Утаенные страницы советской истории

«Поручить Ежову организовать в специальном порядке строжайшее расследовать дело о пожаре у тов. Кагановича, имея ввиду, что ЦК рассматривает этот пожар не как случайное явление, а как организованное врагами». «ЦК рассматривает…»!

Сказанное можно подтвердить и тем, что Ягода и его «сподвижники» были для Сталина всего лишь «оружием», «расходным материалом». В 1936 году из отпуска Иосиф Виссарионович прислал следующее распоряжение: «Мы здесь посоветовались с Ждановым, и решили, что Ягоду нужно снять с работы и заменить его Ежовым. А заместителем председателя оставить Агранова».

В 1936 году всемогущий нарком внутренних дел СССР Ягода превратился в наркома связи. Через полгода его арестовали и 13 марта 1938 года приговорили к расстрелу на процессе но «антисоветскому правотроцкистскому блоку». Разумеется, никакого отношения к троцкизму Ягода не имел, да и сам процесс был инспирирован его же, ягодинскими, «наследниками» и учениками во главе с Ежовым. Впрочем, и их вскоре ждала та же участь…

– Но вас, по счастью, репрессии, обрушившиеся на сотрудников НКВД – и виноватых, и правых, – миновали…

– Скажу, что произошло чудо, какая-то счастливая случайность. Я ведь познакомился – фактически в наше время – со следственным делом моего бывшего помощника в Японии, который был репрессирован. В этом деле я обнаружил его признание, что он был завербован японцами. «А резидент Гинце, – спрашивал у него следователь, – он что, тоже был шпионом?» «Да, Гинце тоже был шпионом». «Гинце» – это мой оперативный псевдоним! И когда я это дело рассматривал, у меня появилось такое волнение… «Борис Игнатьевич, вы родились в рубашке!» – сказали мне современные чекисты.

(По материалам 2002 г.)

Часть 3

Революция пожирает своих детей

Тухачевский и Германия

В начале 20-х годов, еще при жизни Ленина, руководители Советской России взяли курс на укрепление отношений с Веймарской Германией, которая рассматривалась как противовес державам Антанты и поддерживаемой ими Польше. Кроме того, советское народное хозяйство, очень пострадавшее в годы Гражданской войны, остро нуждалось в партнере, сильном в экономическом и научно-техническом отношениях. Сотрудничество с СССР отвечало и интересам Германии, стремившейся обойти унизительные условия Версальского мира. Советские и немецкие военные быстро нашли общий язык: несмотря на противостояние в Мировой войне, антагонизма между военными элитами двух государств не было – прогерманские настроения в российском руководстве были достаточно сильны со времен первых Романовых. Если бы не мастерство английской дипломатии, то в конце XIX века Россия вряд ли был была втянута в коалицию Великобритании и Франции против Германии и Австро-Венгрии.

Начало сотрудничеству по военной линии положило освобождение из немецкой тюрьмы в 1919 году большевика Карла Радека – немецкие военные позволили ему беспрепятственно вернуться в Москву. Именно Радек способствовал установлению прямых контактов председателя РВС Республики Троцкого с генералом фон Сектом. В феврале 1921-го, в обстановке повышенной секретности, в германском военном ведомстве была создана «Зондергруппе Р» для налаживания сотрудничества с Россией. Так на территории СССР возникла довольно разветвленная сеть немецких военно-учебных центров и лабораторий, что позволяла рейхсверу обходить запреты, наложенные на Версальским миром.

Под Казанью, например, функционировала школа «Кама», которая готовила немецких танкистов, а в Липецке – авиационный центр. Немцам разрешалась даже разработка химического оружия. Советские военные неоднократно выезжали в командировки в Германии, выступали с лекциями в военно-учебных заведениях – так, будущий командующий войсками Белорусского округа Иероним Уборевич провел среди немецких военных весь 1928 год.

За десять лет сотрудничества между ведущими военными двух стран сложились достаточно доверительные личные отношения, которые не прервались после прихода к власти Гитлера и свертывания в связи с этим немецких военных центров в СССР. Часть представителей советской и немецкой военной элиты объективно сближали антизападные настроения и неприятие доминирования в их странах партийных функционеров. Офицерский корпус Германии настороженно относился к национал-социалистической идеологии и к самим вождям третьего рейха, а в СССР многие представители военного руководства без восторга воспринимали партийные решения – особенно после перегибов коллективизации и участившихся в начале 30-х годов политических судебных процессов.

