Степь 1. Рассвет

И чем ближе подходила, тем более дурные предчувствия овладевали кутыркой. Не дойдя немного до голого изверга, остановилась и взмолилась Троице, только бы этот чумазый кобель не учуял как от неё смердит нечистотами.

– Ближе, – прорычал зверюга, вынимая нож из земли и поигрывая орудием убийства.

Тут она забыла, и о вони, и о своём виде, резко переключаясь на прощание с собственной жизнью. Такой короткой. Такой любимой и родной, а вместе с тем несчастной, хоть плачь. И так прощаясь сама с собой, наполнив глазёнки слезами, рыжая безропотно шагнула вперёд. Отвернулась, чтобы не видеть конца своей неминуемой участи и принялась всеми силами себя жалеть.

Горло пережал ком. Слёзы побежали ручьями. Она приготовилась умирать, но зареветь в голос не успела, хотя уже до этого как раз доходило. Мужик срезал верёвку с ноги, и в том месте, где она была привязана зверски зачесалось. Зуд был такой, что аж невтерпёж. Ярица машинально хотела задрать ногу чтобы как следует почесаться, но зверь не дал этого сделать. Он грубо сграбастал её своими ручищами в охапку, оторвал от земли как пушинку, и со всего размаха швырнул за глиняную стенку вариться в кипящий котёл, как она успела осознать происшедшее своими последними мыслями.

Эта вылепленная из глины хрень была устроена подобно варочному котлу, и как поняла по ощущениям кутырка, наполненного кипятком! Посудина была настолько глубока и вместительна, что Зорька, потеряв, где небо, где земля нырнула туда с головой, не успев от неожиданности даже вякнуть. Притом при падении в варево не осознала глубину котла, потому что умудрилась не удариться о дно. Тело охватила такая жгучая боль, что в глазах увидела искры с того света, а в голову как вколотый шип врубилась мысль, что она моментально сварилась и притом заживо.

Конвульсивно барахтаясь, и нащупав наконец скользкое, видимо смазанное жиром дно, девка, машинально оттолкнувшись от него уже не помня-чем, вынырнула наружу. Попыталась заорать что было мочи, но не смогла. За горло схватил спазм да так крепко, что ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Тут ещё что-то большое и грузное плюхнулось рядом, поднимая тягучую волну наваристого бульона, от которой ошпаренная кутырка в добавок чуть не захлебнулась.

Уже ничего не соображая, и что было дурий размахивая руками ярица вытаращила глаза так сильно, что от чрезмерного усердия они уже ничего не видели. Ни то просто бесцельно барахтаясь создавая вокруг себя объёмную пену, ни то всё же куда-то плывя по тягучему вареву, она неожиданно ударилась рукой о спасительную стенку котла.

Ноги нащупали дно, но оно было скользким и вогнутым, и ей никак не удавалось вцепиться в спасительный край, до которого было рукой подать. Рыжая бултыхалась из последних сил, захлёбывалась, только все попытки были тщетны. Никак в её скрюченные пальцы не давался этот проклятый край. Девка даже выругалась матерно на видать шибко умного, построившего этот изуверский котёл. Всё было сделано так, чтобы живое мясо из супа никак самостоятельно вылезти не смогло бы.

Наконец Зорька, сделав отчаянный рывок с вырвавшимся из груди стоном, дотянулась всё же до вожделенного края и судорожно вцепилась в жидкую глину, из последних сил впивая в неё ногти, после чего замерев безголосо заревела от безысходности.

Вылезти наружу и сбежать из котла у неё уже не было никаких сил. Это был конец. Рыжая даже в жутком сне с кошмарами не могла представить себе подобной смерти. Как это оказывается страшно вариться заживо, когда ты всё это чувствуешь, ощущаешь процесс варения каждым кусочком собственного тела. И безысходность с невыносимой болью слепились в плотный кусок обиды и жалости к себе любимой. Такой молодой и красивой. И тут у кутырки наконец-то прорезался голос, и она от всей души взвыла осипшим рёвом простуженной лосихи.

– Что? Щиплет? – словно через глухую стену долетел до неё вопрос мужика-людоеда.

