Свобода выбора фатальна
Лера покачала головой и ничего не ответила, только немного увеличила силу своих гребков… А Брагина, ничуть не отставая, говорил и дальше о перипетиях религиозного спора о пределах человеческой свободы между ревностными учениками Августина и некоторыми последователями Пелагия и даже восточного аскетизма, которые, с добрым намерением отстаивая значение нравственной свободы, неосторожно признавали за ней первый шаг в деле спасения человека…
– Для разрешения этих споров было на нескольких поместных соборах было уточнено православное учение… – отфыркиваясь, говорил Брагин, когда они уже на малой скорости подплывали к берегу… – Сущность религиозного компромисса сводится к следующему… Бог желает дать каждому из нас шанс спастись, а потому абсолютного предопределения или предопределения к нравственному злу и гибели априори не существует… Но есть одно «но»… Истинное и окончательное спасение не может быть насильственным и внешним, а потому действие благости и премудрости божьей для спасения человека употребляет с этой целью все средства, за исключением тех, которыми упразднялась бы нравственная свобода выбора… Следовательно, мы, как разумные существа, сознательно отвергающие всякую помощь благодати для своего спасения, не можем быть спасены и по всеведению Господа предопределены к исключению из царства божьего, или к погибели. Выходит, предопределение относится лишь к необходимым последствиям греха зла, а не к самому греху и злу, которое есть лишь сопротивление свободной воли действию спасающей нас благодати…
Уже на берегу она призналась Брагину:
– Если бы ты знал, как я невероятно устала…
– Сейчас отдохнешь, милая, выспишься…
– Дело не в этом… Это блаженная очистительная усталость, когда знаешь, что от Высших Сил исходит не только угроза гибели, но и чудо очищения, спасения… Теперь я ко всему готова, потому что уверена – даже после прерывания земного пути человека, его, казалось бы, конца, исчезновения для других ему предоставлен божественный шанс спасения или осуждения в вечности… Уже не люди его, человека осудят в вечности – Высшие сила – за слабость, уступки Низшим Силам, не раскаяние при этом в земной жизни перед развернувшейся вечностью… Я ставлю на спасение в вечности, как ставил на это мой предок Вуич… Я понимаю стремления моего славного предка…
– Ты ничего не говоришь про Печорина – как будто он не желал спасения в вечности?..
Он не ответила ничего, но, отряхивая мокрые волосы, пахнущие морям, спросила слабым голосом, но с вызовом:
– А слабо, любезный моему сердцу спутник в путешествии и по жизни – взять меня на руки прямо сейчас и отнести, никуда не сворачивая, в номер?..
– Голую?.. – переспросил он.
– Как хочешь… – ответила она. – Нет, все же лучше в сарафане, так тебе будет комфортней. Все же мимо охранника будем проходить, мимо других… Почему-то мне ужасно хочется, чтобы ты меня донес на руках от моря до постели – такого еще ни разу не было в моей жизни… Разве это не чудо: ночь, только что отшумел дождь, и после заплыва вдвоем в темень мой любимый человек несет на руках свою любимую в постель… Несет не просто свою любимую этот свободный человек, а еще более свободную в выборе любимую, чем думает любимый…
Он взял ее на руки в сарафане и понес… Это не потребовало каких-то недюжинных сил… От моря до входа в парк их санатория было всего несколько десятков метров, да и она была легкая, как перышко…
Охранник, распахивая ворота, спросил шепотом, с плохо скрываемым ужасом Брагина:
– Вашей даме плохо? Барышне нужен доктор?
– Барышне невероятно хорошо, как никогда, – в тон охраннику ответила Лера, – лучше не бывает.