К числу таких военачальников относился и Тухачевский – одна из самых ярких и амбициозных фигур в советской довоенной элите. Михаил Николаевич, заслуженно считавшийся теоретиком, понимал, что будущая война станет войной моторов, не похожей ни на минувшую Мировую, ни на Гражданскую. Уже в конце 20-х годов он, начальник Штаба РККА, столкнулся с наркомом Климентом Ворошиловым, который не соглашался с его предложениями по ускорению технического перевооружения армии как нереальными, а также противился реорганизации Штаба РККА. Штаб, в то время фактически являвшийся техническим аппаратом наркомата, виделся Тухачевскому как подлинный Генштаб Вооруженных сил, мозг армии. Конфликт с наркомом вынудил его написать рапорт об освобождении от должности. Так в мае 1928 года Тухачевский оказался в Ленинграде, на должности командующего войсками ЛенВО.

Однако последующие события показали, что позиция Тухачевского все же получила поддержку па партийном Олимпе. 15 июля 1929 года было принято постановление ЦК ВКП(б) «О состоянии обороны СССР», в котором, в частности, шла речь об улучшении технического оснащения армии.

Воодушевленный этим, Тухачевский в январе 1930 года направил докладную записку наркому, изложив свои предложения по реализации постановления ЦК: речь шла об увеличении числа дивизий, развитии бронетанковых сил, артиллерии и авиации. И хотя, возможно, Тухачевский все же переоценивал экономические возможности страны, его предложения заслуживали внимательного анализа. Но осторожный Ворошилов предпочел отмолчаться. Не получив ответа, неугомонный командующий войсками ЛенВО направляет в апреле 1930-го письмо Сталину – видимо, в расчете на его благосклонное отношение.

Но вождь предпочел поддержать Климента Ефремовича, в политической лояльности и личной преданности которого он убеждался уже не раз. Тем более что на то были и экономические основания: государству требовались огромные средства на развитие тяжелой промышленности, неважно обстояли дела в сельском хозяйстве. На расширенном заседании Реввоенсовета СССР Ворошилов огласил ответное письмо Сталина Тухачевскому, который обвинялся в немарксистском подходе и выдвижении нереализуемых идей. Генсек утверждал, что принятие предложений Тухачевского приведет к свертыванию социалистического строительства, замене его системой «красного милитаризма».

Казалось бы, после унизительной публичной «порки» Михаилу 11иколаевичу следовало успокоиться и на время притихнуть, но Тухачевский всю жизнь «искал бури». В канун нового года он вновь пишет Сталину – и не получает ответа…

Казалось, военная карьера Тухачевского подходит к концу. Однако жизнь полна неожиданностей и зависит от множества факторов, которые невозможно учесть: в мае Тухачевский вдруг получает письмо от Сталина, который приносит извинения (!) за неправильную оценку его предложений, а в середине июня 1931-го он назначается начальником вооружений РККА в ранге заместителя наркома.

Трудно сказать, что вывзвало изменение позиции Сталина, тем более что у него не было личных оснований с симпатией относиться к заносчивому военачальнику, дворянину, чей род уходил корнями в XII век. Генсек помнил, как в 1920 году он подвергся упрекам за то, что замедлил передачу 12-й и 1-й Конной армий Западному фронту Тухачевского и «сорвал» взятие Варшавы. Сталин тогда был освобожден от должности члена военного совета Юго-Западного фронта.

В лекциях, прочитанных в 1923 году в Военной академии РККА, Тухачевский называл отсутствие взаимодействия двух фронтов одной из причин неудачи на берегах Вислы. При этом он отнюдь не считал себя в числе основных виновников страшного поражения, ставшего следствием реализации авантюрного плана прорыва в Германию через центральные районы Польши. Кстати сказать, Сталин, пожалуй, единственный в партийном руководстве, еще в июне – июле 1920 года предостерегал об опасности «марша на Варшаву», о чем свидетельствуют его ответы на вопросы корреспондентов «Правды» и УкрРОСТА.

Скорее всего, на решение о возвращении Тухачевского в Москву Сталина подвигла оценка тенденций развития военно-политической ситуации. Судя по некоторым выступлениям Генсека, в начале 1931 года он пришел к выводу о необходимости ускорить укрепление оборонного потенциала страны ввиду внешнеполитических обстоятельств. В феврале 31-го он заявил: «Мы отстали от передовых стран на 50–100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут».

