Русы

– Мы не пойдем по Днепру, – сказал князь.

– Нет? – Удивился Свенельд.

– Мы нападем с севера.

– С севера? – Удивился Свенельд, – но это же дольше.

– Вот видишь – если ты удивился, то как удивится каган? – Святослав засмеялся, откинув голову. С бритой головы плеча коснулась оставленная одинокая прядь волос – признак знатного рода. А род Святослава – знатнее некуда. Сам Рюрик его дед.

– Хм, с севера говоришь, княже, – Свенельд долго смотрел вдаль, обдумывая услышанное. – Нам придется идти по землям печенегов.

– И я их куплю, печенегов, – ответил князь. – У нас мало конницы; а без конницы войско не войско.

– Драться они не умеют, – презрительно отозвался Свенельд.

– Зато умеют стрелять из луков, добивать отступающих и бить из засады. Да – и убивать раненных, пленные нам не нужны. И чем больше печенегов ляжет на поле брани с хазарами, тем меньше их пойдут в набеги на наши земли. Готовь ладьи, воевода, мы выступаем. – Князь пошел.

Царя Иосифа в ужасе настигла весть, что русы, как ястребы сверху, прыгнули на Итиль. И царю пришлось срочно спешить туда. Хорошо еще, гарнизон в крепости мощный. Но все равно – кагановы силы разбросаны, а полагаться на степных кочевников-союзников, на эти отбросы, ненадежные, что летний дождь, мог только дурак. Ладно – стены Итиля взмывают вверх, и никому не удавалось его взять. Князь русов безумец – придти к неприступной крепости, в лапы к царю. Иосиф усмехнулся – не пройдет и пол дня, как его бессмертные, знамя пророка, раскидают по полю этих уставших в дороге русов. Войско кагана через ворота-горлышко крепости растеклось по полю густой сметаной.

И войско русов стояло наготове. Впереди – копейщики в три ряда. Позади – два ряда стрельцов. Еще позади них – основные силы, с мечами и топорами, которые скоро понадобятся для ближней свалки, для кромешного месива тесной схлестки. Где жернова мясорубки, где самое то – боевые ножи, с пол метра. Где мечи, булава и кистень. Где решается все – без конницы и лучников, лупящих издалека. Друг другу в глаза, вспарывая животы. Где не ускакать, а только рубить, рубить, рубить, заручившись Перуном. Чтобы выжить и победить.

Царь дал знак, и первые ряды кара-хазар сорвались в бой. Легкие, быстрые, словно молния, они подскакали к русам и дали залп. Русы пригнулись к щитам, второй ряд их поднял наполовину, третий повыше – стрелы хазар застучали по дереву. Русы укрылись сплошной коробкой, оставив лишь редкие щели, в которые попадала дура-стрела. Так и есть – с десяток воев по неопытности где-то рядом взвыли. Умнее будут – русы теснее сжали ряды. Кара-хазары, развернувшись для нового разбега на стену русов, выхватывали жиденькие степняцкие стрелы с колчанов.

Топот копыт. Серая масса кара-хазар несется клубком. Ближе, еще ближе – каган дал приказ. Уже захрустели, согнувшись, луки, уже кара-хазары привстали на конях.

– Пасть!!! – Взревел Асмуд, и копейщики разом свалились вперед.. Стрельцы разжали пальцы – тяжелые стрелы русов, взвизгнув, прожгли лавину кара-хазар. Выдергивая с коней щупленьких степняков, прошивая жиденькие доспехи – три ряда стрельцов все поливали и поливали дождем тающую конницу кара-хазар. Дай бог треть, заметавшаяся, развернулась, надеясь вернуться целой – нет, последний залп стрельцов с мощных луков выкосил почти всех, пришпилив спины к коням.

Царь Иосиф хрустнул кулаком в лицо подвернувшемуся поблизости беку. С оттяжки – бек повалился и заскулил.

– Почему, почему, ишаки и кучи навоза, стрелы русов сносят с коня. а наши лишь царапают их доспехи? – Налитые кровью глаза царя обвели побелевших беков.

– Царь, они у них тяжелее. И длиннее, – чуть слышно ответил кто-то. – А доспехи у наших конников слабые.

– Без тебя вижу, – царь стал остывать. Только дышал, как загнанный конь, вглядываясь туда, где посреди поля корчились ошметки кара-хазар.

– Отправь в бой настоящую конницу, а не этот рваный хлам, – сквозь зубы выплюнул царь, не сводя глаз с поля боя. Русы, гремя доспехами, шли вперед. Понемногу, мощно, уверенно.

Белые хазары, элита, самые могущественные беки со своими воинами, рослыми и свирепыми, выстроились для разгона на ряды русов. Смотря на клочки сгинувших кара-хазар, богатуры презрительно скривились. Сейчас наглые русы увидят, что такое гнев кагана. Сейчас они ощутят страшный удар настоящей конницы – не той, что дергалась по земле, распластанная и переломанная. Горе вам, русы, горе. Белые хазары – богатуры сорвались по взмаху руки. Жалобно загудела земля под копытами тяжелых конников. Тук, тук, тук – конница в доспехах вот-вот впечатает в красно-щитную стену русов. Русы, встав, опустились на колено и уперли древки копий в землю. Миг – и железный квадрат превратился в ежа. И захотелось богатурам-хазарам в первых рядах свернуть в бок, обогнуть колючую стену. Поздно. С разгона гордость Хазарии влепилась в ежа – и разгон ее погубил. Русы не промялись, как все, под ударом тяжелой конницы, а она, застряв на колючках, в агонии пыталась развернуться. Никак – сзади свои же, хазары, напирали. Не повернуться, не достать мечом спрятавшихся в колючках русов, не отступить.