Уже перед самыми дверями своего номера на втором этаже Брагина расслышал ворчливо брошенную фразу горничной старику-дежурному:
– Чудят господа буржуи… На руках баб носят по ночам в номера… С жиру бесятся…
– Железного Феликса нет на них – перестали бы беситься с жиру без страха… – ответил приглушенный басок. – Страх божий или хотя бы железного Феликса нужен в такой разрушенной стране, где вроде бы все равны по возможностям, да различны по содержимому кошелька… Впрочем, если это любовь, то шут с ними, блаженными…
– Ну, если, только любовь, тогда ладно, – отозвался женский голос, – шут с ними, коли любовь…
«Может, я тоже очищаюсь от своих страхов и комплексов вместе с ней… – подумал с удивлением Брагин, полон неслыханных сил и невиданного вдохновения. – Вон, даже слух, как у волка обострился – слышу разговоры на первом этаже, что физически невозможно… Запахи чую острейше – как у нее пахнут волосы, кожа, как она вся течет любовной хвоей… Конечно, конечно, после моей презентации в Коктебель – на целый день, как на всю жизнь… Прощай, старая жизнь, бездарная и боязливая, со страхом наткнуться за полночь на матерых шантажистов и аферистов Гиви, Ваху с их бритоголовой камарильей… Здравствуй жизнь, новая и бесстрашная… Только неужели за эту новую жизнь нужно расплатиться по всем старым долгам, по всем неоплаченным еще счетам?..»
Часть IX
Однажды в Америке
Глава 25
Укладывая нежно в постель в ее номере после морского купания, Брагин машинально подумал о том, что наверняка увидит её во сне вместе с другими лицами и событиями пятилетней давности. Самое смешное и удивительное, что Брагин только на лестнице вспомнил, что в номере Леры на соседней кровати находится Лерина коллега, также прибывшая на конференцию. Он ведь ещё сомневался на лестнице, куда нести её в свой полулюкс или в ее номер. Решение возникло мгновенно на развилке двух номеров: он внес Леру в её скромный двухместный номер номер, укрыл одеялом, пожелал «спокойной ночи» Лере и её не спавшей соседке с книгой в руках, и только в дверях спиной ощутил пронзающий взгляд ничего не понимающей дамы. Он щёлкнул выключателем у дверей, гася свет и спокойно произнёс: «Извините за беспокойство». Он знал, что купание голышом с Лерой в море, пронос её тела в номер через главную аллею санатория пробудило его воспоминания, которым он хотел предаться наедине с собой перед сном в своём номере.
Брагин поосторожничал в ущерб ночному комфорту Леры, не предложив ей переселиться в свой номер, только по одной причине – её спокойствия и безопасности. В их интеллектуальных играх с предопределением, в Печорина и Вулича, что-то изрядно напугало его. Выпавшая карта Дамы, вытащенная из колоды случайным образом, и подброшенная кверху, а сразу за этим проигрыш в «подкидного дурака» десяток раз, вместо того, чтобы развеселить его, моментально настроило на мрачную волну не фатального нелепого случая, а наоборот, фатального жёсткого предопределения. Выходит, им всего одну ночь и один день кантоваться здесь, а дальше надо мчать на перекладных неизвестно куда и неизвестно зачем. В Коктебель? А зачем в Коктебель? К своему предопределенному счастью или к ещё более опасному предопределению несчастья. Ведь нечто опасное и фатальное может случиться здесь, причем тогда, когда он может уснуть, а Лера окажется одна и беспомощной перед натиском инфернальных сил – а в их существовании и, более того, присутствии in situ (на месте) – он нисколько не сомневался. Пусть хоть эту ночь Лера будет в своём номере, с соседкой, такой же аспиранткой, «девицей на выданье», то есть с диссертационной работой на выходе. Какой-то внешний присмотр, какой-то неожиданный и в то же время закономерный и странный выбор удобств. Какой из него надёжный защитник ночью Леры сегодня после смертельной усталости от весёлых интеллектуальных и плотских игр.
И к тому же Брагин знал, что ему в течение ночи непременно надо вздремнуть всего на пару-тройку часов, за это время он успеет освежиться. И Лере надо вздремнуть и освежиться в соседнем номере. А ему до или после сна надо было многое вспомнить, о многом поразмыслить, хотя, знамо дело, эти ночные воспоминания и размышления – сродни прежним фантомам, залетевшим в сон – тоже будут подобно новым фантомам… Только неизвестно каким снам, светлым или кошмарным?.. Ведь все, что случилось потом: и его встреча с Лерой в Дивноморске, и его развод, и смерть его жены случится уже после Америки… Именно Америка закрутит спираль его жизни, судьбы так, что на новом витке дано ему будет вкусить не только радость научного рывка и свершений, но и ужас потрясений, потерь и вселенского зла… И светлым лучиком в кромешной мучительной ночи мелькнет чудесной образ девушки – «первой мисс», с которой жестокая судьба когда-то свела, потом нравоучительно разлучила, а недавно снова свела… Так что же тогда любопытного случилось там – однажды в Америке?..