Не исключено, что возвращению Тухачевского в Москву способствовали и его добрые отношения с рядом близких к Генсеку людей. Его поддерживал член Политбюро Валериан Куйбышев, ставший в 1930 году председателем Госплана СССР. До революции Тухачевский учился в первом Московском кадетском корпусе с его младшим братом – Николаем, а с самим Валерианом Владимировичем близко познакомился в 1918 году на Восточном фронте.

С тех же времен у него сложились хорошие отношения и с Григорием Орджоникидзе, избранным в 1930 году членом Политбюро. Известно, что после смерти Фрунзе Тухачевский высказывался за назначение Орджоникидзе – первого секретаря Закавказского крайкома партии, являвшегося по совместительству членом Военного совета Республики, – новым наркомом обороны.

Наконец, важную роль в судьбе Михаила Николаевича играл Авель Енукидзе, с 1918 года являвшийся секретарем президиума вначале Всероссийского ЦИК, затем ЦИК СССР. Именно он в марте 1918 года помог устроиться на работу в военный отдел ВЦИК бежавшему из немецкого плена офицеру. В мае того же года Тухачевского, опять-таки по рекомендации Енукидзе, назначили военным комиссаром Московского района обороны Западной завесы.

И в дальнейшем Авель Сафронович опекал молодого военачальника.

Сегодня мало кто кроме историков знает, что Орджоникидзе и Енукидзе входили в неформальную, но очень влиятельную «бакинскую группу», объединявшую старых большевиков, создававших революционные организации в Закавказье. В нее входил и Анастас Микоян. «Бакинцы» в середине 30-х годов пытались оттеснить с авансцены политической жизни Вячеслава Молотова, сменившего в 1930 году Рыкова на должности председателя Совнаркома. Молотов был одним из тех ортодоксов, на которого «бакинцы» возлагали основную ответственность за перегибы в коллективизации и внутренней политике. Поэтому в период XVII съезда партии в 1934 году Орджоникидзе и Микоян активно участвовали в консультациях старых партийцев по вопросу замены Молотова Сталиным и избранием близкого к «бакинцам» Сергея Кирова на должность генерального секретаря ЦК. При этом имелось ввиду, что ключевой фигурой в стране и партии останется Сталин, то есть фактически произойдет возврат к ленинской модели управления.

Вернувшись в 31-м в Москву, Тухачевский оказался вовлечен в систему сложных межличностных отношений в советской элите. И в то время, когда его партийные покровители интриговали против «второго человека» в государстве – Молотова, Михаил Николаевич продолжил «подковерную» борьбу против наркома обороны. В 1936 году казалось, что Тухачевский близок к успеху: он становится первым заместителем Ворошилова, Сталин поручил ему руководить организацией боевой подготовкой в РККА, что свидетельствует о доверии, которое Генсек испытывал к маршалу, несмотря на его характер и склонность к интригам.

В мае 1936-го на квартире у Ворошилова Тухачевский, воспользовавшись присутствием Сталина и Молотова, обрушился с упреками в адрес наркома и маршала Буденного в неверном ведении дел. По требованию Сталина спор военачальников был вынесен на заседание Политбюро, где Тухачевского поддержали командующий войсками Киевского округа Иона Якир и начальник политуправления РККА Ян Гамарник. Но все-таки Тухачевскому пришлось снять свои упреки – нездоровая нравственная атмосфера среди руководителей РККА явно не шла на пользу армии и затрудняла работу наркомата обороны.

Если в плане интеллектуальном Тухачевский бесспорно превосходил наркома обороны, то относительно человеческих качеств и личной порядочности луганский слесарь Ворошилов был на голову выше бывшего подпоручика л. – гв. Семеновского полка. В одном из архивов в середине 80-х годов хранилось письмо жены Тухачевского наркому, в котором она жаловалась на несносное поведение мужа в быту и просила повлиять на него ради сохранения семьи.

Не был Ворошилов и партийным ортодоксом. Молотов под конец жизни вспоминал, что в конце 1920-х годов, когда обострилось противостояние Сталина и группы Бухарина – Рыкова, Ворошилова, как и Калинина, «качало» вправо. Ворошилову, как многим ветеранам революционного движения, претила ортодоксальность и безжалостность Молотова, Кагановича, Кирова. Впрочем, еще с древности известно, что политика и нравственность несовместимы, как и то, что революциям свойственно пожирать своих детей. Вскоре на собственном опыте в том убедился и сам Тухачевский. Справедливости ради надо отметить, что талантливого военачальника погубили амбиции и склонность к бонапартизму.

