Одна ночь

Сазан на улице казанов.

Капкан на улице канканов.

Базар на улице мазаров.

Шайтан на улице изаров.

Квазар на улице пульсаров.

Кальмар на улице кайманов.

Комар на улице катранов.

Каштан на улице кошмаров.

А потом он заплакал великим плачем, и его покрыло беспамятство. Тогда царевна взяла своё копьё обеими руками и ударила его копьём в грудь изо всех сил, и оно пробило панцирь, и вошло в грудь рыцаря, и пронзило его сердце, и пробило панцирь на его спине, и ушло на два фута в камень, и сломалось в руках у царевны, так что она, сама того не желая, пала на грудь пронзённого рыцаря, и её доспехи залила кровь, хлынувшая струёй из его раны. И умирающий рыцарь очнулся, лишённый своего любящего сердца, и ему захотелось жить, и он произнёс такие стихи:

Бесила мышонка

Бетономешалка.

Шумела бетонка.

Енота не жалко.

А сказав эти стихи, он закричал великим криком и умер, полный бесплодных сожалений, по воле Аллаха. А звали его Гиб ибн Бон, но имени его никто не знал, и стихов его никто не понял.

Царевна почувствовала насмешку в его последних стихах, произнесённых без любящего сердца, и растерялась, и Аллах этим воспользовался, и вместе с кровью из сердца влюблённого к царевне перетекла вся сила его любви. И она встала, с ужасом глядя на дело своих рук и стала пятиться от него, не отрывая взора, и так шла, пока не вошла во дворец. И потом пошла в свои покои и слегла и заболела от любви к убитому ею рыцарю из дальних стран. И вот что было с ней.

А вокруг Ню-Дага и сопредельных ему стран были степи, где кочевали рода людей бедных, но не менее гордых, чем жители Ню-Дага. И вера у них была своя, но такая же неверная и гибельная. Они полагали унизительным для великого поклоняться не ему, а лишь его отражениям (и тут были правы). А великим они считали то же самое Золотое Сердце (и тут впадали в грех идолопоклонства). Потому они на самые большие шатры помещали изображения Золотого Сердца, и называли те шатры храмами. Золота у них не было, и изображения были бронзовые. А ещё они поклонялись перевернутой бронзовой чаше, которую подвешивали к стойке шатра, и звонили в неё и созывали так на свою нечестивую молитву.