Годунов. Кровавый путь к трону

– Да грех жаловаться, – лукаво улыбнулся дядя. – Пожалуешься на здоровье, и свое здоровое место упустишь, больное получишь.

– Не упустишь, – твердо пообещал ему Борис. – Поедешь наместником в Великий Новгород. Только не сразу, как только здесь во дворе после венчания Федора все успокоится и рассосется.

– Есть какие опасения из-за козней Шуйских? – жестко ощерился Дмитрий Иванович. – Не понравилось, что трех Годуновых, внучатых племянников твоей сестры, ты провел боярами в Думу?

Годунов нервно зевнул, показывая дяде, что он еще во власти бессонницы, не стал отвечать насчет Шуйских. В конце концов, дядька должен был быть наслышан об изменившемся раскладе в боярской Думе. Сегодня именем венчанного царя Федор Блаженный должен наименовать боярами Андрея и Василия Шуйских, двух Куракиных, Шереметева, Шестунова, Хворостинина, Трубецкого. Только все равно расклад в Думе будет в пользу Годуновых и их союзников.

Прогнав зевоту и твердо глядя в глаза дяде, он сурово проговорил:

– Мое влияние на Федора и наш расклад в Думе обеспечат тебе место в Великом Новгороде. Но не торопи меня и сам не суетись. Поспешность нужна только при ловле блох.

– И все же не затягивай с местом, племяш. Место новгородское того стоит, не блошиное место. Сам знаешь, соседи у меня ушлые на Псковской земле. Сорока мне на хвосте принесла одну новость и пропела в ухо, мол, князю Ивану Шуйскому все доходы Пскова, им спасенного, сегодня после венчания пожалуют.

– Так и ты отличись, когда наместником станешь, глядишь, и тебе все доходы Великого Новгорода отойдут.

– При нынешнем царе Блаженном все это вряд ли случится… А вот при новом царе, избранном боярами и земством с духовенством, я не прочь и Конюшенный приказ возглавить… Я ведь вижу, что тебе тоскливо конюшим быть при нашем Блаженном.

– Ну, будя, наместник скорый и конюший будущий, нечего волну гнать без ветра попутного, – резко осадил дядю Борис.

Пора было выходить к народу с государем вместе с первыми людьми государства, боярами, князьями, знатными воеводами и чиновниками.

Удивительная тишь провожала Федора Блаженного со смиренным взором, в одежде небесного цвета, идущего сквозь несметные толпы своих подданных от царских покоев до храма Успенья, на золотых куполах которого после отлетевшей грозовой бури сияло и отражалось солнце.

Во время торжественного царского молебна духовные сановники и окольничие ходили по храму и тихо подсказывали молящемуся народу: «Благоговейте и молитесь за своего любимого государя». Митрополит Дионисий и государь сели у западных ворот на приготовленные для них места, и Федор Иванович среди всеобщего безмолвия обратился с тронной речью к владыке. Многих в храме поразили слезы, стоящие в горле только недавно улыбчивого царя. Народ замер и настроился на душевную волну Блаженного царя, принимающего царство от царя Грозного: «…Родитель наш, приняв ангельский образ, отошел на Царствие небесное, а меня благословил державою… Велел мне помазаться и венчаться царским венцом… И так по воле божьей и благословению отца моего соверши обряд священный, владыка, да буду царь и помазанник!»

Митрополит Дионисий ответствовал: «…Данной нам благодатью от святого духа помазуем и венчаем усопшего Грозного царя тебя, да именуешься ты самодержцем…» – и возложил на царя животворящий крест Мономахов, бармы и венец ему на голову с молением: «Да благословит Господь твое правление…» Потом Федор Блаженный, имея вид утомленного отрока, слушал литургию, с правой стороны, как самый ближний царский вельможа, стоял Борис Годунов, дядя Федора, Никита Романович Юрьев, князь Иван Петрович Шуйский с другими боярами… И здесь произошло одно странное и знаменательное событие, которое произвело неизгладимое впечатление на всех присутствующих, особенно на стоящих рядом с Борисом Федоровичем лидеров боярских партий Никиту Романовича и Ивана Петровича. Утомившийся от процедуры венчания на самой заключительной ее стадии царь Федор Иванович отдал с безмятежной улыбкой свой знак верховной государевой власти – тяжелую золотую державу – своему шурину Борису Федоровичу. Тот оторопел, но взял державу и держал ее под насмешливыми взглядами бояр, как бы язвительно спрашивающих конюшего: «Не рано ли ты покусился на державу?»