К весне 1937 года его номенклатурные подпорки существенно ослабли. В марте 1935-го Енукидзе, заподозренный Сталиным в причастности к убийству Кирова, был освобожден от обязанностей секретаря президиума ЦИК.

В тот же год внезапно умер Куйбышев, а в феврале 1937-го застрелился Орджоникидзе. Шансы Тухачевского на получение поста наркома значительно уменьшились.

Не ладились у него отношения не только с Ворошиловым, но и с начальником Генштаба Александром Егоровым. Когда в декабре 1919 года Тухачевский прибыл на должность командующего 13-й армией Южного фронта, этому назначению воспротивились командующий, царский полковник Егоров, и член военного совета Сталин. Михаил Николаевич пробыл месяц при штабе фронта, но так и не был допущен военным советом к командованию армией. В январе 1920-го он был назначен командующим Кавказским фронтом, где членом военного совета стал Орджоникидзе. Поговаривали, что своими успехами на Северном Кавказе будущий «красный маршал» был обязан толковому начальнику штаба – выпускнику Академии Генштаба бывшему подполковнику В. Любимову. Через несколько месяцев Тухачевский столкнулся с Егоровым на польском направлении, где тот командовал Юго-Западным фронтом, а он – Западным.

В начале 1936 года взгляды Тухачевского и Егорова не совпали вновь, когда в наркомате обороны проводилась большая командно-штабная игра. Иероним Уборевич, командующий войсками Белорусского округа, играл за «красных», а Тухачевский – за «синих». Его союзником был командующий войсками Киевского округа Иона Якир, игравший за польские войска – 30 дивизий, которые выступили на стороне немцев. После заключения в 1934 году пакта о ненападении между Германией и Польшей политика Польши становилась все более прогерманской.

Генштаб, возглавляемый маршалом Егоровым, исходил из того, что немцы сумеют отмобилизовать не более 100 дивизий, из них 50–55 будут действовать к северу от Полесья. Тухачевский же считал, что Германия выставит против СССР около 200 соединений, в том числе севернее Полесья – до 80. Действительно, в 1941-м Гитлер отмобилизовал около 190 дивизий, из них 79 ударили к северу Полесья. Но тогда Генштаб отверг оценки Тухачевского, как и его мнение о возможности внезапного для РККА нападения. Егоров считал, что силы вермахта и РККА будут приблизительно равны, что внезапности удара немцы не достигнут.

Самолюбивый Тухачевский ощущал себя непонятым, это болезненно сказывалось на его внутреннем мире и состоянии психики. Человек высокого интеллекта, он стремился к более полной самореализации, духовно жил глобальными геополитическими проектами. Возможно, сказывалось его пребывание в немецком плену, где он познакомился с талантливыми людьми, открыв для себя много нового в мировоззренческом отношении.

Тогда судьба Михаила Николаевича удивительным образом оказалась переплетена с жизненным путем выдающегося государственного деятеля Франции Шарля де Голля – они вместе томились в Инголыптадтской крепости в Верхней Баварии. Оба затем продолжили офицерскую карьеру, стали видными военными теоретиками, отстаивающими новые способы ведения «войны моторов». Если принять во внимание проявленные де Голлем в зрелые годы антиатлантические настроения и приверженность идее единой Европы «от Атлантики до Урала», то версия некоторых исследователей, утверждающих, что Тухачевский и де Голль вступили в плену в некую эзотерическую организацию евразийской направленности, не кажется такой уж невероятной…

Может, уже тогда у Тухачевского зародилась и идея русско-германского союза, сторонником которой были и многие руководители большевиков. Маршал и после 1933 года продолжал поддерживать связи с немецкими генералами, у которых был свой резон в альянсе с РККА… Можно предположить, что Тухачевский допускал возможность крупной геополитической игры, совместной с германским генералитетом. Возможно, он полагал, что способен организовать военный переворот в СССР, а затем – помочь руководству вермахта захватить власть в Германии. Советско-германская коалиция могла бы нанести решающее поражение «старому миру» в лице Франции и Великобритании и установить свою гегемонию на просторах Евразии.

Это гипотеза, но в ее пользу говорят свидетельства личного переводчика Гитлера Пауля Шмидта, воспоминания руководителя немецкой разведки Вальтера Шелленберга, а также непредвзятое прочтение протоколов допросов участников «военно-фашистского заговора» и самого судебного процесса. Конечно, в застенках НКВД военачальников нещадно били, стремясь получить максимум показаний. Многие свидетельства были фальсифицированы. Но, с поправкой на вымыслы следователей и самооговоры, показания арестованных военных заслуживают более глубокого и системного анализа.

