И золотое имя Таня…

Работа на траулере изматывала его, после вахты Рубцов валился спать, как подрубленный. Робу выдали на три размера больше, экипаж над ним подшучивает постоянно. Шуточки там совсем не те, что в Тотьме, – соленые, морские, да и темы у моряков для разговора все больше про жизнь беспросветную, кабаки да баб. Коля взрослеет месяц от месяца. Он уже не краснеет от вопросов о том, когда впервые был близок с женщиной, отвечает, сплевывая сквозь зубы: «Давно, в детдоме еще…» Он видит порядки на корабле, восхищается капитаном, пьющим на мостике в шторм кофе, недолюбливает своих непосредственных начальников, которые к нему явно придираются и неуважительно зовут килькой и малявкой. «А когда подрасту, кем буду? – задается он вопросом. – Из подручного переведут в кочегары? И все так же весь в мазуте, весь в тавоте, а попросту говоря – замарашка, грязнуля… видела бы она меня таким… нет, нельзя. Надо учиться, хотя бы на механика, механик – это уже фигура, хоть на судне, хоть на производстве. Вот и предложение имеется в Кировский горно-химический техникум: заполярный край, высокая стипендия, общежитие, устройство на комбинат по окончании, наконец. Решено, буду учиться на горного техника. А как же море?» Николай еще долго размышлял об этом и решил, что романтику бурь сподручнее познавать в капитанском кителе, а поскольку такой карьерный рост у него не предвидится, так и бог с ним, с морем…

Заявление Рубцова об увольнении на корабле встретили с удивлением: рановато еще, досыта морской романтики не нахлебался. Но когда узнали, что парень едет учиться, одобрили и отпустили с миром. Сентябрь нового 1953 учебного года Николай Рубцов встретил на Кольском полуострове в качестве учащегося факультета маркшейдеров Кировского горно-химического техникума.

* * *

– Алло, здравствуйте, это Татьяна Ивановна, – она была довольна, что смогла дозвониться с первого раза.

– Скажите, почему дипломная работа о Рубцове не получила «отлично»? Может быть, виновата я, не надо было приезжать?

Научный руководитель внимательно выслушал вопрос.

– Никто ни в чем не виноват, так уж вышло, студент защищает свою работу, и если он делает это на «хорошо», кто ж ему поставит «отлично».

– А может, все-таки дело во мне? – беспокоилась Татьяна Ивановна. – Я же видела, как в комиссии на меня смотрели: с недоверием, как будто я это все придумала, – сказала она и расстроилась: – Сама виновата, конечно сама, а кто велел на склоне лет создавать себе ненужные переживания воспоминаниями о далекой юности? Молчала же об этом почти сорок лет.

– Конечно, Татьяна Ивановна, дело в вас, – раздался в трубке голос научного руководителя, – каждый, кто слышал о Рубцове-поэте, примеряет на себя чувства его лирического героя. Поэта все любят, а вот поэт любил вас, и, судя по всему, сильнее всех остальных своих женщин, поэтому у любого здравомыслящего человека возникает вполне нормальное чувство ревности: а что он в ней нашел?.. И каждый решает его по-своему. Вам тяжелы людские пересуды, ну да теперь уж ничего не сделаешь, ваши отношения с Рубцовым стали всенародно известны, и каждый может по этому поводу высказать свое мнение, хотя, по-моему, некоторые уж лучше бы помолчали…

– Вы знаете, – Татьяна Ивановна напрягла голос, – иногда мне кажется, что я зря все это затеяла, но я не могла отказать одному хорошему человеку.

– Вы о Вячеславе Сергеевиче?

– Да, о нем, он же меня упросил рассказать про Рубцова.

– А вы напишите воспоминания об этом, очень интересное продолжение рубцовской темы получится.

– Но ведь вы знаете, он так ужасно ушел из жизни, я считаю, что где-то непонятым и незаслуженно отодвинутым на второй план.

– Вот об этом тоже напишите.

Они еще долго говорили на разные темы, время от времени возвращаясь в Рубцову.