Между тем супруга Федора, Ирина Годунова, окруженная боярынями, сидела в короне под растворенным окном своей палаты и была приветствуема восклицаниями народной толпы: «Да здравствует наша царица!» В этот знаменательный день венчания Федором Блаженным, по совету Ирины и Бориса Годунова (которому были пожалованны, кроме чина конюшего, титулы «ближнего великого боярина» и наместника Казанского и Астраханского царства), на помин души усопшего царя Грозного и во здравие царицы было отправлено тысяча золотых рублей милостыни патриарху Константинопольскому, 900 рублей Иерусалимскому патриарху, другим главам православных церквей…

А в апреле 1586 года скоропостижно скончался Никита Романович Юрьев, глава партии Романовых… К тому времени Годуновы и Шуйские достигли некой принципиальной договоренности о разделе сфер влияния и союзе против общих врагов и недругов. В результате этих договоренностей был отстранен от дел и пострижен на Белом озере старый глава Думы Иван Мстиславский, занявший место отца в Думе, его сын Федор попал под влияние партии Годуновых и потерял свое влияние, на которое еще надеялась партия Романовых. Из членов бывшего регентского совета при неопытном Федоре Блаженном, нынешнем легитимном венчанном царе, на политической сцене остались лидер партии Шуйских, прославленный военачальник Иван Петрович Годунов, и царский шурин Борис Федорович, лидер партии Годуновых. Годунов еще при живом Никите Романовиче пытался договориться с Иваном Шуйским «начать дружить против партии Романовых», ибо знал, насколько военачальник, герой Пскова, пользуется великим расположением московских дворян, купцов, горожан и черни. Умный и хитрый Годунов догадывался, как бывает дорог люду во время государственных неудач и военных поражений успешный военачальник, своим подвигом поддержавший народную честь, когда другие только ее теряли или, затаившись, бездействовали, как те же Романовы.

Но «дружбы против Романовых» из-за смерти их лидера не вышло, как казалось со стороны, для князя Ивана Шуйского не составит труда одолеть «коварного и непопулярного у черни» Годунова, если бы псковский герой оперся на чернь и горожан. А такой сценарий мог бы быть воплощен в жизнь в начале лета 1584 года, когда был кем-то был запущен слух в недрах московской черни, что к скоропостижной смерти Никиты Романовича приложили руки люди из партии Годуновых, разумеется, с ведома самого хитромудрого Бориса Федоровича. Снова чернь была подбита на мятеж, только уже не против «Бельского и Годунова», а против «всех Годуновых с их главой». Как записали тогда летописцы: многие московские жители «восхотеша Бориса со всеми сродницы без милости побитии каменьями». Крупный мятеж против «властителя» Годунова при безвольном царе Блаженном захватил все слои московского народа только потому, что якобы на его сторону удалось привлечь Ивана Шуйского с возглавляемой им партией.

Тогда по наущению царицы Ирины в первую очередь и ее блаженного супруга во вторую очередь митрополит Дионисий выступил посредником. Он вызвал Бориса Годунова и Шуйских к себе, призывая и умоляя их помириться, ведь надо было хоть как-то убрать московских мятежников.

После долгой паузы, выдержанной Шуйскими, Иван Петрович поморщился и выдохнул из себя спасительный совет митрополиту:

– А мы с Борисом Федоровичем и не ругались… Скажи, владыка Дионисий, об этом разгоряченному московскому народу, авось поверит народ и разойдется…

Годунов посмотрел на втянувшего голову в плечи митрополита и, поняв, что совет геройского военачальника «не в коня корм», спокойно парировал:

– А слабо самому, князь, сказать об этом московскому народу, мол, нет ссоры между Шуйскими и Годуновыми… – Годунов бесстрашно поглядел Ивану Шуйскому в глаза. – Или чего из ряда вон выходящего боишься? За спину митрополита мне выгоднее спрятаться, а не тебе, князь… Мне говорить народу боязно, что между Шуйскими и Годуновыми пробежала черная кошка…

Годунов слышал гул толпы, собравшейся у Грановитой палаты, и не ждал ничего хорошего от сборища торговых людей, хорошо еще, что без оружия. Прознали торговые люди, что знатные бояре у Дионисия, вот и шумят, слышать ничего не желают о замирении Шуйских и Годуновых у митрополита.

