Хроники разведки: Эпоха холодной войны. 1945-1991 годы

К концу войны внешняя разведка всё чаще стала получать информацию, свидетельствовавшую об обеспокоенности правящих кругов Англии и США усилением политического веса Советского Союза в результате разгрома гитлеровской Германии.

    «Павел Судоплатов»

В воздухе тогда изрядно пахло «жжёным порохом», и это был отнюдь не только тот запах, что ещё не выветрился с полей недавней войны. Нет, наши недавние боевые союзники – те самые, с которыми советские воины по-братски обнялись на Эльбе 25 апреля 1945 года, уже разрабатывали планы новой мировой бойни. Точнее, они начали разработку этих планов как раз в преддверии исторической встречи союзных армий: так, в середине апреля 1945 года британский премьер Уинстон Черчилль поручил Объединённому штабу планирования военного кабинета Великобритании подготовить план экстренной операции «Unthinkable» («Немыслимое»). «В плане сформулированы цели, направления ударов западных союзников против Красной Армии и вероятные результаты операции».

Правда, начальники штабов Великобритании вынесли по этому поводу не очень-то оптимистичное заключение: «…мы считаем, что, если начнётся война, достигнуть быстрого ограниченного успеха будет вне наших возможностей, и мы окажемся втянутыми в длительную войну против превосходящих сил».

Зато заокеанские союзники воистину излучали уверенность. Заместитель государственного секретаря Дж. Грю писал в меморандуме правительству 18 мая 1945 года: «Будущая война с Россией очевидна, как может быть что-нибудь ещё очевиднее на нашей земле. Она может разразиться в ближайшие несколько лет. Нам следует поэтому поддерживать в готовности наши вооружённые силы».

Лёгкий стиль этого послания не может не вызывать восхищения! Прямо по Гоголю: «Лёгкость в мыслях необыкновенная!» Классика!

Так что советской разведке следовало активно готовиться к «особому периоду», как на жаргоне спецслужб именуется военное время и подготовка к оному.

    «Алексей Ботян»

После того как миллионы людей во всём мире видели полковника Короткова (пускай и без объявления его подлинной или вымышленной фамилии) рядом с генерал-фельдмаршалом Кейтелем при подписании Акта о капитуляции в Карлсхорсте на газетных фотографиях и в кадрах кинохроники, он стал, как бы сегодня сказали, в какой-то степени фигурой публичной. Правда, никому из союзных офицеров или корреспондентов, разумеется, не сообщили, что он – полковник разведки. Но те из иностранцев, «кому следовало», конечно, взяли его на заметку. К тому же среди присутствующих на церемонии или видевших её на экранах кинотеатров наверняка были люди, работавшие до войны в Берлине. Кто-то из них либо был знаком с советским гражданином по фамилии «Коротких», либо просто по профессиональной привычке намертво запечатлел его облик в памяти. Превращение скромного служащего торгпредства в высокопоставленного полковника (армейский обладатель такого же звания никак не мог появиться здесь в этот час и на этом месте) позволяло сделать вполне определённые выводы. Впрочем, теперь это не имело особого значения. Руководящие сотрудники спецслужб ведущих стран мира раньше или позже всё равно выявляли друг друга.

Эти соображения определили новое назначение Короткова. Очень быстро из офицеров разведотделов трёх фронтов: 1-го и 2-го Белорусских и 1-го Украинского, а также нескольких сотрудников, присланных из Москвы, был образован единый разведорган – резидентура, непосредственно подчинявшаяся Первому главному управлению НКГБ СССР. Резидентом ПГУ в Советской зоне оккупации Германии стал полковник Александр Коротков в должности помощника политического советника. Семёнов[1 - Владимир Семёнович Семёнов (1911–1992) – советский дипломат и политический деятель. Чрезвычайный и полномочный посол. Верховный комиссар СССР в Германии (1953–1955), заместитель министра иностранных дел СССР (1955–1978). Посол в ФРГ в 1978–1986 годах.] и Коротков прекрасно знали друг друга по работе в довоенном Берлине. Для Семёнова, тогда второго лица в полпредстве, естественно, не было секретом, чем в основном занимается скромный сотрудник по фамилии «Коротких». Так что изменению фамилии, переводу её с сибирского окончания «их» на общероссийское «ов» Владимир Семёнов нисколько не удивился. Достаточно быстро привык он к подлинному имени-отчеству своего помощника – Александр Михайлович. Семёнов и Коротков вполне ладили друг с другом, тем более что были к тому же и ровесниками.