В начале 1936 года Тухачевский по решению Политбюро ЦК ВКП(б) совершил поездку в Великобританию, чтобы присутствовать на похоронах короля Георга V. В Лондоне он имел встречу с советским военным атташе Витовтом Путной, что более чем естественно. На беду Тухачевского, Путна подозревался НКВД в связях со сторонниками Троцкого и его сыном Седовым. Нетрудно представить, как Сталин мог отнестись к информации НКВД о контактах советских военачальников с ближайшим окружением его злейшего врага.

Участие в похоронах английского монарха позволило Тухачевскому побывать проездом в Германии и Франции. В Германии, по утверждению Пауля Шмидта, спустя много лет после войны под псевдонимом выпустившего книгу воспоминаний в США (CarellPaul. Hitler Moves East. N.-Y., 1967), «красный маршал» встретился с ведущими немецкими военачальниками и вел речь о нейтралитете Германии в случае смены власти в СССР и о создании германосоветского союза. Дискредитировать Тухачевского, изображаемого западными СМИ безвинной жертвой террора, для бывшего переводчика Гитлера интереса не было. Более того, его утверждения в какой-то мере оправдывали Сталина и его жестокие меры в 1937 году, что американцам было отнюдь невыгодно.

В ходе своих встреч во Франции и Германии Тухачевский не скрывал прогерманской ориентации. Известно, что он советовал министру иностранных дел Румынии Титулеску «повернуться лицом к новой Германии» и не связывать «судьбу своей страны с такими странами, как Франция и Англия».

Разумеется, спецслужбы западных стран отслеживали контакты и беседы «красного маршала». Успех заговора прогермански настроенного Тухачевского не сулил ничего хорошего Франции и Великобритании. Приход к власти в Германии националистически настроенных генералов, мечтающих о реванше в союзе с Россией, был для Лондона на порядок страшнее нацистской диктатуры Гитлера. С фюрером, провозгласившим идею похода на Восток и покорения славянства, английский и французский истеблишмент имел шанс договориться, придав военной активности немецких нацистов антисоветскую направленность.

В западноевропейских столицах на то были серьезные основания. «Мы, национал-социалисты, сознательно подводим черту под внешней политикой Германии довоенного времени, – писал Гитлер в «Майн кампф». – Мы начинаем там, где Германия кончила шестьсот лет назад. Мы кладем предел вечному движению германцев на юг и на запад Европы и обращаем взор к землям на востоке. Мы прекращаем, наконец, колониальную и торговую политику довоенного времени и переходим к политике будущего – к политике территориального завоевания.

Но когда мы в настоящее время говорим о новых землях в Европе, то мы можем в первую очередь иметь в виду лишь Россию и подвластные ей окраинные государства.

Сама судьба как бы указывает этот путь».

Перспектива германо-советского военного союза и отстранения Гитлера от власти путала планы тех сил западного мира, которые способствовали и финансировали приход нацистов к власти.

Гитлеру, обеспокоенному антинацистскими настроениями своих генералов, внешнеполитическая активность Тухачевского также мешала. Информация о планах советских военных, как следует из мемуаров нацистов, стала поступать фюреру в конце 1936 года, а в марте следующего года германская служба безопасности тайно добыла из архивов немецкого Генштаба документы о сотрудничестве военных двух стран, скрыв свое проникновение в военные учреждения пожарами. Гитлер, по утверждению Шелленберга, принял решение о передаче компрометирующих Тухачевского материалов Сталину.

В феврале 1938 года Гитлер проводит собственную чистку генералитета. Он отправляет в отставку главнокомандующего сухопутными войсками генерала Вернера фон Фрича и ряд других высокопоставленных военных. Военное министерство ликвидируется и вместо него создается верховное командование вермахта, фюрер становится верховным главнокомандующим. Немецкие спецслужбы также ищи на провокации, чтобы получить повод для «зачистки» генералитета: прусского аристократа фон Фрича обвинили, например, в…гомосексуальной связи с неким уголовником. И хотя армейское подразделение отбило у гестапо провокатора, спрятав его в надежном месте как свидетеля невинности фон Фрича, Гитлер санкционировал «санацию» рейхсвера: более сорока генералов были смещены со своих постов.