Шуйский задумался, перекинулся недобрым взглядом с Годуновым и сыновьями и возвысил свой голос:

– Иван Шуйский никогда ничего и никого не боялся…

Через несколько минут Иван Петрович вышел на крыльцо и объявил мятежным торговым людям, что они, Шуйские, с конюшим Борисом Федоровичем Годуновым помирились. Выждал долгую паузу, разглядывая встревоженные лица мятежных торговых людей, и спросил:

– Есть вопросы по замирению Годуновых и Шуйских, люди добрые торгового звания?

Вышли тогда из толпы два купца-смельчака и сказали, глядя прямо и честно славному военачальнику Шуйскому:

– Помирились вы нашими головами…

– И вам, Шуйским, от первого «великого боярина» пропасть скорая, да и нам в ней погибнуть придется…

Шуйский почесал затылок и примирительно бросил смелым купцам словцо одобрительное:

– И за то спасибо, что не забоялись свои сомнения в замирении высказать… А чему быть, того не миновать… Слепой сказал: посмотрим…

Он внимательно посмотрел на напряженного Годунова, взглядом показывая, что хочет что-то примирительное услышать и от конюшего и «великого боярина». Но тот отмолчался.

Многие летописцы и поздние историки посчитали и полагали, что партия Шуйских могла бы воспользоваться удобным благоприятным моментом для расправы над Борисом Федоровичем и всей партией Годуновых только по одной знаковой причине. Не Шуйские выступали зачинщиками вспыхнувших волнений и опасного мятежа народа, причем мятежники ждали поддержки Шуйских, в первую очередь героя Пскова Ивана Петровича Шуйского. Однако острый вопрос, кому был выгоден мятеж против Годуновых, что это за сила, способная поднять московских купцов против царского шурина, требует прямого ответа. Ведь любимцем московских торговых людей раньше был почивший ныне Никита Романович Юрьев. А кто теперь? Та же партия Романовых выступила против партии Годуновых с их лидером Борисом Федоровичем. А во главе партии Романовых встал сын умершего Никиты Романовича, еще более боевой и амбициозный боярин Федор Никитич Романов… Именно поэтому Шуйские не поддержали антигодуновский мятеж начала лета 1586 года – по корыстной причине: в случае успеха мятежников партия Романовых выходила на первые роли в царстве Русском. А зачем партии Шуйских нужно, чтобы другая могущественная партия Романовых, с их не менее хитрым лидером Федором Романовым, получала весомые преимущества якобы от изгнания Годуновых с политического Олимпа, отстранения Бориса Годунова от царя Блаженного с его царицей Ириной?…

Глава 5

Не желающие усиления партии Романовых, Шуйские решили «без Романовых» отстранить от власти набиравшего политическую силу Бориса Федоровича Годунова и вытеснить на задворки возглавляемую им партию Годуновых. Пользуясь поддержкой своего ставленника епископа Крутицкого Варлаама и «управляемого» митрополита Дионисия, Шуйские решили развести царя Федора Ивановича с его якобы бесплодной супругой, царицей Ириной Годуновой. Митрополит Дионисий, по наущению епископа Варлаама, составил слезную челобитную на имя венчанного им на царство Федора Блаженного, чтобы тот «чадородия ради второй брак принял, а первую свою супругу-царицу отпустил в иноческий чин». Митрополит, написав челобитную, имел с царем тайную для Годуновых встречу, на которой напомнил Федору Ивановичу, что еще раньше покойный его батюшка изволил сильно печалиться и беспокоиться по поводу бесплодия его сына Федора, особенно после трагической смерти старшего сына Ивана. Тогда церковь не настаивала на разводе Федора с женой, надеясь, что время все расставит по своим местам, и божьей милостью Ирина Годунова разрешится бременем и подарит престолу наследника-царевича…

Годунов старался хоть что-то сделать для своей сестры. Зная, что у нее было уже много выкидышей на разной стадии беременности, через сношения с английским двором он выписал в Москву английского специалиста по женским болезням и акушерству… Видя перед собой зримые примеры часто болевшего Федора и любимой сестры, не испытывающей счастья материнства, Годунов пытался подстраховаться, ибо смерть царя или царицы были равносильны для него политической смерти, падением в бездну небытия. Тайно от Думы, посвятив только своего дядю Дмитрия, Борис вступил в опасные сношения с правительством Священной Римской империи и предложил, в случае смерти Федора Блаженного, заключить брак между вдовой-сестрой и австрийским принцем. Но об этой интриге каким-то образом узнали «разведчики» из партии Шуйских, бояре доложили царю, тот был взбешен. Только сестра Ирина как-то смягчила гнев супруга, грозившего публично поколотить шурина посохом. Годунов все равно готовился к самому худшему: тайно сносился с англичанами насчет возможного политического убежища, на всякий случай, если дело примет самый плохой, необратимый оборот. При этом пошел на беспримерный показушный шаг «замаливания своих грехов»: пожаловал Сергиевой лавре 1000 рублей золотом, чем привел в изумление не только владык Дионисия и Варлаама, но и скуповатого на подношения церкви Ивана Петровича Шуйского. Возможно, этот отчаянный жест искреннего «жертвования» давал Годунову живительные силы для дипломатического разговора с владыками и Шуйскими, настаивающими на беспрекословном разводе его любимой сестры Ирины…

Митрополит и епископ, выполняя наказ Шуйских развести царя и царицу, чтобы ослабить партию Годунова, били в самое больное место царя. Федор Блаженный безумно любил свою супругу, не мог жить без нее, существование без обожаемой с юных лет Ирины не имело для Федора никакого смысла. Откуда было слабовольному, не сильному умом Федору знать, что Шуйские через Дионисия и Варлаама «стреляли дуплетом»: глядишь, за ушедшей в монастырь Ириной и Федор Блаженный подастся за ней по проторенной иноческой тропе. Царский престол пуст, а свято место пусто не бывает – и Шуйские на троне! Они найдут, кого двинуть туда, Ивана или более молодого Василия Шуйского…

К тому же знали Шуйские и особое расположение царя к святым отцам церкви Дионисию и Варлааму, даром, что ли, Федор, утомленный светским великолепием и мишурой земного царства, искал душевного покоя и отдохновения в набожности и молитвах, когда часто смиренным богомольцем-молитвенником совершал пешие паломничества в далекие монастыри и Сергиеву лавру. Причем иногда брал с собой супругу Ирину, провожаемую свитой из знатнейших боярынь и полком особенных телохранителей царицы. И не догадывался недалекий Федор, что царицу охраняют государевы люди сильнее самого царя, а пышность выхода царицы в свет и в обители должны вселить в богобоязненный русский народ уважение к великой царице Ирине и ее великому роду Годуновых…

Умный и предусмотрительный Борис Годунов, узнав о челобитной митрополита Дионисия, сразу же оценил огромную опасность для сестры и себя лично. Ирина легко могла повторить судьбу первой супруги государя Василия III, Соломонии Сабуровой, к тому же дальней родственницы Бориса и Ирины Годуновых. «Бесплодную Соломонию» с помощью боярских интриг отправили в Суздальскую обитель. И никто не вспоминает сейчас, что многие святые отцы были тогда на стороне Соломонии, а не на стороне государя…

Прознал Борис Федорович, как упертые бояре Иван и Петр Шуйские, в желании сместить Годунова, подбивали митрополита на авантюру с челобитной царю, организовали «земский сход» из московского и окрестного купечества и дворянства на предмет развода царя с бесплодной царицей. При обеспечении развода царя под давлением земцев, заменив Ирину Годунову Ириной Мстиславской, Шуйские лишали возможности Бориса Годунова влиять на царя посредством брачно-семейных уз. Тогда царем безвольным можно было манипулировать давлением бояр партии Шуйских: сила солому ломит… Но Шуйские недооценили потенциал интригана Годунова и верность царя своей обожаемой супруге. Федор Блаженный готов был защищать Ирину и свое семейное счастье до последнего, даже без науськивания своего шурина и «легкомысленных земцев» против Шуйских. Если, еще будучи юным царевичем, Федор нашел в себе силы перечить воле своего батюшки, царя Грозного, требующего развода с «бесплодной» супругой, то Шуйские с челобитной митрополита Дионисия были царю не «божий указ».

А интриги конюшего-шурина Бориса оказались, кстати, в помощь богобоязненному постнику и молитвеннику Федору Блаженному. Для победы над партией Шуйских Годунов заручился поддержкой партии Романовых. Как-никак, он был просвещенным властителем и знал лозунг великих интриганов прошлого: «Разделяй и властвуй». Годунов убедил выступить против развода царицы Ирины с царем сыновей почившего Никиты Романовича, Федора и Александра, вместе с их родней, Сицким и Троекуровым. Недавно партия Шуйских помешала партии Романовых одолеть временщика-конюшего Годунова, теперь же партия Романовых помогала сорвать планы партии Шуйских из «суздальских Рюриковичей».

