терпение? Ты кто такой и зачем суда прибыл?

Вестник вновь встрепенулся, засуетился и, не вставая принялся раздеваться. Вернее, он только размотал свой тряпичный пояс, накрученный на выпуклый и хорошо откормленный живот в несколько оборотов и столь же суетливо вынув засапожный нож принялся его распарывать. Наконец выудив оттуда сложенную в несколько раз тряпицу, попытался на четвереньках подползти к Райс, протягивая перед собой вынутый кусок ткани, но Райс резко встала, сделала шаг и забрала «передачку». Посланник вновь отринул назад, устраиваясь на прежнее место.

Царица развернула тряпицу, всю испещрённую письменами. Да это оказалось письмом. Мало того, что его выполнили таким странным способом оно и содержание имело не менее загадочное, но Райс уже давно привыкла к таким своеобразным посланиям своего самого ценного вестника из стана Куруша, какой только у неё имелся.

Каждое письмо, что Матерь получала от него, адресовалось некой Зарине, его дочери. Попади это послание в руки кого-нибудь, кроме Райс, то вряд ли бы что могло поведать существенного или понятного.

Послание казалось обычным, бытовым. Адресат, как и положено, в первых строках изливал тоску по любимой дочурке, о том, как все по ней соскучились. Дальше рассказывал о вполне домашних делах: кто из родственников, чем занят, что делает и что планирует делать.

Удивительным, пожалуй, являлось только то обстоятельство, что письмо, адресованное дочери, не содержало информации о женских родственницах, а только о родственниках по мужской линии, притом самое большое внимание отводилось некому дяде Аргаду.

Вообще-то это письмо имело второстепенный характер, так как самое важное посыльный передавал на словах, а письменное послание служило лишь своеобразной подстраховкой на случай неожиданной смерти посланца по дороге. Тогда сопровождающие его караван люди, даже не зная сути, могли бы донести вести до царицы хотя бы вот таким образом.

Райс внимательно прочитала послание, а значит и вестнику и Калли пришлось просидеть в молчании очень долго, потому что царица по своему обыкновению читала, останавливалась, задумывалась, возвращалась к уже прочитанному и вновь всё начинала заново.

Наконец, Матерь оторвалась от чтения и передала исписанную тряпицу Калли, которая, даже не скрывая своей заинтересованности, с жадностью принялась за её изучение, почему-то улыбаясь при этом.

Райс выждала, когда Матёрая закончит чтение, что она проделала с удивительной скоростью и как бы выходя из раздумий, обратилась к вестнику:

– А теперь рассказывай, что велено передать на словах.

Посыльный закрыл глаза и начал монотонно проговаривать наизусть заученную речь:

– Великий готов к покорению вечного города, но он не тронется с места пока орды в степи. Великий от своих людей знает, когда и куда пойдёт Агар, но не поверит до тех пор, пока степь не опустеет.

Вестник замолчал и открыл глаза. Послание оказалось коротким.

– Это всё? – переспросила Райс.

– Да, о, Великая Тахм-Райс, – ответил посыльный, наклонив голову.

Матерь задумалась на некоторое время, затем спросила вновь:

– Как долго ты намерен оставаться здесь?