– Да, – прокричала она, не задумываясь, но голос жертвы вместо крика отчаяния издал лишь нечто странное, больше похожее на мышиный писк

– Хорошо. Значит заживает. Терпи.

Какой к * заячьим терпи. Сволочь *. Людоед обоссанный. Чтоб ты усрался этим супом до смерти. Ругалась безостановочно про себя Зорька, шипя, стиснув зубы и вцепившись пальцами в край, но при этом терпела, как могла из последних сил, собирая все маты что знала, и вспоминая все гнусности, что вспомнила. Она пришла в неописуемую ярость, и хоть сил уже не было, но попадись эта сволочь сейчас ей под ноготки, порвала бы.

Постепенно боль от ошпаривания начала стихать. В первую очередь, потому что кутырка перебирая в памяти ругательные слова перестала лихорадочно дёргаться, замерев на какое-то время. И тут рыжая сквозь стройные ряды матюков неожиданно подумала: «Так это что же получается? Чем дольше варишься, тем меньше становится боль? Это из-за того, что варёное мясо уже ничего не чувствует? А почему я ещё не умерла? Или умерла?». Но тут резкий голос за спиной с надменностью проговорил, возвращая девку с того света:

– Да расслабься ты. Пощиплет и перестанет. Отмокай.

У Зорьки было ощущение будто её по затылку огрели дубиной, но она от этого не потеряла сознание, а наоборот очухалась, в мгновение выбросив из головы весь кошмар с того света. Правда, понимания того что происходит от этого тоже не добавилось. Отцепила одну руку от края и медленно обернулась, в очередной раз распахивая свои моргалки и открывая рот. Её мучитель сидел, нет, лежал в том же вареве напротив и судя по его довольной и мерзкой морде, получал наслаждение!

И только тут она ощутила, что жижа, где, барахтаясь медленно варилась – холодная! В первую очередь прохладу ощутила спина и задница. Нет, конечно же не холод родника или речной воды. Жижа была чуть прохладней пылающего тела, что для измученного долгим путешествием туловища казалось даже приятной. А жгло и горело только там, где была ободрана кожа.

Наконец-то она всё поняла, и от этого осознания рыжую покинули последние силы. Наступила предательская слабость. Ослаб хват руки. Обезумевшие от напряжения пальцы нестерпимо заломило. Ярица опрокинулась спиной на скользкую стенку котла, но не сползла вниз в пучину этой жижи только потому, что зацепилась задницей за какое-то углубление, сделанное видимо специально для сидения. И похоже именно в такой ямке сидел мужик напротив, с морды которого смылась основная чернота, но всё равно оставалось грязным, с разводами под глазами и чёрными подтёками с волос.

В отупевшей голове кончились мысли, а в ушах стоял оглушающий звон. Там, где-то и сердце между этими ушами прыгало да так, что взгляд от этого дёргался. Зорька осмотрела посудину. Жижа, где она сидела утопленная по самые плечи была густой и пахла пивом, сваренным на терпких травах. Девка повела носом, принюхалась. Очень приятный запах, потому что пахло едой. Отчего рот мгновенно наполнился слюной, а живот весело заурчал, будто кто его кормить собрался за просто так.

Вся поверхность была усеяна мелкими листочками. Плавали травинки, корешки, наломанные веточки. То там, то сям накрошенная кора дерева, вроде как дуба. Увидела знакомые семена степных трав. Замерев и просидев так какое-то время неподвижно, поняла, что если не двигаться, то боль совсем не чувствуется, наоборот, прохлада снимает жар и оно погружается в приятную истому. Голова закружилась будто в опьянении, и веки от усталости закрылись…

Зорька, уплывая от перенесённого перенапряжения и психологического стресса в спасительный сон, сознательно заставила себя пошевелиться, чтобы возобновить боль. Уснуть и утонуть в этой жиже ей решительно не хотелось. Хотя вражина напротив, похоже уже крепко дрых с приоткрытым ртом. Ладно хоть ни храпел и ни хрюкал как кабан в луже.

Поняв, что всё не так страшно, как казалось изначально, кутырка, для того чтобы не уснуть, принялась разглядывать мелочёвку, плавающую вокруг. Вот листок смородины, вот молоденький вишняк, а вот мелкий крестик травы-силы.