Новая высокая должность Короткова вовсе не являлась всего лишь прикрытием для разведывательной и контрразведывательной работы. Слишком уж часто в первые послевоенные месяцы да и годы эти вопросы сплетались с политическими, экономическими и, к сожалению, военными проблемами. И работать приходилось не только по Германии, но и по вчерашним союзникам: США, Англии, в меньшей степени Франции. Так что резидент разведки одновременно должен был быть настоящим помощником политсоветника, а при решении некоторых серьёзных вопросов и самого маршала Жукова, чей крутой нрав был хорошо известен в войсках.

По службе Короткову приходилось также повседневно поддерживать деловые отношения и с заместителем Главноначальствующего Иваном Серовым. Тут тоже надо было проявлять известную дипломатичность, хотя напрямую Коротков подчинялся ПГУ, но ПГУ было далеко, а Иван Серов рядом. И был он как-никак долгое время заместителем не только Жукова, но и наркома НКВД Берии. К тому же имел высокое звание комиссара госбезопасности второго ранга, а с июля – генерал-полковника.

С Семёновым, хоть и давние знакомцы, тоже надо было выдерживать определённый политес: политсоветник выходил напрямую на Молотова, в ту пору второе лицо в партии и государстве! Так что Коротков в известном смысле очутился в центре квадрата «Жуков – Берия – Молотов – Меркулов» со всеми вытекающими отсюда обстоятельствами и возможными, в случае серьёзных промахов, тяжёлыми последствиями.

    «Коротков»

Кое-кто из друзей Кима Филби, работавших на СССР вместе с ним, со временем сошли с дистанции – 1945 год, война закончилась, и они честно заявили: мол, помогали победить общего врага – фашизм, а теперь – всё, штык в землю. Филби же оставался с нами всегда. <…>

Блант ушёл из контрразведки в ноябре 1945-го. Однако ещё некоторое время МИ-5 привлекала своего способнейшего сотрудника к выполнению отдельных заданий.

Почему Энтони Блант сумел принести огромную пользу двум разведкам? Во-первых, он был тонким аналитиком. Во-вторых, умел располагать к себе людей, привлекая их своим вышколенным аристократизмом. В-третьих, его работоспособность, даже выносливость были феноменальны. В-четвёртых, он смотрел на разведку незашоренным взглядом профессионала, а взором художника, которому при пристальном рассмотрении окружающего всегда открывается нечто большее, чем простому смертному. В-пятых, помогали чисто математические способности. И в-шестых – знание иностранных языков, которым не могли похвастаться большинство его коллег по МИ-5.

Человек с подобными способностями, бесспорно, имел право на нечто большее, чем даже высокий чин майора контрразведки. Но останься он в секретной службе после окончания Второй мировой – и это бы поставило точку в блестящей, что было понятно всем, карьере искусствоведа. А может, вызвало бы и подозрения?

    «Ким Филби»

В августе 1945 года Филби оказался на грани провала.

Полковник НКГБ Константин Волков, работавший под прикрытием должности вице-консула советского посольства в Стамбуле, принял решение уйти на Запад. Он вошёл в контакт с работавшими там под дипломатическим прикрытием английскими разведчиками и обратился к ним с просьбой предоставить ему и его жене политическое убежище в Англии.

В поддержку своей просьбы Волков пообещал позже сообщить информацию о деятельности одного из подразделений НКВД, в котором он якобы раньше служил. Волков также заявил, что располагает сведениями о советских разведчиках, действующих за границей, и, в частности, знает имена трёх из них, которые находятся в Англии: двое работают в Министерстве иностранных дел, а третий является сотрудником контрразведывательной службы СИС в Лондоне.

Волков настойчиво потребовал, чтобы сообщение о его просьбе было направлено в Лондон дипломатической почтой, а не передавалось телеграфом, так как русские, по его словам, раскрыли ряд английских шифров. Одновременно он предупредил о нежелательности и в дальнейшем телеграфной переписки по этому делу.

