Годунов. Последняя кровь
«Вы приехали к нам с угрозами и вымогаете из нас новые статьи, а нам этого, мимо наказа великого государя и без совета бояр, братии своей, сделать нельзя. Угроз мы никаких не боимся, ратных людей у нас самих в Сборе много, да и ближе вашего».
Но такая нарочитая храбрость московских послов была только на словах, а на деле без Филарета уполномоченным возвращаться в столицу нельзя было никоим образом. И потому московские послы осторожно прибавили:
«Которые новые статьи нам будет можно написать, и мы, переговорив между собою, напишем их и пришлём; но чтоб быть дороге сухим и водным путём к вашим городам мимо Брянска и чтоб сыскивать и отдавать назад людей и наряд, которые были прежде в уступленных городах, а теперь нет. Этого нам никак сделать нельзя, это дело новое».
Посланные, уезжая с эти «осторожным» ответом, свидетельствовались Богом, что их уполномоченные без исполнения всех статей ничего делать не будут, и прибавляли:
«Ваши же про вас говорят, что есть между вами и такие люди, которые не хотят преосвященного митрополита на Московском государстве видеть, потому и доброго дела не делаете, хотите того, чтобы митрополита Филарета Никитича повезли назад».
Послы отвечали:
«Эти речи говорите вы не от себя, а по вымыслу своих великих послов, а если такие речи вы затеваете от себя, то нам, великим боярам, не только от вас, но и послов ваших слышать этого не годится. Вам бы пригоже говорить по своей вере, а у нас на Москве ни в коем чине нет таких людей, кто бы не хотел великого государя преосвященного митрополита Филарета Никитича».
И было строжайше наказано, чтобы московские уполномоченные никак не медлили с обменом пленных, да чтобы в обозе бояр всё было бережно и осторожно. Уполномоченные испугались и согласились на все требования обмена польско-литовской стороны.
И последовал долгожданный обмен пленными 1 июня 1619 года…
Сам Филарет Никитич подъехал к речке Поляновке на возке, а воевода Шеин, пленённый при обороне Смоленска, дьяк Луговской, все дворяне-пленные шли за возком пешими. На речке Поляновке были заранее сделаны два моста: по одному должен был проехать Филарет со своими московскими пленными, а по другому – полковник Струсь со своими польско-литовскими пленниками.
Подъехав к речке, Филарет прислал литвина Воронца сказать уполномоченным, чтобы отпустили к нему Струся наперёд без всякого опасения, а остальных пленных с обеих сторон будут пересматривать по списку. Но уполномоченные, опасаясь польско-литовского обмана, сказали Воронцу:
«Струся нам прежде великого государя Филарета Никитича отпустить никакими мерами нельзя, а пересматривать по росписи всех пленных на лицо некогда, время уже вечернее. И если на обеих сторонах пересматривать, то дело втянется в ночь. Мы верим вашей росписи, кого по росписи и не объявится, то мы за ними тотчас в обоз пришлём».
Филарет прислал в другой раз сказать уполномоченным, чтобы выслали наперёд Струся и дурного дела, обмана, не опасались – не тот случай. Тогда они направили по одному мосту Струся, а сами со стольниками, стряпчими, дворянами московскими, выборными людьми из городов дожидались Филарета у другого моста. И как только Филарет, Шеин, Луговской и все дворяне-пленные по «московскому» мосту пошли, то бояре велели всем польским пленникам идти по их «литовскому» мосту через Поляновку.
Пересекши мост, Филарет вышел из возка, а встречавший его боярин Шереметев торжественно обратился к прибывшему из «почётного плена» владыке:
«Государь Михаил Фёдорович велел тебе челом ударить, велел всё о здоровье спросить, а про своё велел сказать, что вашими и материнскими молитвами здравствует, только оскорблялся тем, что ваших отеческих святительских очей многое время не сподобился видеть».
Потом Шереметев же правил челобитье от матери царской Марфы Ивановны. Филарет спросил о здоровье царя-сына и о спасении его матери и потом пожаловал и благословил Шереметева. За родичем царя Михаила подошёл князь Мезецкий и правил челобитье от бояр государства:
«Бояре, князь Фёдор Иванович Мстиславский с товарищами, окольничие и вся царского величества дума и всё великое Российское государство вам, великому государю, челом бьёт и вашего государского прихода ожидает с великой радостью».