Сначала что-то просвистело с драконовым шипением наверху над головами… Просвистело и прошипело так стремительно и так устрашающе, что он не успел даже мысленно вздрогнуть и осознать – что же такое произошло?..
А потом сверху по ушам ударила яростная звуковая волна, которую породил темно-синий «Фантом», почти чиркнувший по крышам прибережных строений своими треугольными крыльями. Шедшая впереди Брагина степенная супружеская чета пожилых японцев, которую он только что по их просьбе несколько раз сфотографировал их фирменным «Никоном» на фоне знаменитого пешеходного 39-го пирса Сан-Франциско, смешно присела на корточки, обхватив седенькие головки худенькими беспомощными ручонками. Словно перед ядерной бомбардировкой в Хиросиме.
Но через секунду-другую смятые ужасом туристы-японцы – глядишь, приехавшие во Фриско из Хиросимы или Нагасаки – вместе с ошалевшим от неожиданной звуковой волны Брагиным уже восторженно махали руками вслед сумасшедшему истребителю. Потому что всем утренним зевакам октябрьского Фриско, потрясенным невероятно низким полетом над их головами, улыбающийся летчик снисходительно и величаво, мол, знай наших наверху, несколько раз, с явной игрой на публику покачал своими синими треугольными крыльями.
Так для Брагина нежданно-негаданно начался праздничный период полетов недели – «Fleet Week», Columbus Day Weekend – летное шоу перед воскресным днем Колумба, традиционно отмечаемым в Калифорнии. Потом уже, приглядевшись, как следует, он увидел и разноцветные плакаты, натянутые между столбами на пешеходных дорожках, около касс прогулочных катеров по заливу, разноцветных передвижных ларьков на колесах, где смазливые белые, желтые, черные девчонки весело втюхивали туристам майки и сумки с праздничной символикой и прочие сувениры. Около открытых кафе, продуваемых насквозь веселыми, задиристыми, но пока еще поутру незлыми приморскими сквозняками, наяривали в своих роскошных панчо смешливые, жизнелюбивые музыканты-латиносы. Пахло рыбной похлебкой, вареными лобстерами, креветками, горячим духовитым хлебом, специями, и почему-то запахами осеннего умиротворенного океана.
И скоро все вокруг – праздношатающиеся и восседающие в кафе – задирали в небо головы, хлопали в ладоши, когда на бреющем полете вдоль побережья парами, тройками, пятерками проносились темно-синие самолёты, поднятые вверх дирижерской палочкой «флит уик».
Даже нищие на парапетах, рыхлые, понурые, белые и черные, некоторые с непропорционально большими головами Даунов, некоторые на костылях и тележках, маргиналы Фриско с потухшими глазами, опустившиеся, но и законопослушные, бренчащие мелочишкой в высоких бумажных стаканчиках, ощеривали в беззубой улыбке свои рты на грохот с неба праздничных самолетов над их головами. Количество маргиналов на этом пиршестве полетов поражало воображение, создавалось впечатление, что вечно обновляемая разномастная, разноязычная толпа местных и приезжих цивильных ротозеев двигалась в тесных коридорах из маргиналов, непременных старинных атрибутов подобных празднеств.
Брагин одними краешками губ улыбнулся своим мыслям. Сегодня во Фриско закончил работу симпозиум по САПР интегральных схем и систем на кристалле, на котором он позавчера уже сделал свой доклад по перспективам автоматизированного проектирования интегральных систем на кристалле с новой методологией и интеллектуальными алгоритмами. Вчера же он продемонстрировал свои демонстрационные версии нескольких программ интеллектуального автоматизированного проектирования систем на кристалле. Презентация программ и системных продуктов прошла на ура, лестные, выгодные предложения от заинтересованных в покупке представителей крупнейших американских и прочих фирм посыпались, как из рога изобилия. Брагин немного даже ошалел от такого разворота событий: все-таки программы и даже представленные на симпозиуме демо-версии были еще немного сыроваты для внедрения в промышленность, использования там на полную катушку с извлечением многомиллионной, а то миллиардной прибыли в таком горячем и рискованном деле как проектирование и производство систем на кристалле.
