Поэзия заговоров и заклинаний

Как хмель пьется около кола по солнцу,
Так бы вилась, обнималась около меня раба божия (имя).
Смоленские девушки говорят:
Зари мое ясныи,
Зари мое красныи,
Палудённыи
И палуношныи,
Придитя!
Как у печи ат синю жарка
Чтоб я была жалка.
На етый час, на ету минуту

Есть более длинные любовные заговоры – присушки, отсушки, отстуды. В Архангельской губернии читается: «Встану я, раб божий, благословясь, пойду перекрестясь из дверей в двери, из дверей в ворота, в чистое поле; стану на запад хребтом, на восток лицом, позрю, посмотрю на ясное небо; со ясна неба летит огненна стрела; той стреле помолюсь, покорюсь и спрошу ее: „Куда полетела, огненна стрела?“ – „В темные леса, в зыбучие болота, в сыроё кореньё!“ – „О ты, огненна стрела, воротись и полетай, куда я тебя пошлю: есть на святой Руси красна девица (имярек), полетай ей в ретивое сердце, в черную печень, в горячую кровь, в становую жилу, в сахарные уста, в ясные очи, в черные брови, чтобы она тосковала, горевала весь день, при солнце, на утренней заре, при младом месяце, на ветре-холоде, на прибылых днях и на убылых Днях, отныне и до века“». Таких заговоров много, только желания влюбленного принимают все новые и новые формы. «Пленитесь, ее мысли, – говорит он. – И казался бы я ей милее отца и матери, милее всего рода и племени, милее красного солнца и милее всех частых звезд, милее травы, милее воды, милее соли, милее детей, милее всех земных вещей, милее братьев и сестер, милее милых товарищей, милее милых подруг, милее всего света вольного». Любовник заговаривает, чтоб любила, чтоб горело ее сердце, чтоб тосковала, как тоскуют животные, чтоб «целовала, обнимала и блуд творила». «И пойду я, раб, за белой брагой, за девичьей красотой», – точно поется в одном заклинании. Колдун-влюбленный предает себя в руки темных демонов, играет с огнем: у семидесяти семи братьев, сидящих на столбе, он просит «стрелу, которая всех пыльчее и летчее, чтобы стрелить девицу в левую титьку, легкие и печень». Он кланяется «толстой бабе, сатаниной угоднице», чтобы разожгла сердце девице. Молит о том, чтобы двенадцать сестер-трясавиц распилили белый камень Алатырь и вынесли из него на девицу «палящий и гулящий огонь», чтоб Огненный Змей зажег красную девицу. Под камнем Алатырем лежат «три тоски тоскучие, три рыды рыдучие» – их насылает влюбленный на девушку: «бросалась бы тоска в ночное окошко, в полуденное окошко, в денное окошко». Огненные мучения призывают на ту, которая не сдается на любовь: «Упокой, господи, душу, в тело живущую, у рабы твоея (имярек). Боли, ее сердце, гори, ее совесть, терпи, ее ярая кровь, ярая плоть, легкое, печень, мозги. Мозжитесь, ее кости; томитесь, ее мысли, и день, и ночь, и в глухую полночь, и в ясный полдень, и в каждый час, и в каждую минуту обо мне, рабе божием (имярек). Вложи ей, господи, огненную искру в сердце, в легкие, в печень, в пот и в кровь, в кости, в жилы, в мозг, в мысли, в слух, в зрение, обоняние и в осязание, в волосы, в руки, в ноги-тоску, и сухоту, и муку; жалость, печаль, и заботу, и попечение обо мне, рабе (имярек)». Кладется земной поклон.

В следственном дело XVIII века найдено совершенно демоническое любовное заклинание.[17 - «Любовное заклинание из следственного дела 1769 года» («Летописи русской литературы и древности 1859–1860 гг.», т. III. М., 1861 стр. 92–93).] В нем слышен голос настоящего чародейства; имена каких-то темных бесов, призываемых на помощь, изобличают высшее напряжение любовной тоски: «Во имя сатаны, и судьи его демона, почтенного демона пилатата игемона, встану я, добрый молодец, и пойду я, добрый молодец, ни путем, ни дорогою, заячьим следом, собачьим набегом, и вступлю на злобное место, и посмотрю в чистое поле в западную сторону под сыру-матерую землю… Гой еси ты, государь сатана! Пошли ко мне на помощь, рабу своему, часть бесов и дьяволов, Зеследер, Пореастон, Коржан, Ардух, Купалолака – с огнями горящими… Не могла бы она без меня ни жить, ни быть, ни есть, ни пить, как белая рыба без воды, мертвое тело без души, младенец без матери… Мои слова полны и наговорны, как великое океан-море, крепки и лепки, крепчае и лепчае клею карлуку и тверже и плотнее булату и каменю… Положу я ключ и замок самому сатане под его золот престол, а когда престол его разрушится, тогда и дело сие объявитца».