Филарет благословил Мезецкого и спросил о здоровье всех послов. Третий уполномоченный Измайлов от имени государя обратился к смоленскому воеводе Шеину:
«Служба твоя, раденье и терпенье, как ты терпел за нашу православную христианскую веру, за святые Божии церкви, за нас, великого государя, и за всё православное христианство московских великих государств, ведомы, и о том мы, великий государь, радели и промышляли, чтоб вас из такой тяжкой скорби высвободить».
Поскольку обмен пленными происходил вечером, стала сгущаться тьма позднего вечера, Филарету пришлось ночевать в ночь с 1 на 2 июня в острожке. Владыка внимательно слезящимися глазами поглядел на окутанный теменью мост, по которому он недавно перешёл на «нашу сторону» сам, а потом последними перенесли, как умерщвлённых в польско-литовском плену пленников, деревянную икону Николы Можайского и безжизненное тело отравленного в январе в Вильно князя Василия Васильевича Голицына.
На следующее утро Филарет приказал послать от себя большое жалованье охранявшим его польским конным и пехоте, корм и почесть – баранов, кур, вина, мёду, калачей – и поехал через Вязьму в Николин град Можайск, везя туда икону Николы Можайского. В Можайске Филарета встречали архиепископ Рязанский Иосиф, боярин, князь Дмитрий Михайлович Пожарский да окольничий князь Волконский.
Филарет вернул в Можайск украденную предателями-воеводами Микулиным и Блиновым по его тайному заказу русскую святыню Николу Можайского. Летописи умалчивают об утерянных и возвращённых драгоценностях, подаренных деревянному Николе Чудотворцу от разных властителей, главное, чудотворная икона не пропала в плену, не слишком долго загостилась в Литве.
И отметили летописцы русские в своих летописях знаменательный день возвращения угнанной святыни в Николин град Можайск в самый конечный миг излёта Смуты и начала нового этапа отечественного очищения от врагов и предателей России:
«…Ноября в первый день государевы бояре ходили с Москвы и составили с Литвою мир в Троицком селе Деулино на 14 лет, и поиде королевич со всеми литовскими людьми в Польшу. Того же лета принесён бысть из Литвы образ великого чюдотворца Николы иже на вратех».
По можайскому старинному преданию, сам Филарет (имя Филарет происходит от греческого слова Рhilaretos, то есть любящий добродетель или любящий высокую нравственность) передал Никольскому собору легендарную икону Николы Можайского и прослезился. Ещё бы, возвращается в храм пленённая в Смуту святыня, сам владыка возвратился из плена, закончилась безумная Смута, – как же не прослезиться?.. В старинном Никольском соборе, со временем из деревянного ставшем каменным, хранились старинные книги, с набором ценных литографических миниатюр, посвящённых приезду Филарета в Можайск и торжественной передаче владыкой святыни Собору, с изображением знаменитых Никольских ворот и самой резной деревянной скульптуры Николы Можайского, стоящей несколько в стороне перед непосредственным водружением «иже на вратех». Вряд ли кто из прослезившегося народа в Можайске, глядя на прослезившегося владыку Филарета, возвратившего городу святыню, знал, что этот удивительный акт конца Смуты, возможный только при подписании Деулинского перемирия, совершается человеком, причастным и к организации Смуты, и натравливании на Москву самозванцев, и угону с пленением самой русской святыни. Наверняка Филарет заметил, что многие драгоценные подношения великих князей и царей с иконы похищены в литовском плену, да и новых дорогих подношений в разорённом Можайске никто не подносит, несмотря на невиданную радость возвращения Николину граду угнанной, поруганной, пленённой святыни. Разорён, обескровлен был град Николин Смутой, интервенцией, разорены, обобраны до нитки горожане – не до подношений в слезах своей вернувшейся из плена святыни. Крепость и кремль, посад Николина града совершенно был, будучи расстрелян пушками королевича прямой наводкой, уничтожен и обуглен. Но Филарету непременно надо быть в этом сожжённом, уничтоженным Смутой городе, чтобы самому покаяться в личных грехах во время учинённой им Смуты, перед уничтоженным Смутой Священным Николиным городом, ставшим таким во времена последних Московских Рюриковичей, Ивана Великого, Василия, Ивана Грозного. При смене царских династий на московском троне от Рюриковичей к Романовым не только Можайск потеряет статус Священного города русских из-за прекращения паломничества в Николин град к святыне Николы Можайского, но и святыня потеряет после поругания и пленения магию притяжения… Не будет возобновления, как при убиенных Смутой последних царях Рюриковичах Иване Грозном, Фёдоре Ивановиче, полноводного народного паломничества к чудотворному Николе в стране новой династии Романовых, пришедшей к власти на костях предыдущих царей Московских Рюриковичей, да и Бориса и Фёдора Годуновых, Василия Шуйского…