Международный симпозиум проходил в самом центре города на «Пауэлл стрит», в том же пятизвездочном отеле, где Брагину был предоставлен роскошный двухкомнатный номер, оплачиваемый устроителями симпозиума и оргкомитетом. Честно говоря, Брагина смутила и даже напугала слишком завышенная оценка его сырых программ и алгоритмов, за которые зарубежные спецы уже сейчас предлагали бешенные по российским меркам суммы. Вот и сегодня с утра в последний день конференции несколько представителей фирм через хорошо известного Брагину сопредседателя программного комитета (program Chairman) прислали ему в номер официальные послания. Цель бумажных запросов на фирменных бланках была одна: уделить фирмачам особое внимание и назначить приемлемое время переговоров относительно оформления покупки его интеллектуальной собственности, частично раскрытой в ходе проведения симпозиума после блестящего доклада и презентации демо-версий программ и алгоритмов. Брагин уклончиво передал «чермэну», что у него уже назначено несколько мероприятий, и он по возможности созвонится с приславшими ему деловые предложения господами. На том и разошлись: Брагин запомнил немного опрокинутое лицо «чермэна», мол, вот и возись с этими сумасшедшими русскими, его собираются озолотить, не сходя с этого место в даунтауне, а он финтит и кренделя выкидывает… Откуда было знать и «чермэну», и фирмачам, что лично сам Брагин пока не слишком высоко ставит уровень своих программ и алгоритмов: все это только начальные шаги, автор их только подошел к грани, когда, действительно, он способен поразить ученый и промышленный мир своими свершениями… Ну, еще годик, другой – и вот тогда уж будет истинный прорыв, нечто фантастическое… Еще одно, самое главное интеллектуальное усилие, еще один непредсказуемый взлет научного гения – и вот тогда уж…
В этот же день он с самого утра был нацелен на путешествие в порт и к знаменитому висячему мосту – символу Фриско – разумеется, пешеходное путешествие, о котором мечтал с первых мгновений перелета через океан. Идти надо было через весь город, от центра, и дальше-дальше вдоль пирсов, побережья с портами к мосту «Золотые Ворота» – жемчужине Фриско. Не пойдя даже слушать утренние доклады, тем самым уклонившись от встречи с фирмачами, тем более, не дожидаясь формального закрытия конференции и даже не рассчитывая возвратиться к банкету по случаю завершения конференции, он сорвался к берегу тихоокеанского залива, к 39-му пирсу, где было сосредоточено, как он краем уха слышал, все… А что значит, собственно, все?..
Глава 26
Он шел по кратчайшему маршруту гостиничной карты города. Но, петляя в сторону побережья, как ему показалось, немного отклонился от своего максимально кратчайшего пути на 39-й пирс. Чтобы идентифицировать свое местонахождение в городе и скорректировать маршрут утреннего прогона, он остановился на безлюдном перекрестке со стрелками названий улиц, где-то на «русском холме» за кварталами «китайского города», достал карту и стал ее внимательно изучать.
Вдруг – откуда не возьмись – перед Брагиным предстал здоровенный молодой негр в бейсбольной шапочке с лихо заломленным назад козырьком и полюбопытствовал, чем он может помочь мистеру явно не из здешних мест. Разумеется, помощи мистеру не требовалось, о чем Брагин и вежливо сказал негру, поблагодарив его за бескорыстное участие в потенциальной помощи совершенно незнакомому человеку. Высказав сдержанной улыбкой расположение негру, Брагин стал с ним прощаться, засовывая карту в дорожную сумку.
Закончив ритуал благодарения и прощания, и повернувшись к негру спиной, Брагин двинулся по скорректированному маршруту, но негр сзади вежливо тронул его за плечо. Довольно противно играя во рту жвачкой, он стал напористо напрягать Брагина своими семейными проблемами, мол, больная беременная жена ждет какого-то по счету ребенка, он сам безработный и давно носится по городу в поисках какой-нибудь случайной работы. В общем, пусть мистер соблаговолит подкинуть папке-здоровяку «мелочишку на молочишко». Брагин и своим-то московским нищим практически никогда не давал мелочишку на молочишко, конечно же, не из-за природного упертого жлобства. Просто без должного пиетета относился к попрошайкам, особенно молодым и здоровым попрошайкам мужеского пола, которым вполне по силам и трудовую копеечку заработать, и работу хоть какую – пыльную или непыльную – найти, и вообще не лезть напропалую со своими жалостливыми проблемами в наш проблемный для всех век.