– Вы знаете, Татьяна Ивановна, продолжение стихотворения «Я умру в крещенские морозы…?»

– Знаю, как же, но не всё, кажется, помню начало.

– И все начало знают, но страшная правда – в последующих строчках:

А весною ужас будет полный,
На погост речные хлынут волны.
Из моей затопленной могилы
Гроб всплывет, забытый и унылый.
Разобьется с треском, и в потемки
Уплывут ужасные обломки.
Сам не знаю, что это такое…
Я не верю вечности покоя.

– Вот покоя-то ему и нет! История жизни Рубцова вытащена на всеобщее обозрение, и эти «ужасные обломки» мы сейчас созерцаем.

– А почему ужасные?

– Потому что правда у всех своя: и у Дербиной, и у писателей-почвенников, и у разночинной братии «рубцеведов» и «рубцелюбов».

– Да, забыла совсем, – Татьяна Ивановна снова заволновалась, – меня же приглашали в Москву на телевидение в передачу про Рубцова, сказали, что будет его дочь, Дербина и писатели.

– Ни в коем случае не надо ехать, – быстро ответил собеседник, – им нужны только шоу и рейтинги, уж если здесь нет понимания, то на телевидении не будет и тем более. Все это затеяно ради сенсации: Дербина будет утверждать, что поэт умер сам, а она ему только пальчиками горло поцарапала, оппоненты будут обличать ее и обзывать волчицей. Ничего не решат, только переругаются и еще больше народ запутают.

– Так я и не поехала, – отвечала Татьяна Ивановна, – сказала, что болею…

В тот вечер она долго перебирала свой альбом, смотрела старые газетные вырезки. Вот оно, искомое фото: она с невысоким худеньким человекам в очках, Вячеславом Сергеевичем Белковым. Он был журналистом, критиком, но главное – биографом Рубцова. Именно он в далеком 1991 году написал ей первое письмо с просьбой рассказать о знакомстве с поэтом. «Никогда бы не подумала, что это тоже будет история». Татьяна Ивановна открыла тетрадь и начала записывать. Оказалось, что память не подвела и как сейчас она помнит все детали их переписки и встреч с Белковым…

Письмо из Вологды было неожиданным и очень расстроило адресата. Неизвестный Татьяне Ивановне журналист Вячеслав Белков спрашивал ее о знакомстве с Рубцовым. «Откуда он узнал? Столько времени прошло, и зачем все это, кому сейчас надо шевелить старое?» Татьяна Ивановна огорчилась не на шутку. У нее семья: муж, дети, мало ли что могут подумать, да и о чем писать? Ей казалось тогда, что все давно забыто и увлечение мальчиком Колей Рубцовым навсегда осталось в ее далекой юности. Кому нужны эти воспоминания? Страна в ужасном положении, людям надо думать о хлебе насущном, а не прошлое ворошить. Много чего тогда перевернула в мыслях, вспомнила одно, другое, а в итоге, когда села писать ответ, получился вежливый отказ. Журналист оказался настойчив, через какое-то время снова пришло письмо – и снова вежливая просьба рассказать хотя бы в общих чертах о самом знакомстве с Рубцовым в Тотьме во время учебы. Татьяна Ивановна мучительно долго думала, о чем написать, так чтобы не обидеть семью и не навлечь на себя ненужные пересуды. Ее краткие заметки о Рубцове были опубликованы в газете в июле того же года.

Белков не оставляет Татьяну Ивановну в покое, он пишет, что воспоминания надо продолжать, что многие стихи поэта могут быть навеяны событиями далекой юности и только она может пролить свет на истоки поэтических образов. Да, она знала об этом, знала еще с 1969 года, когда через 15 лет после расставания случайно встретила в Вологде Рубцова. Тогда еще не было местечка Старый базар, потому что не было нового рынка. Вся площадь, примыкающая к бульвару, была занята торгующими из южных республик и полностью заставлена какими-то лавками, ларями, навесами. Посреди этого восточного базара кощунственно возвышались остовы двух обезглавленных церквей, превращенных в мясные павильоны. Чтобы обеспечить прямой проход, в алтарных частях бывших храмов были прорублены двери. Одним краем базар выходил на улицу Маяковского у здания пединститута, который в тот год она заканчивала, другим – упирался в старый бульвар, березовую аллею, протянувшуюся от памятника Ленину до здания педучилища. Именно там, в полусотне метров от памятника, как раз напротив входа на рынок, и увидела Татьяна Решетова в июле 1969 года Николая Рубцова. Об этой встрече она спустя годы будет рассказывать неоднократно, но тогда, в 1991 году, она решила, что хватит воспоминаний, и сказала Белкову нет. Их переписка оборвалась.