Девка так увлеклась этой занимательной ботаникой, постепенно приходя в себя, что голос мерзкого мужика прозвучал настолько неожиданно, что рыжая от испуга чуть не сиганула из котла, но вовремя вспомнила, что это не так просто сделать и осталась на месте. Зорька в равной степени испугалась и устыдилась, будто её застали за непристойным делом, наказуемым порицанием.

– Это пивас, – проговорил мужик, расслабленный и явно довольный процедурой отмокания, – Что-то среднее между пивом и квасом. Тут трава всякая, тёртая кора, коренья, ягоды и ещё что-то. Я в этом не разбираюсь. У меня вон, – и он мотнул головой в сторону шатра, – знатоки есть.

Мужик резко встал на ноги, создав тугую волну и кого-то окликнул, смотря за борт:

– Диль!

– Да атаман, – ответил мальчишеский голос.

– Ну что там с баней?

– Так готова уже.

И опять нагоняя волну ариец, увитый мышцами как тур-вожак, пошёл к пленнице. Бесцеремонно вынул её из котла, но не махом как закидывал, а осторожно придерживая за руки спустил за край, на покатый глиняный отвал.

Зорька, лишь встав на землю сразу принялась себя оглядывать. Ярица была с ног до головы покрыта какой-то мутной плёнкой с прилипшим к ней мусором. Ощущение было такое словно измазали жидким говном, а потом где-то валяли в грязи. Вот бы Дануха меня такой увидела, – подумала рыжая и зная суровый нрав большухи добавила, – убила бы. Кутырка, начала с омерзением обтираться и брезгливо отлеплять от себя двумя пальчиками всю эту дрянь, что выловила из котла.

Следом за ней выпрыгнул голый мужик точно в таком же неприглядном виде, как и она, и загнал её в цветастый шатёр, где оказалось темно и жарко до изнеможения, как в бане. Но ярице тут же в нос ударил с детства знакомый банный дух, и она с удивлением поняла, что этот шатёр и был баней, только очень странной. Сидя в котле с прохладной жижей, Зорька честно говоря уже начинала подмерзать, и банный жар был как нельзя кстати.

Войдя после яркого солнца в сумрак помещения и поняв куда привели, кутырка замерла, опустив голову, как учила мама и бабы в бабняке. Раз мужик завёл в баню, то, тут и понимать нечего, значит и вести себя требуется подобающе. Пленитель о чём-то шептался с мелкими пацанами на входе, но Зорька их не слышала, да и, честно говоря, не прислушивалась.

Первое время она просто стояла и блаженствовала, втягивая в себя аромат берёзового дымка. Рыжая и не заметила, как он подошёл, поэтому вздрогнула в очередной раз, когда ариец вырос как из-под земли и схватив её за подбородок приподнял лицо таким образом, чтобы девка смотрела прямо на него.

Привыкшие к темноте глаза позволили Зорьке впервые отчётливо разглядеть этого «самого главного» практически в упор. Морда его была до сих пор грязной, с чёрными кругами под глазами и такими же чёрными подтёками, что сбегали по лбу и щекам волнистыми ручьями с вымокших волос, но при всём при этом, лишь по блеску в его глазах ярица вдруг отчётливо осознала, что-мужик-то совсем молоденький! Всего-то может быть на два или три лета старше её!

Это неожиданное открытие резким скачком породило в кутырке навыдане застенчивую суетливость и доселе незнакомое возбуждение. Сердце пустилось в очередной галоп. Он смотрел спокойно, не мигая, будто заглядывал через Зорькины глаза в её голову. Ярица от непривычности происходящего вся извелась под этим пристальным взором, не находя себе ни места, ни выхода и готовая провалиться сквозь землю.

Она с невероятной ясностью поняла, что этот арийский зверь её пленил ни для того, чтобы съесть, как она изначально предполагала, а совсем для другого. Надо было быть полной дурой чтобы до этого не додуматься. И сейчас, стоя на песчаном полу этой странной бани в девке отчаянно боролась вчерашняя кутырка, с которой ещё никто не вёл себя подобным образом, и завтрашняя молодуха, что как казалось Зорьке уже ко всему была готовая.