Но Брагин был все же в некоторой растерянности от неожиданной нищенской просьбы после того, как тот моментально пришел незнакомому человеку на выручку, хотел помочь хоть чем-то в незнакомом городе, а затем уже после невостребованной своей помощи, стал говорить о своих проблемах, напрягать и просить некоторого участия в них белого мистера. Сильно жалобил и беременной женой, и бедственным положением папаши. Правда, Брагину как-то уж больно не понравилась и наглая демонстрация пузырей жвачки во рту, и нарочитая игра упругими мышцами плечевого пояса во время темпераментной жестикуляции атлетического сложенного многодетного черного папаши. И негр, почуяв душевные колебания белого мистера, стал еще настойчивей, с безапелляционными нотками растущего нахальства уже не просить подаяния, а нагло требовать.
Он своим приставанием просто давил на психику – я ведь тебе готов был помочь, а почему ты, такой же, как и все, из породы рассчитывающих на помощь, все же не испытываешь такой готовности помочь другим из породы помогающих? И Брагин, скрепя сердцем, решился на поступок, который ему был внутренне чужд, даже неприятен, против которого противилась вся его свободолюбивая сущность. У него в бумажнике лежала одна крупная купюра достоинством в пятьдесят долларов, поэтому лезть в бумажник не имело смысла. Брагин вспомнил коронный жест своей студенческой молодости, когда многим своим институтским друзьям и приятелям он запросто выгребал до основания из кармана пригоршню серебра, и отдавал все-все, самое последнее до копейки, не пересчитывая. Разумеется, тогда не то, что бумажника, тряпочного кошелька не водилось у Брагина-студента. Несколько позже он со страшным удивлением и потрясением увидел подобную сценку в программном фильме о поколении двадцатилетних – «шестидесятников» – у Марлена Хуциева. Когда один из героев с «Заставы Ильича» таким же образом, не считая денег, даже не глядя на них, выгребал все до последней копейки из своего кармана, по первой просьбе своего в чем-то нуждающегося друга. Но то был друг…
Надо же – не он один додумался до такого жеста юности… Тогда этот символический дружеский жест Брагину казался паролем их поколения, следующего за воинственными шестидесятниками, затюканного и задерганного, наивного и странного в смешении символов, стилей и нравов, таким же паролем, как и знаменитая песенка Окуджавы – «Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке».
Конечно, первый встречный и слишком назойливый негр не был его другом или приятелем, конечно, у него не было ни малейшего желания пропадать, что скопом, что поодиночке, к тому же что-то в его нагловатом облике сильно раздражало Брагина… Но он все же и все-таки к незнакомому человеку готов был прийти на помощь, пусть и не требуемую, и только потом уже стал жаловаться на отсутствие работы, лепетать про маленьких детей, про свою беременную жену, которая болеет в этом красивом и ужасном городе…
И после последнего небольшого внутреннего колебания Брагин запустил руку в карман своей куртки и выгреб оттуда солидную по объему пригоршню центовой мелочи. Не считая и даже не смотря на содержимое, молча, без комментариев высыпал всю пригоршню в огромную лапу негра и повернулся к нему боком, давая понять, что этот никчемный разговор, парень-попрошайка, закончен. Абзац, гуляй, черная атлетическая рванина, и не кашляй…
Тот проворно сгреб мелочь и гортанно, удовлетворенно, с широкой улыбкой, поблагодарив мистера, и с сосредоточенным видом углубился в изучение содержимого милостыни. Брагин воспользовался затянувшейся паузой и, не прощаясь, неторопливо, с достоинством тронулся дальше, по направлению к своему искомому пирсу.