Мы достигли верхней ступени лестницы заклинаний и смотрим на пройденный путь. Нам бросаются в глаза постоянные непонятные образы: всюду говорится о каком-то камне Алатыре; повторяются какие-то отзвучавшие имена – имена лихорадок, которые можно встретить в самых разнообразных заклинаниях (и от болезни и от любви). Иные заговоры расшиты, как по канве, по этим темным именам, от которых веет апокрифом, легендой, пергаментом. О них только нам остается сказать.

Источники некоторых заговоров можно восстановить только книжным путем. Сравнение текстов открывает поразительное сходство заклинаний, чародейских приемов, психологий у всех народов. Это объясняется не только общностью суеверной психологии, но заимствованьем. Многие наши заговоры не национального происхождения; одни прошли длинный путь с Востока, через Византию, другие возвратились с Запада, через Польшу. Общая родина их – Вавилон и Ассирия. Один из интереснейших примеров длинного путешествия заклинаний – заговоры от лихорадки, исследованные А. Н. Веселовским[18 - А. Н. Веселовский Разыскания в области русского духовного стиха, статья VI – «Духовные сюжеты в литературе и народной поэзии румын». СПб., 1883, стр. 47.] и И. Д. Мансветовым.[19 - И. Д. Мансветов. Византийский материал для сказания о 12-ти трясовицах. М., 1881.]

Заклинатели Халдеи вызывали астральных демонов, число которых колебалось между двенадцатью и семью. В христианской культуре эти духи-демоны превратились в злых лихорадок; это случилось под влиянием представлений средневековой церкви об Иродиаде, считавшейся орудием дьявола. Иродиада – плясунья – злая жена. На средневековых миниатюрах она изображалась танцующей и кувыркающейся на пиру Ирода, как скоморох. По малороссийскому поверью, из трупа Иродиады выросло дьявольское зелье – табак тютюн. Лихорадка-трясавица, заставляющая человека корчиться и дрожать, была сближена с исступленной пляской Иродиады; по каталонскому поверью, у Ирода – несколько дочерей плясовиц; по староболгарскому (богомильского попа Иеремии) и русскому заговору, трясавицы – дочери Ирода.[20 - Блок почти дословно передает текст А. Н. Веселовского («Разыскания в области русского духовного стиха». СПб., 1889, стр. 325).] В заговорах от лихорадок, называемых «Молитва св. Сисиния», рассказывается, как к святому, стоящему на морском берегу, вышли из моря «семь простовласых дев»; по молитве святого, явившиеся архангелы избили этих дев; число и имена лихорадок и архангелов непостоянно: лихорадок бывает двенадцать, вместо Сисиния – Сихаил и Михаил, имена архангелов – Урил, Рафаил, Варахель, Рагуил, Афанаил, Тоил. Место действия – то у Мамврийского дуба, то на Фаворской горе. Источник заговора – византийская полулегенда, полузаклинание, где говорится о святом Сисинии, гоняющемся за демонической Гилло, у которой двенадцать имен: «волосы у ней до пят, глаза как огонь, из пасти и от всего тела исходило пламя; она шла, сильно блеща, безобразная видом». Двенадцать имен превратились в двенадцать существ. Под влиянием представления о гонимых и скитающихся дочерях Ирода получилось русское синкретическое заклинание, где какой-то святой преследует дочерей Ирода – трясавиц.

Другие заговоры пестрят именами темных демонов и светлых сил. Мы уже встретились с «царем морской глубины», который в другом месте называется прямо «царь Няптун», так что заимствование несомненно. Постоянное призывание светил и зари, имена зари – Дарья, Мария, Маремьяна, Амтимария (кажется, просто описка, вместо: махи Мария), какие-то Ариды, Мариды и Макариды – находили себе шаткое мифологическое или лингвистическое объяснение; точно так же более точных или простых психологических разъяснений требуют образы хмеля и браги, олицетворение тоски, призывания огня, грозы, ветра. Интереснее и красивее всего объяснение камня Алатыря, данное Веселовским.[21 - А. Н. Веселовский Разыскания в области русского духовного стиха, статья III «Алатырь в местных преданиях Палестины и легенды о Граале». СПб., 1881, стр. 25.] Этот Алатырь, Латырь или Алатр-камень белый, горючий, светлый, синий, серебряный – светится в центре массы заклинаний и обладает чудотворной силой. Лежит он на море Окияне, на острове Буяне, который мифологи считали страною вечного лета под камнем лежат три доски, под досками – три тоски. «На Воздвиженье, – рассказывают крестьяне, – змеи собираются в кучу, в ямы, пещеры, яры на городищах, и там является белый, светлый камень, который змеи лижут и излизывают весь». Таковы темные сказания о таинственном камне. Рассказ о том месте, где он лежит, можно найти в новгородской былине: Василий Буслаев, бахвалясь в Ерусалиме, пихал ногой череп (голову Адама); череп этот лежит не доезжая камня Латыря и соборной церкви на Фаворе. Скача через бел-горюч камень Латырь – тот самый, на котором преобразился Иисус Христос, новгородский революционер сломил себе голову – убился до смерти. Изучая западные легенды и показания русских путешественников, Веселовский сближает заповедный камень Алатырь с алтарем: народная фантазия, говорит он, нашла символический центр сказаний – алтарный камень, алтарь, на котором впервые была принесена бескровная жертва, установлено высшее таинство христианства.

    Октябрь 1906 г.

notes

Примечания

1

И. П. Сахаров. Сказания русского народа, т. 1, кн. 2, – «Очерки семейной жизни». Изд. 3-е, СПб., 1841, стр. I–IV

2

По-видимому, Блок имеет в виду работу А. Н. Веселовского «Из введения в историческую поэтику» («Журнал министерства народного просвещения», 1894, май, стр. 22).

3

Блок опирается здесь на работу А. Н. Веселовского «Разыскания в области русского духовного стиха» (статья XI – «Дуалистические поверия о мироздании». СПб., 1889, стр. 1.)

4

Из работы Е. В. Аничкова «Весенняя обрядовая песня на Западе и у славян», ч. 1 («От обряда к песне»). СПб., 1903, стр. 119–120

5

А. Н. Афанасьев. Поэтические воззрения славян на природу, т. 1. М., 1865, стр. 273–274.

6

А. А. Потебня. Малорусская народная песня по списку XVI века. Воронеж, 1877, стр. 23–24.

7

Из работы Е. В. Аничкова «Весенняя обрядовая песня на Западе и у славян», ч. 1 («От обряда к песне»). СПб., 1903, стр. 119.

8

Там же, стр. 38–39

9

А. А. Потебня. Малорусская народная песня по списку XVI века. Воронеж, 1877, стр.21

10

Блок имеет в виду статью А. Н. Веселовского «Психологический параллелизм и его формы в отражениях поэтического стиля» («Журнал министерства народного просвещения», 1898, март, стр. 51–54).

11

По-видимому, речь идет о работе А. Н. Веселовского «Три главы из исторической поэтики» – гл. «От певца к поэту», разд. II («Журнал министерства народного просвещения», 1899, май, стр.15–16).

12

Л. Майков. Великорусские заклинания. СПб., 1869, стр. 4.

13

П. Ефименко. Сборник малороссийских заклинаний. М., 1874, стр. VI

14

Блок ошибся: цитированные слова, близкие по мысли В. С. Соловьеву, принадлежат В. Брюсову (см. Предисловие к книге «Tertia vigilia». М., 1900)

15

Неточная цитата из стих. Ф. И. Тютчева «Silentium!»

16

Из работы Е. В. Аничкова «Весенняя обрядовая песня на Западе и у славян», ч. II («От обряда к песне»). СПб., 1905, стр. 309. Аничков цитирует Ф. Ницше из книги «Веселая наука» (М., 1861, стр. 168–169)

17

«Любовное заклинание из следственного дела 1769 года» («Летописи русской литературы и древности 1859–1860 гг.», т. III. М., 1861 стр. 92–93).

18