Пока никто из этих внутренних половинок не мог одержать победу. Молодухой быть хотелось, конечно. Показать себя уже взрослой и зрелой, кого не напугать мужиком, бравшего её пусть не по ритуалу, а воровством, но кутырка внутри упиралась руками и ногами, вцепившись в ярицу словно посикуха в мамину рубаху. В общем, снова стало страшно.

В рыжей буквально клокотала необъяснимая стыдливость, казалось бы, забытая ей давным-давно за ненадобностью, и главным образом за то, что по сути дела выглядела полной неумёхой. Девка попросту не знала, что ей делать в данной ситуации и даже не помнила, чтобы этому учили. Хотя кажется она вообще всё забыла, чему учили. И мужик по речным понятиям не так должен был себя вести. А он, как назло, стоял и вообще ничего не делал. Держал Зорьку за подбородок и пристально заглядывал в лицо, да так мучительно долго это делал, что девке стало просто невыносимо.

Рыжая сгорала от стыда, не понимая с какой стати эта эмоция вообще взялась у общепринятой оторвы. Ярицу охватили новые, неописуемые чувства, не испытываемые раньше. Ещё более непонятным было то, что от его пристального взгляда Зорька возбуждалась да притом так, что аж дух захватывало и внизу живота сладостно заныло. Эта гремучая смесь возбуждения и страха вызвало дрожь с мурашками по всему телу, и почему-то накатила слеза, размывая образ грязного мужика и заставляя её учащённо задышать, в преддверии откровенного рыдания.

Наконец он убрал руку от её подбородка, но только для того, чтобы указать на скамью, покрытую шкурками зимнего зайца, и одним этим движением, не произнеся ни слова, молодой ариец велел кутырке улечься на указанное место.

Зорька, словно опоенная дурманом безропотно подчинилась. Колотимая мелкой дрожью в раскалённом воздухе бани, она еле доковыляла до лежанки и с большим трудом уложила непослушное тело с кружащейся головой на мягкую подстилку, отодвигаясь и буквально вжимаясь в стенку шатра. Ярица замерла в ожидании, что он вот-вот возляжет рядом и начнёт делать с ней то, чего так боялась девонька и вместе с тем, о чём мечтала всё последнее время перед наступлением Купальной седмицы.

Ну и пусть он её выкрал, как она теперь думала обо всём что с ней произошло. По крайней мере он молодой ариец, и его партия для кутырки навыдане была куда более привлекательной, чем с их противным артельным атаманом Нахушей, под которого она бы непременно легла на эту макушку лета. Ведь сын Данухи именно для этого оставил Зорьку при баймаке на развод. Этот вековой пердун давно уже на ярицу засматривался и ждал ни дождался, когда подойдёт её возраст.

Зорька пока ни знала и не понимала намерений нового претендента арийского происхождения на её идеальное тело, но по их девичьим понятиям стать женой арийца было верхом мечты любой девки, любого баймака. Правда они с кутырками грезили выйти замуж за городского, а этот какой-то непонятный, в лесу живёт. В конце концов рыжая всё же убедила себя, что этот всяко лучше Нахушы

Ярица строила далеко идущие планы и ждала, но он не лёг, а велел ей перебраться на край. Она вся такая взволнованная, поёрзала задницей закусив губу и стыдливо стреляя глазками на его висевшее мужское достоинство, плавно и медленно будто перекладывая нечто очень хрупкое и не терпящее грубости, передвинула своё тело на край лежака.

Размечтавшись с неимоверной скоростью, ей вдруг захотелось во что бы то ни стало понравиться этому молодому арийцу. Поэтому кутырка старалась проделывать все движения как можно соблазнительней. По крайней мере, как она себе это представляла.

Ну вот, теперь это произойдёт, с каким-то трепетом подумала рыжая, пребывая вся в предвкушении, и чтобы не выдать охватившего её волнения и тем более предательского желания близости, Зорька зачем-то с силой зажмурилась. Так ей казалось, будет правильнее. Он мужик в конце концов, вот и пусть всё делает сам, а она полежит и посмотрит, как у него это получится.

Но тот всё ни начинал и ни начинал, словно издевался над неопытной кутыркой. А тут ещё его насмешливое «Расслабься дура. Я просто буду лечить», вообще выдернуло готовую уже ко всему ярицу из сладостных грёз вожделения.