Уже отойдя на некоторое расстояние от негра, естественно, не ускоряя без нужды шаг, Брагин услышал недовольное громкое мычание здоровяка. Он уже слышал и видел по телевизору в своем отеле этот вопль недовольства, даже негодования старых американских болельщиков баскетбола и футбола… «Бу-у-у… бу-у-у… бу-у-у» – неслось Брагину в след. Очевидно, черный здоровенький папа был в состоянии еле сдерживаемого бешенства, после детального пересчета данной ему мелочи. Возможно, выявилось преобладание желтых монет в один и пять центов над серебряными монетами – даймами и квотами-четвертаками – все это вывело негра из душевного равновесия.
Навстречу Брагину шли какие-то люди и недоумевали, почему сзади надрывался негр с его – «Бу-у-у… бу-у-у» в сторону неторопливо уходящего от него достопочтенного белого джентльмена. Видя, что его негодующее «Бу-у-у» не достает белого мистера, негр стал сзади гортанно выкрикивать ругательства в спину этого мистера. Сначала он гаркнул несколько раз: «Grey bitch!» Но этого оскорбления, переводимого как «седая сука» ему показалось мало, и он заорал громче: «fucking bitch!» И чтобы окончательно испортить настроение не обертывающему на его крик белому мистеру, он стал, как заядлый негодующий болельщик скандировать: «fucking bitch!.. fucking bitch!.. fucking bitch!..»
Брагин обернулся. Негр то приседал на корточки, то порывисто вставал, распрямлялся и швырял в сторону Брагина мелкие монеты, причем орал свои проклятья в его адрес непрерывно и показывал на него пальцем. У встречных женщин в глазах Брагин видел искорки испуга за репутацию начинающего седеть джентльмена, на которого на перекрестке вышедший из себя негр-здоровяк показывает пальцем. Швырял в его сторону монетами и выливал все свое бешенство разочарованного болельщика, все свое негодование на неслыханное коварство белого мистера с такой непотребно малой милостыней. На всех их, сук бледнолицых, недодающих требуемую милостыню в полном объеме и по полной программе социальной помощи нуждающимся черным бродягам…
И тогда Брагин, чтобы прекратить оскорбления с дикими гортанными обзываниями, во всё горло проорал ниггеру:
– Fucking сuckold!
Мол, пшёл вон, прочь, гребаный кэкалд, пропади пропадом. Наверно это было по теме, в жилу, учитывая беременность его жены. Наглый ниггер оторопел от удивления и от ужаса и потрясения открыл рот, мгновенно или даже навеки проглотив собственные оскорбления. Словно онемел и застыл, как изваяние.
Один встречный крепенький, жилистый старичок с морщинистым серым лицом и пронзительно-синим взглядом, похожий на типичного периферийного шерифа пенсионного возраста из американского вестерна отвесил комплемент Брагину:
– Здорово вы его приложили – рогоносцем, – его распирал неудержимый смех, на моём веку негров никто здесь не называл гребаными кэкалдами… сuckold… Поздравляю… Видите у так называемого афроамериканца желание орать моментально пропало. Тут же засунул свой грязный язык в свой вонючий анус. Благодарю вас, непременно воспользуюсь вашим опытом общения с черными наглецами.
– Не стоит благодарности, – ответил Брагин.
«Шериф» с широченной улыбкой поинтересовался у Брагина:
– За что вас так неуважительно окликал тот странный противный тип на перекрестке?..
Брагин, не оглядываясь на негра, только что чередующимися, пугающим криками – «Бу-у-у… Grey bitch!.. fucking bitch» – шокировал встречных прохожих, спокойно парировал:
– Меня… Меня кликал и поносил – меня, седую суку… Но у меня нет желания второй раз откликаться и давать ему милостыню. Видели, как он швырял мелочь в негодовании от количества поданной ему милостыни… Возможно, ему показалось мало. Но последние 50 баксов для командированного во Фриско русского профессора с зарплатой 250 баксов в месяц, давать маргиналу в виде «чаевых» неизвестно за что как-то не с руки…
«Шериф» с нескрываемым любопытством выслушал Брагина, видя до этого своими собственными глазами полёт и звяканье швыряемых в его сторону мелких монеток, и с долей невольного уважения бывалого аборигена этих мест, не удивляющегося местным нравам, притершегося в этой жизни ко всяким правилам и беспорядкам, окинул взглядом с ног до головы Брагина. И глядя глаза в глаза, выдохнул вопрос в сторону прекратившего вопить, онемевшего, застывшего, но малость оживающего во время этого короткого обмена фразами негра: