Почему?

Поэтому для корабля одна пробоина в борту, даже очень большая, – это не смертельно. Да что там одна! Вон японский линкор «Ямато» кроме 12 авиабомб получил в борта 10 торпед. А торпеды это такие дурищи, что только держись. 300 кг взрывчатки! И лишь гигантский взрыв арт. погреба главного калибра поставил точку в судьбе линкора. Вот, что такое водонепроницаемые переборки.

Имелась система таких переборок и на «Новороссийске». И он не погиб бы из-за одной пробоины. Но «Новороссийск» был стар. Итальянцы спустили его на воду ещё в 1910 году. Ему уже было за сорок. Очень солидный для корабля возраст.

Корабль стареет быстрее человека. И хотя в сорок он ещё ходит и башни его вращаются очень грозно, но это уже не боец. Конструктивные элементы корпуса одряхлели.

Вот и на «Новороссийске» водонепроницаемые переборки, особенно в верхней части корпуса, в районе жилых отсеков, были ослаблены коррозией. Именно эти переборки и стало рвать море, когда вторглось внутрь корпуса корабля, затапливая один отсек за другим. Самоотверженные действия аварийных команд, пытавшихся подкрепить ветхие переборки были тщетны. Вода неудержимо шла по верхним отсекам, утяжеляя верхнюю часть корпуса корабля.

А дальше случилось то, что произошло бы с Ванькой-встанькой повесь ему на голову свинцовую блямбу. Когда верхняя часть корпуса стала тяжелее нижней, корабль лёг на борт, а затем перевернулся. Погибли более 800 человек.

Когда победители делили итальянский флот, Черчилль предложил его утопить. На что Сталин ответил: «Вот свою долю и топите». Зря Сталин не прислушался к словам Черчилля. Как ни как бывший Первый лорд Адмиралтейства. Он-то знал, что старый корабль – это уже не корабль. У Сталина было два линкора – «Севастополь» и» Октябрьская революция» («Гангут»). оба одногодки «Новороссийска». И ничего, ходили, стреляли. Вот и «Новороссийск» будет стрелять, причём атомными снарядами. Тем более, что он прошел капитальную модернизацию. Наверное, так рассуждал Сталин со своими флотоводцами.

Таким образом, с физической точки зрения причина приведшая к опрокидыванию линкора понятна. Более трудно ответить на вопрос: «Почему командир корабля допустил опрокидывание корабля, почему обрёк на смерть несколько сотен матросов и офицеров?»

Причина первая. На борту корабля не было командира. Он был в отпуске. Его замещал старпом. Реальный командир, получив от командира БЧ-5 доклад о критическом положении корабля, непременно либо отдал бы приказ: «Всем покинуть корабль!», либо приказал бы дать ход, чтобы посадить линкор на береговую отмель, благо машины ещё не остыли после похода, а до берега была какая-то сотня метров.

Старпом этого не сделал, хотя его можно понять.

Причина вторая. Помимо командира на корабле отсутствовала ещё одна ключевая фигура. Командир БЧ-5. Он был в отпуске. Нонсенс! Замещал его командир электротехнического дивизиона, который в вопросах борьбы за живучесть корабля до командира БЧ-5 не дотягивал.

Остойчивость корабля, т.е. его способность возвращаться из накренённого положения в исходное характеризуется метацентрической высотой (величина возвышения метацентра над центром тяжести корабля). Чем меньше эта величина, тем менее устойчив корабль. Переход её через ноль в отрицательное значение означает, что положение корабля неустойчиво и он может перевернуться. Текущая метацентрическая высота рассчитывается с использованием специальных таблиц. На аварийном «Новороссийске» метацентрическая высота постоянно уменьшалась, поскольку принимаемые массы воды в верхние отсеки поднимали центр тяжести, приближая его к метацентру.

Доложи командир БЧ-5 командиру корабля о том, что корабль вот-вот перевернётся, тот бы принял соответствующие меры. Зам же командира БЧ-5 за 20 минут до опрокидывания линкора доложил о стабильности положения и об отсутствии опасности опрокидывания корабля.

Причина третья. На корабле, практически с начала трагедии и до её конца, находился командующий Черноморским флотом вице-адмирал Пархоменко. Его присутствие давило на исполнявшего обязанности командира корабля, тем более, что командующий суетился и постоянно вмешивался в ход событий, чьо мешало командиру принимать нужные решения..

Так на юте были построены матросы, не участвовавшие в борьбе за живучесть. Их скопилось несколько сотен. Их хотели эвакуировать с корабля, но командующий запретил: возникнет паника. Когда линкор дал резкий крен, матросы заскользили по палубе и посыпались с борта в тёмную, студёную воду. В шинелях, в гадах. Спаслись немногие.

А о том, чтобы выбросить корабль на берег и речи не было. Что ты! Такой позор! Что скажет Кузнецов! Бороться и бороться за живучесть корабля!

Пархоменко было не в новинку тонуть. Он тонул вместе с «Червоной Украиной», где был старпомом, тонул с эсминцем «Беспощадным», будучи его командиром.

Когда «Новороссийск» опрокинулся, командующий, как и все, кто находился на верхней палубе, оказался в воде. Его в почти бессознательном состоянии подняла шлюпка с эсминца. После гибели «Новороссийска» Пархоменко был снят с должности командующего флотом и понижен в звании до контр-адмирала.

Заметнее всех пострадал Главком ВМФ, Адмирал флота Советского Союза, Николай Герасимович Кузнецов. Он был снят с должности, понижен в воинском звании до вице-адмирала и отправлен в отставку с формулировкой «без права работы во флоте».

Почему с ним так сурово и унизительно поступили?_ Поговаривают, чо весь этот кавардак с «Новороссийском» и устроили, что бы была причина избавиться от Кузнецова, который своей твёрдой политикой в деле развития флота очено сильно досаждал и партийному руководству. и Жукову.

Севастопольцы, как очевидцы трагедии, официальную (минную) версию гибели линкора презрительно отвергали: " Какая мина? Вы о чём?»

Действительно, в начале войны немцы с помощью парашютов сбросили на акватории в районе Севастополя 131 донную, магнитную мину. Это было грозное и коварное оружие. Буквально сразу же на этих минах подорвался и погиб эсминец «Быстрый», а так же плавкран и буксир СП-12. Моряки приняли меры. Путем подрыва глубинными бомбами и использования магнитного трала было уничтожено 69 магнитных мин. А остальные замерли на дне в ожидании своих жертв. Но тут Курчатов с группой физиков, прибывших в Севастополь разработал и внедрил систему размагничивания кораблей и магнитные мины стали не страшны. Корабли начали страдать от собственных якорных мин, выставленных флотом перед входом в Северную бухту. На этих минах погибли более десятка транспортов с военными грузами и пополнением для обороны Севастополя и три эсминца – «Дзержинский», «Совершенный» и «Смышлённый».

После войны было проведено тщательное траление Северной и Южной бухт, но все мины ликвидировать не удалось. Вот одна из них (по версии следствия) и рванула под «Новороссийском».

А с чего ей было рваться-то?

На бочку №3 «Новороссийск» становился 10 раз, да «Севастополь» – 134 раза, т.е, кратность. на которую немцы устанавливали свои мины была перекрыта в десяток раз, и будь в этом месте мина, она уде давно взорвалась бы.

После трагедии с линкором бухту ещё раз тщательно прошерстили и извлекли 9 немецких мин. Все они оказались не боеспособными: разрядились аккумуляторы, вышли мз строя взрыватели.

Мощность заряда, заложенного под «Новороссийск» была по мнению специалистов равна 1,8 тонн тротила, а самая мощная немецкая донная мина имела заряд не больше тонны. Сторонники минной версии стали блеять о двух минах рядом друг с другом. Ну это вообще сказка.

В Севастополе функционировало несколько баек относительно причин трагедии. Вот одна из них:

Барсуков загремел на гауптвахту. Дело житейское. Бывает. Утром следующего дня с запиской об аресте и со спортивной сумкой через плечо, где были уложены туалетные принадлежности и пара полотенец, Барсуков отправился отбывать срок. На Нахимова в гастрономе он отоварился двумя «маленькими» водки (надо же сидельцев порадовать) и засунул пузырьки под китель, чтобы при досмотре на губе контрабанду не обнаружили.

Сидельцев на губе было не густо. Только один немолодой горемыка в чине каплея сидел за столом, заваленным уставами да газетами. и ожидал завтрак. Он назвался Серёгиным и поинтересовался не принес ли новичок чего-нибудь такого. Услышав положительный ответ, он оживился, быстро поднялся со скамьи и полез в открытое по случаю теплой погоды окно в маленький дворик, где росли три яблони. Сорвав несколько ещё совершенно зеленых плодов, он вернулся в камеру, достал из шкафчика два стакана: «Наливай!»