Но провал затеи Шуйских через земство сковырнуть первого боярина и шурина царя, уничтожить партию Годуновых не слишком радовал Бориса Федоровича. Еще бы, надо будет отвечать мстительными репрессиями, пускай не поголовно, выборочно, купеческого люда, пошедшего за Шуйскими, да и многих родичей Ивана Петровича придется допрашивать и высылать «провинившихся» куда подальше. Не до репрессий с выборочными казнями и ссылками было Годунову, надо было утверждать безопасность государства – внутреннюю и внешнюю. А еще заниматься многими хозяйственными делами в государстве, устранять наследство запустения, доставшееся от опричнины Грозного его венчанному на царство сыну Блаженному.

Ведь знали и Шуйские, и Романовы, что партия Годуновых с их харизматичным лидером – это государственники, пекущиеся о судьбе Русского царства, расширяющегося на восток, в земли сибирские и забайкальские. Ан нет, все равно Шуйские и Романовы вставляли палки в колеса Годуновым – им, видно, тоже хотелось порулить государственным механизмом, да и обогатиться при успешном или каком-то полезном и роду, и стране управлении.

При безвольном царе Блаженном, которого ученые иноземцы величали с подачи противников Годунова не иначе, как «Durak», не догадываясь об истинном значении этого слова, Борису Федоровичу приходилось напрягаться в государственном обустройстве не за двоих-троих, а за сотни и тысячи. Все же постник-келейник Блаженный, следуя наущениям любимой царицы, недаром отдал бразды правления Московским царством своему шурину, веря в его властный талант движителя и организатора государственного порядка и развития. Верил царь Блаженный и в большой дипломатический талант шурина, чтобы без лишних потрясений обеспечивать внутреннюю и внешнюю безопасность государства с приближением счастливых времен народной жизни.

Не собирался царь Блаженный, как его властный шурин, великий боярин Думы, менять худых проворовавшихся наместников, воевод и судей в близких и дальних землях его царства на избранных и «лучших». Когда бояре и князья из других партий, противников Годунова, через духовника царя митрополита Дионисия доносили до ушей царя, что Годунов не «лучших» возводит на «теплые места» – вон своего престарелого дядю Дмитрия Годунова провел в наместники Великого Новгорода – царь отвечал с блаженной улыбкой: «На то воля Божья для спокойствия в царстве».

Вряд ли было интересно царю, как его хозяйственный и дипломатичный шурин борется с лихоимством на местах, где Годунов не только сурово наказывал чиновников и грозил им казнями за лихо и ложь, но и удвоил успешным и деятельным воеводам и дьякам жалованье, чтобы те могли пристойно жить, отдаваясь полностью службе государевой. И войско Годунов укрепил, для обеспечения чести русского оружия и безопасности граждан. А бунты в неспокойных землях черемисских и на берегах Волги устранял не через большое кровопролитие силой оружия, а больше с помощью тонкой дипломатии, переговоров ради замирения и спокойствия в землях Отечества. Тогда же Годунов задумал и велел строить многие крепости и города на лугах и возвышенностях вдоль Волги. В Москве стали строить первый в городе кремлевский водопровод. Много хозяйственных новаций, с заселением пустующих земель деятельным русским народом, задумал Годунов для водворения тишины и покоя вместо лиха и бедствия…

«Успеть бы все, что задумал», – думал он в царицыных покоях. Ирина была живительным светом в окошке для Бориса Федоровича. Они с сестрой могли просто молчать, взяв друг друга за руки, чувствуя рядом добрую родную душу и теплое дыхание родного существа.

Борис был несказанно рад странной игре Провидения. Когда-то он устроил брак сестры-красавицы с малорослым кривоногим царевичем-уродцем Федором ради укрепления собственного положения при дворе царя Грозного. Но случилось чудо – царевич влюбился в Ирину, искренне и глубоко ценил свое семейное счастье, которым был обязан не только ангелам-хранителям супругов, но и деятельному шурину, обожавшему свою сестру.

Борис ни у кого не спрашивал советов, даже у своего дяди-постельничего, а у сестры изредка спрашивал, посидев наедине какое-то время в ее обществе, сжимая ее теплые ладони в своих руках. Вот и сейчас он хотел услышать нежный голос Ирины, получить ее совет: как быть с мятежниками? Знамо дело, надобно наказать многих земцев, купцов из партии Шуйских… Не миловать же всех причастных к мятежу и ждать следующего бунта «из-за бесплодия царицы»… Дионисия-митрополита, выступившего на стороне партии Шуйских, тоже менять надо… Легко обозвать «божьим делом» людские интрижки, дела суетные и корыстные боярские, которые обтяпываются всуе, да именем Господа прикрываются…