Татьяна Ивановна снова разволновалась. Каждый раз, вспоминая последний разговор с поэтом, она невольно думала, почему же он оказался так жесток к ней в стихотворении, востребованном вскоре после их встречи и опубликованном в популярной тогда молодежной газете «Вологодский комсомолец».

Это было как раз накануне первого сентября 1969 года: она, как обычно, открыла «молодежку» и обнаружила в ней подборку стихов Рубцова. Прочла, расстроилась. Стихи вроде бы как и без имени, но она точно знает – это про нее. «Письмо», «Ответ на письмо». Поэт вспоминал события после августа 1954 года, когда она уехала по распределению в Азербайджан:

Дорогая! Любимая! Где ты теперь?
Что с тобой? Почему ты не пишешь?
Телеграммы не шлешь…
Оттого лишь – поверь
Провода приуныли над крышей.
Оттого лишь – поверь – не бывало и дня
Без тоски, не бывало и ночи!
Неужели – откликнись – забыла меня?
Я люблю, я люблю тебя очень…

Стихотворение датировано 1956 годом. Наверное, написано, когда она, Татьяна, еще работала в закавказской республике. А вот рядом еще одно, в продолжение:

Что я тебе отвечу на обман?
Что наши встречи давние у стога?
Когда сбежала ты в Азербайджан,
Не говорил я: «Скатертью дорога».

Да, я любил. Ну что же? Ну и пусть.
Пора в покое прошлое оставить.
Давно уже я чувствую не грусть
и не желанье что-нибудь поправить.

«Какой обман – он что, что-нибудь знает?» – Татьяна заметно нервничала. Ей не хотелось, чтобы некоторые факты из ее жизни того периода стали известны широкому кругу, тем более Рубцову. Концовка стихотворения показалась ей особенно обидной:

Слова любви не станем повторять
И назначать свидания не станем.
Но если все же встретимся опять,
То сообща кого-нибудь обманем…

«Кого обманем?» Впрочем, кого предлагал обмануть Рубцов молодой замужней учительнице, было понятно. Их разговор тогда у рынка она помнила в мельчайших подробностях. Татьяна опаздывала на консультацию перед выпускными экзаменами и торопилась во второй корпус педагогического института, что на улице Мальцева Бежала бегом (а разве можно бежать шагом?) и вдруг увидела Рубцова. Он шел в компании какой-то неряшливо одетой женщины в зеленом пальто. Бросилось в глаза, что шли они не вместе, он был на полшага от нее, но это не мешало им о чем-то разговаривать. Татьяна вспомнила, что хотела было пробежать мимо, но, узнав Рубцова, оглянулась и невольно окликнула: «Коля!» Он обернулся, на мгновение застыл, словно оцепеневший, «сделался какой-то нездоровый,» – вспомнила свои ощущения Татьяна Ивановна. В тот момент она разглядела его очень хорошо. Плешина, черный мятый костюмчик, нервная дрожь в коленях: «… По внешности понятно, что живется ему нелегко», – сделала вывод Татьяна, и учительнице-аккуратистке сразу же вспомнились ровные проборы и стрелки на брюках другого Коли Рубцова из середины пятидесятых. Да, время меняет. Николай был растерян, она вспомнила, как он попросил хотя бы три-четыре минутки поговорить. «Я опаздываю на консультацию», – возразила Татьяна. «Ну пожалуйста», – почти умоляюще сказал он…