А Филарет со свитой из Можайска направляется в Звенигород, там в монастыре святого Саввы его торжественно встречали архиепископ Вологодский Макарий с двумя архимандритами, боярин Василий Морозов и окольничий Пушкин. В селе Хорошёво, что на Песках в 15 верстах от Звенигорода, Филарета встретили два «отставника»: боярин Дмитрий Трубецкой (потерявший после проигранной битвы со шведами под Новгородом негласный титул «Спасителя Отечества»), а также митрополит Крутицкий Иона (как вечный укор церковного заговора чудских старцев, смещённый с позиции местоблюстителя патриаршего престола перед своим скорым изгнанием с митрополии и падением в церковную православную Лету, чтобы не мозолить глаза новому патриарху своим низким участием в церковно-казацком заговоре при избрании царя на Земском Соборе).
По переезде через речку Ходынку Филарета встретили московские власти, все городские бояре, дворяне и приказные люди, а за ними владыку встречала толпа торговых и «всяких жилецких людей».
А за пять вёрст до Кремля, не доезжая до речки Пресни, Филарет Никитич увидел, как к нему навстречу идёт государь царь Михаил со всем своим царским синклитом на глазах бесчисленной толпы горожан поодаль. Сын-царь поклонился своему отцу до земли, в ноги, владыка тоже поклонился, только не так низко, перед сыном-царём, оба надолго застыли в таком положении сыновнего и родительского поклона, не могли ни тронуться, ни говорить от радостных слёз встречи – за излётом Смуты. Поздоровавшись с сыном, Филарет сел в праздничные царские сани для торжественного въезда в очищенный от иноземцев, прибранный и ухоженный Кремль, а царь Михаил шёл впереди саней, так и вошли в Кремль, зная, что патриарший престол после убиенного поляками патриарха Гермогена оставался пустым и «праздным», как говорили православные…
Но не должен оставаться «праздным» патриарший престол, раз возвратился Филарет и раз ожидал в Москве его возвращения Иерусалимский патриарх Феофан, приехавший по такому знаковому случаю – за милостыней от нового возводимого на престол патриарха. И вместе с другими православными митрополитами и епископами Иерусалимский патриарх предложил «праздный» патриарший престол Филарету, «ибо знали, что он достоин того сана, особенно же потому, что он был царский отец по плоти, да будет царствию помогатель и строитель, сирым защитник и обиженным предстоятель».
И действительно, после обычных отрицаний своего восшествия на патриарший престол Филарет всё же согласился занять его и уже скоро, 24 июня 1619 года, был посвящён Феофаном в московские патриархи, став первым в русской и, возможно, мировой истории «трижды патриархом». За короткий срок общения с сыном-царём он ещё не определился, как будет с ним править православным Отечеством «на пару». Ведь в начале своего царствования после его избрания Земским Собором Михаил Романов вроде правил как бы по-новому, вместе с Боярской думой и вместе с избравшим его Собором, горчащим плодом народной активности на излёте Смуты. Но, добившись избрания царём сына через народный Собор, патриарх Филарет знал, что заседания этих «правящих» страной соборов за год-два-три он сведёт на нет, ибо настоящих правителей страны должно остаться двое: великий государь патриарх и великий государь царь. И будут два соправителя государства, отец и сын Романовы, с подчинением, разумеется, сына отцу по той лишь причине, что именно при новом патриархе Филарете патриаршая власть достигнет апогея развития. Ограничения царской власти, казавшиеся благостными Филарету из плена чужбины, через тот же Земский Собор, оказавшийся нужным Романовым лишь для прихода их к власти, установления новой династии Романовых, при возвращении Филарета, восшествии его не патриарший престол – окажутся излишними, когда царская власть будет ограничена лишь одной патриаршей властью Филарета, ставшего соправителем государства и оставшегося единственным из российских предстоятелей именовавшимся «Великим государем», как и сам Великий государь царь.
Глава 27
Не хотелось бы, чтобы у читателя создалось впечатление о неплодотворных, неаргументированных попытках обвинения Романовых в захвате государственной власти, злоупотреблении светской и церковной властью того же Филарета с присными, в их корыстном 300-летнем праве по-своему трактовать события разгара и излёта Смуты. Есть любопытный парадокс освещения истории Смуты: пришедшие к светской и церковной власти отец и сын, властители Романовы, Михаил Фёдорович и Филарет (Фёдор) Никитич даже не предприняли никаких попыток анализа Смуты, извлечения её зловещих уроков. Только преподанные свергнутым царям «казацкие уроки» для царств Годунова, Шуйского и самозванцев вылились в неслыханные ранее привилегии казацкому сословию, на саблях которых Романовы пришли к власти, когда те же донские казаки по причине распри и мятежей в государстве стали его верной опорой.
Такое впечатление при пристальном взгляде со стороны, что сын и отец Романовы с казацкой опорой далее желали только прочнее утвердиться на царском и патриаршем престоле. С этой целью соправители государства на несколько месяцев раньше срока заставили бояр и воевод выйти из Деулинского перемирия 1619 года, развязав бездарную неуспешную войну с Польшей в 1632 году, направив из Можайска с его поруганной святыней Николой Можайским войска на Смоленск. В Русско-польской войне властители-соправители и Смоленск не отбили у поляков, и перетянули на московскую сторону всего один город Серпейск, зато по Поляновскому миру 1634 года королевич Владислав, не ставши ещё королём Польши вместо Сигизмунда, утратил династическое право называться «русским царём». Тщеславие великого государя Филарета, умершего 1 октября 1633 года, оказалось удовлетворённым из-за развязывания нечестной (по правилам Деулинского перемирия) войны, но справедливой по попранным династическим правилам русских царей новой агрессивной династии. Но, между прочим, с лёгкой руки Филарета Никитича, пёкшегося о порядке на троне и в возглавляемой им партии Романовых, его брат, старик Иван Никитич «Каша», первым присягнул новому царю Алексею «Тишайшему», сыну племянника Михаила, скончавшегося 13 июля 1645 года в 49 лет.
Нет никакого желания предъявлять претензии ни патриарху Филарету, ни всей партии Романовых с их 300-летней династией за обещанные, но невыполненные обещания лидера партии Филарета русскому народу, казакам, возведшим Михаила на трон, всему Земству. Ведь с возвращением Филарета домой Земские Соборы, собиравшиеся постоянно с 1613 по 1621 год, уже с 1622 года стали загибаться и умирать: народовластие (благодаря которому народ, пусть в результате заговора казаков, выбрал царём Михаила) накрывалось и накрылось быстро медным тазом. Потом уже в шифрованных письмах Филарета из Польши своим сторонникам по партии Романовых историки обнаружат «дух польской вольности, почерпнутой трижды патриархом из необременительных философских бесед с его старинным политическим поводырём, канцлером Сапегой. Из «почётного королевского плена», тронутый до глубины души польской демократичной вольницей, Филарет предупреждал своих сторонников по партии Романовых, что пытаться восстановить самодержавную власть московских царей Рюриковичей – дело исторически безнадёжное, это как подвергнуть слабое Отечество в череду опасных потрясений со сменой царей и даже самозванцев на троне. Мол, хватит нам «безродных Годуновых» и самозванцев Лжедмитриев Первых, Вторых и Третьих и так до бесконечности. Филарет так и писал, что он «лучше умрёт в польской тюрьме, чем на свободе увидит такое несчастье своего родного Отечества». Хотел вроде бы верно служить своему несчастному Отечеству Филарет Никитич, устроить в русских землях торжество народовластия да избрание власти и государя по законам демократического вольнолюбивого общества, только все ограничения самодержавной царской власти, подсказанные Филарету его пастырем-проводником Сапегой, моментально исчезли на излёте Смуты (учинённой теми же Сапегой и Романовыми и иже с ними, приспешниками и прихлебателями) после Деулино. Ещё бы, два великих государя правят новой Россией Романовых, их династия на века, осталось только подвинуть в истории засидевшегося на «государевом месте» Владислава Вазу, которому Михаил и Филарет и все Романовы крест целовали с 1610 года, лишив его права называться «русским царём». И лишили этого права королевича соправители Романовы после войны русско-польской как раз к сроку смерти Филарета 1 октября 1633 года. Неужели поджигатель Русской Смуты начала XVII века Филарет вышел из неё победителем, уже за излётом Смуты громко хлопнув крышкой исторического гроба, учредив 300-летнюю династию Романовых? Только тайнами Смуты эта предательская династия Романовых с народом русским не пожелала делиться, более того, скрывать их стала, облекать их в сплетения мифов и художественных образов – Карамзин, Пушкин и многие другие русские таланты преуспели на этой стезе – переплетая мифы и романовскую ложь о Смуте с «исторической и художественной правдой». И в бесконечном повторе «правдивых мифов» о злодее Борисе Годунове, погубившем царевича Дмитрия, о страдальцах-мучениках святого царского семейства Романовых и их родичах, прочих «пленниках ляхов», о спасителе Отечества Филарете Никитиче, трижды патриархе, получившем сан митрополита от Лжедмитрия Первого, а сан патриарха от Лжедмитрия Второго, – есть законное и справедливое желание во имя истины отделить зёрна исторической правды от лживой шелухи и мифических заблуждений – плевел.
Можно говорить о многих исторических загадках Смуты, падениях и возвышениях в ней отдельных персонажей, где феномен личности и судьбы «трижды патриарха» Филарета на излёте Смуты поражает воображение: из исторического далека как бы отметаются многие негативные для Московского государства его дела и поступки, но остаётся его стезя соправителя царя, великого государя патриарха, когда стране повезло, выпало историческое затишье после Столбовского мира со шведами и Деулинского перемирия. Несколько десятилетий мирной жизни выпадает разорённому и выжженному Смутой государству, разве это не историческое везение после многих лет гражданской войны и вражеской интервенции, потрясений на троне и порухе во всей народной жизни? Словно неожиданно с возвращением по Деулинскому перемирию – согласно его двенадцатому пункту – и владыки Филарета и чудотворного образа Николы Можайского из польского плена – над несчастной Русской Землёй и многострадальным Отечеством возникла незримая «природная» или небесная защита от новых мировых и внутренних потрясений, враждебных русской душе.
Можно вспомнить о позорном факте похищения и угона в литовский плен можайской святыни, чудотворной иконы Николы Можайского, по заказу Филарета руками можайских воевод-предателей. Но с исторических высот, при незамутнённом взгляде издалека, после предъявлений претензий и обвинения «заказчику угона» Филарету в плен святыни, можно говорить и о таинственном спасении иконы, учитывая сожжение и уничтожение Священного Николина города Можайска при нападении на него войска Владислава во время его похода на Москву. Но за «спасением», возвращением на Родину святыни одновременно и историческое везение для Москвы, и прекращение паломничества народа к поруганной святыне – некогда, надо от разрухи Земли Русской избавляться и очищаться.
Оценку «природного фактора» уместно сравнить в критические моменты правления «не природного» царя Годунова в самом начале XVII века и «природного» царя Михаила в 1618 году: для первого изменения климата, резкое похолодание привело к голоду и крушению царства, а для второго появления в небе мистической «головастой» кометы спасло царство, когда всё в тот момент висело на волоске при входе в Москву войска идущего за царским престолом Владислава (которому вся Русская Земля крест целовала за семь лет до этого) с гетманами Ходкевичем и Сагайдачным.
Смута начала XVII века – это не только эпоха лжеправителей, когда все хотят быть тем, чем быть не могут, но страстно желают. Смута – это жестокая схватка боярских партий и кланов на фоне жуткого кризиса доверия народа к царской и правительственной власти (думы ли, семибоярщины ли) и системный кризис самой власти, когда она не в состоянии договориться о честных правилах политического и экономического бытия. Смута – это царство лжи и предательства (Лжедмитрия Первого, Шуйского, Тушинского Лжедмитрия Второго, семибоярщины, призвавшей на трон королевича Владислава и впустившей в Кремль польский гарнизон), где каждый был сам по себе и сам за себя.
Смута и поголовное предательство верхов и низов Смуты XVII века кого угодно могло выбить из колеи, порушить все мыслимые и немыслимые порядки. Но нельзя бередить постоянно раны Смутой, где предательства было во много раз больше, чем явленного геройства. Перелистывая тяжёлые страницы Смуты, неизвестные и зачастую скрываемые официальной историей прошлого «победившей в Смуте династии Романовых», можно освободиться от негативного эмоционального груза тайн Смуты, мучающих народную вольнолюбивую душу, и открыть свой ум и своё сердце чуду очищения исторической правдой, какой бы горькой она ни была. История Русской Смуты тех времён представляет собой смесь панихиды и уголовщины, страшных подлостей и амбиций, великих и мелких предательств и пакостей, над которыми смеётся дьявол и плачет Господь Бог.
Ужасного и трагического в истории Русской Смуты даже на её Излёте и Очищении Отечества от врагов и предателей (только от множества внутренних предателей окончательно очиститься не удалось и не удастся очиститься никогда, даже в XX и XXI веках) предостаточно, причём большая часть всего трагического исходит от власти наверху на царском и патриаршем престоле. Поэтому над историей Излёта Русской Смуты не хочется смеяться, над историей простого русского народа в жерновах безжалостной Смуты хочется плакать. Если не плакать над долей многострадального русского народа, над страданиями народной души из более или менее относительного текущего благополучия, то можно сойти с ума, если не плакать, легко можно разочароваться в своих душевных способностях, сострадать с потерей опор совести. А без опор чести и совести, одним лишь рациональным равнодушным разумом историю Русской Смуты и её Излёта никогда не объять и не понять.
Противоборство с лакировкой прошлой действительности, «лёгкой исторической фальшью» и откровенной исторической ложью даёт уму и душе человеческой возможность прикоснуться к обжигающей Божьей правде Излёта Смуты и Очищения, так актуальных для сегодняшней российской действительности затянувшегося Смутного Времени 1985–1991–1993–2000-х годов на стыке веков и миллениумов. И поэтому феномен Смуты и выхода из Смуты является до сих пор важным для понимания и осознания уроком прошлого в свете современных вызовов, новаций и проблем. В Смуте и выходе из неё – только с какими национальными потерями? – отражается, как в лакмусовой бумажке, кризис национальной идентичности и кризис нравственной, душевной опоры народа на совесть. Преодоление Смуты становится возможным – как показывает пример возникновения и борьбы народного ополчения Минина и Пожарского – при нравственном напряжении и работе души ответственной части общества за всё происходящее в стране, тогда Отечество начинает медленно выходить из кризиса общества, из экономической и социальной катастрофы, тогда восстанавливается разрушенное Смутой государство и порушенная Смутой совесть народная.
Стоит ли жалеть, что взамен демократического всенародного Собора, Земского правительства Минина и Пожарского и восшествия на трон благородного совестливого князя Дмитрия Михайловича Россия получила предательскую династию Романовых и Боярскую думу из многажды изменников царской присяге и «пленников ляхов»? На памятнике Тысячелетия России нашлось место и Минину с Пожарским, и соправителям Михаилу и Филарету – только можно ли отсюда понять всю правду о Смуте на основе мифологизации истории Смуты царскими историками и тем более исторического оправдания прихода к власти Романовых на 300 лет? Сколько лет Россия потеряла в своём цивилизационном развитии из-за Смуты?