Английское посольство учло предостережение Волкова и направило материалы о его предложении в Лондон «малой скоростью», то есть почтой. Прошло более недели после обращения Волкова, прежде чем документы английского посольства оказались в Лондоне и легли на стол «компетентного лица» в СИС, которым оказался Ким Филби. Тот сразу же понял всю опасность ситуации: скорее всего, Волков имел в виду самого Филби и его коллег по «пятёрке» – Бёрджесса и Маклина.

«Я отверг мысль о том, чтобы представить обращение Волкова как провокацию и посоветовать действовать осторожно, – вспоминал позже Филби. – Это могло скомпрометировать меня в дальнейшем. Единственный выход был в решительных действиях. Я заявил шефу, что дело может оказаться чрезвычайно важным и мне потребуется некоторое время, чтобы провести необходимую проверку и дать соответствующие рекомендации к действию. Шеф согласился, приказав мне на следующее утро изложить своё мнение, а пока хранить документ у себя».

20 сентября 1945 года Филби информировал сотрудника лондонской резидентуры НКГБ, что сотрудник стамбульской резидентуры НКГБ Волков намеревается передать англичанам за крупное вознаграждение и предоставление политического убежища документальную информацию о том, что советская разведка имеет двух агентов в Министерстве иностранных дел Великобритании, а третий агент является начальником контрразведывательной службы в Лондоне. В тот же вечер в Москву ушло срочное сообщение особой важности, а оттуда не менее срочное – в стамбульскую резидентуру.

Учитывая, что Волков потребовал вести переписку по его делу только дипломатической почтой, а на это требовалось дополнительное время, руководство СИС приняло решение направить в Стамбул на встречу с ним своего представителя. Таким представителем в конечном итоге стал Филби. Однако на различные согласования потребовалось дополнительное время, и только через три дня после поступления в Центр документа из Турции Филби занял место в самолёте, вылетавшем в Стамбул через Каир.

Когда Филби прибыл в Стамбул, чтобы по поручению своего лондонского начальства разобраться с делом на месте, Волкова там уже не оказалось. Советская разведка сработала оперативно и чётко.

В своей книге «Моя тайная война» Ким Филби писал об этом: «На обратном пути я набросал доклад шефу, в котором описал подробности провала моей миссии. В нём, разумеется, содержалась моя версия исчезновения Волкова. По этой версии провал произошёл по вине самого Волкова, поскольку он сам настоял на том, чтобы переписка велась только почтой… Русские имели возможность разоблачить его. Его кабинет и квартира наверняка находились на прослушивании. Возможно, заметили, что он и его жена очень нервничают. Наверняка он выдал себя своим поведением или же много пил и болтал лишнее».

Ким Филби и его товарищи по «Кембриджской пятёрке» после этого случая успешно работали ещё много лет.

К Новому, 1946 году Филби был награждён орденом Британской империи – третьим по важности в иерархии британских наград. Филлип Найтли (английский журналист и историк зарубежных спецслужб. – А. Б.) в этой связи подчёркивал: «Это открывало перед ним перспективы дальнейшего продвижения по службе – высшие служебные эшелоны СИС теперь были открыты перед ним».

    «Кембриджская пятёрка»

В 1944–1945 годах нью-йоркская резидентура поддерживала устойчивый оперативный контакт с выдающимся физиком, членом компартии Германии Клаусом Фуксом, который перед войной эмигрировал в Лондон, а затем в составе группы ведущих английских учёных прибыл в США для работы над созданием атомной бомбы. Резидентура получила от него и направила в Центр все необходимые расчёты и чертежи по американскому «атомному проекту», а также секретные материалы, касающиеся деятельности атомного центра в Лос-Аламосе и строительства в Окридже завода по производству урана-235.

Разумеется, Клаус Фукс был не единственным источником советской внешней разведки по атомной тематике. Важную документальную информацию по данному вопросу получил от своих источников сотрудник нью-йоркской резидентуры Александр Феклисов. Весьма ценного источника, работавшего непосредственно в ядерном центре Лос-Аламоса, удалось приобрести разведчику-нелегалу Исхаку Ахмерову.

Информация научно-технической разведки органов государственной безопасности стала играть важную роль в практической деятельности лаборатории № 2, возглавляемой Курчатовым[2 - Игорь Васильевич Курчатов (1903–1960) – выдающийся советский физик, «отец» советской атомной бомбы, академик АН СССР, трижды Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии и четырёх Сталинских премий.]. Он, в частности, отмечал, что получаемая разведкой информация «создает технические возможности решения всей проблемы в значительно более короткие сроки».

Главная задача разведки заключалась в своевременном информировании советских учёных о реальных результатах ведущихся в США работ по созданию атомного оружия. И она была успешно решена во многом благодаря Клаусу Фуксу и другим источникам. Кстати, уже в послевоенный период от Клауса Фукса поступили материалы о работе в США над созданием водородного оружия. Сведения, полученные от источника, позволили СССР не только сэкономить значительные средства и выиграть время, но и опередить США в создании водородной бомбы.

В июне 1945 года от Клауса Фукса была получена подробная документальная информация по устройству атомной бомбы. Он также информировал советскую разведку, что в июле 1945 года состоится испытание первой американской атомной бомбы. Эти сведения являлись исключительно важными и в виде спецсообщения были доложены Сталину.

В интервью для российской печати бывший руководитель ПГУ КГБ СССР Леонид Шебаршин назвал успешную работу внешней разведки по атомному проекту «одним из самых выдающихся достижений за всю историю её существования».

    «Эйтингон»

В первых числах июня 1945 года резидентура НТР получила подробную документальную информацию по устройству атомной бомбы и информировала Центр, что в июле состоится испытание первой американской атомной бомбы. И когда 16 июля 1945 года близ Аламагордо (штат Нью-Мексико) ядерный взрыв был произведён – это событие не застало врасплох советское правительство…

    «Сахаровский»

При одной встрече с «Лесли» (Леонтина Коэн. – А. Б.), уже в 1945 году, «Персей» (физик, завербованный М. Коэном. – А. Б.) передал ей описание и чертежи готовой к испытаниям бомбы и назвал дату их проведения: 10 июля в пустыне Аламогордо. Он также сообщил, что в недалёком будущем две атомные бомбы будут сброшены на Японию…

Так что нет никакой загадки в том, что глава Советского правительства Иосиф Сталин на Потсдамской конференции и бровью не повёл от удивления, когда новый Президент США Гарри Трумэн сообщил ему о создании в США оружия неслыханной разрушительной силы.

    «Коротков»

В июле 1945 года заключение по «Артуру» (оперативный псевдоним И. Р. Григулевича. – А. Б.) было доложено Фитиным наркому ГБ генералу армии Меркулову. Ситуация неопределённости для Григулевича завершилась: он отправится в Бразилию, на год-полтора, не больше. Главная цель операции – подготовка его вывода в Европу. В Москве рассчитывали, что в Бразилии «Артур» избавится от прежней практики «гибридного нелегала», каким он был в Аргентине: наполовину разведчик – наполовину коминтерновец.

Григулевич вылетел из Монтевидео в Сантьяго 20 июля 1945 года. Предстояло свернуть дела в чилийской резидентуре и оформить новую «книжку». Вопрос о замене старого паспорта давно назрел. Иосиф считал, что в Аргентине он серьёзных «хвостов» не оставил. Но за минувшие годы в недрах полиции всякое могло произойти. Поговаривали о неминуемой реформе полицейских органов, слиянии столичных и федеральных архивов, улучшении координации работы спецслужб и прочих неприятных для нелегала вещах. От старого паспорта надо было избавляться. Он стал опасен…

В Бразилию «Артур» выехал не с чилийским, а с коста-риканским паспортом, который он получил в консульстве Коста-Рики в Чили. Паспорт сделан на имя Теодоро Боннефила Кастро, 1907 года рождения, проживающего в Чили с 1930 года…

Подробности этой операции долгие годы оставались тайной за семью печатями. Действительно, многие «григоведы» гадали о том, каким образом появился у него подлинный паспорт гражданина Коста-Рики и как он ухитрился стать незаконнорождённым сыном почтенного сеньора из города Алахуэла, который умер в 1935 году…

    «Григулевич»

При подготовке процедуры подписания Акта о капитуляции у полковника Короткова установились хорошие отношения с некоторыми американскими и английскими офицерами и генералами. Тогда они видели в нём высокопоставленного полковника, входящего в ближайшее окружение маршала Жукова, который пользовался у союзных военных огромным, причём вполне искренним уважением. Потому Короткову и поручено было провести несколько акций деликатного свойства.