– Ух! – Лучники вспотели, дергая стрелы из колчана и расстреливая в упор зажатых на копьях хазар. Стрельцам даже не надо целиться – лишь потуже натянуть лук и послать в конскую кашу. Ряды копейщиков-русов, сдерживая продырявленную взбесившуюся конницу копьями, стояли. Стояли со вздутыми венами лбов, стояли, хрустя суставами на пределе, стояли, нагнувшись вперед, сверля копьями дальше. Ломалось копье – рус обломком, вынырнув сбоку неповоротливого всадника, втыкал в просвет меж доспехов.

– Пора! – Святослав с дружиной влетели в кашу копейщиков и хазар. Верткие русы резали сбоку и снизу; все новые и новые семечками сыпались на замурованных копейщиками хазар. Великан Икмор, друг князя, просто толкал коня вместе с всадником – и беспомощный конник барахтался уже на земле, пока топор Икмора не успокаивал сверху. Святослав расчищал борозды, шуруя двумя мечами – справа и слева от него самые опытные дружинники щитами прикрывали князя. То там, то здесь хрипящую и застрявшую конницу хазар вспарывали клины русов.

Копейщики, выпустив копья, падали, словно мертвые – на смену им в горы наваленных конников прыгали все новые и новые русы. Отдохнувшие, соскучившиеся по бою – полежи, копейщик, остынь. Ты свою задачу выполнил – теперь мы. Пусть грудь ходит колесом, пусть дрожащие руки как не свои, пусть внутри все пересохло – сдюжили, братцы, выстояли. Кому-то было не выбраться из-под кучи коней – он кричал: – Поможите-е-е-е…

Царь Иосиф обессилено откинулся в позолоченном кресле. Беки, столпившись рядом, боялись дышать. Будь проклят князь русов – это из-за него могущественные и знатнейшие беки, цвет каганата, его дыхание, стоят и дрожат тут как стадо облезлых баранов. Князь русов, дерзец – когда ты, наконец, отступишь? Или запросишь мира – и беки, смотря тебе в глаза сверху, припоминая эту гнусную дрожь, милостиво объявят волю кагана, надевая на тебя цепи и плюя, исказив в гневном оскале толстомордые лица. Или отхлещут на площади, перед тем, как отдать палачу. Когда, рус?

– Пехоту, гоните пехоту, – резко выдохнул царь, еще не придя в себя. Зашумели плети тарханов – из ворот крепости, понукаемые на бойню, тысячами выползали и строились ремесленники, горожане, чернь. Эти будут стоять до конца и не дрогнут. Ведь там, за стенами, их жены и дети, их дома. Да и свирепый царь в случае бегства одарит мучительной смертью – так не лучше ль погибнуть в бою, в славе и гордости. Пехота все высыпала и высыпала, вырастая из-под земли. Русы, отдышавшись, пошли.

Чернь стояла насмерть, ведь ее было намного больше. И отступать было некуда – взбешенный царь приказал закрыть ворота. Войско князя вначале завязло, но полк вятичей взмахами страшных секир расколол хазар пополам. И с двух сторон, в бока хазарской пехоте, дружно ударили конницы. Конница русов, серебряная, молча; и печенежская, зловеще черная, завывая и гикая. И пехота растрескалась, яростно огрызаясь. И побежала, кто куда – но не уйти от печенежских арканов. Много рабов наберут печенеги сегодня – и менялы невольничьих рынков обрушат цены. Много…

– Спускайте бессмертных! – Царь Иосиф заметался по балкону. – Вы, сучьи дети, – он лопнул глазами на беков, – говорили, что Святосляб дурак и сопляк? Вы-ы-ы-ы!

Он пошел по рядом беков, чьи лица враз побелели. На кого падет перст правителя, кто станет таким самым нужным козлом отпущения, чтоб остальные беки, готовые обмочиться под себя, с тихим выдохом вновь родившегося медленно опустили животы? Ну-у-у же, быстрей… Один бек грохнулся в обморок.

Оплошал ты, царь, оплошал сразу. Ведь толком не знал, как люто в ближнем бою рубятся русы, не знал же? Прозевал, проворонил. И поставил против них степняков – тьфу. Степняк хорош в седле, с луком, а в ближнем бою он квел и хлипок. Ты подумал, числом задавишь? И здесь оплошал – степняки легли, что трава, под жилистыми ногами русов. И сейчас на чаше весов – твоя голова, царь. А может быть, и все царство. Так что надеясь еще где-то там, в глубине души, что конница бессмертных спасет бой, глядя на русов, ты вдруг понимаешь – нет, конница пропадет! Ты это знаешь – и все. Вспышкой озарения. Не хочется в это верить, но… Но надейся, царь, надейся, если больше делать нечего.

Знамя пророка, солнце кагана – тяжелая конница безумных диких наемников, чьим хлебом была битва. Они, все в броне, опустили пики. Миг – и сорвутся в центр боя, не щадя ни своих, ни чужих. С пригорка, который поможет набрать разгон – и безумные толпы неверных настигнет воля Аллаха. У них пройдено сотни битв, у них брони покрыты вмятинами, они не знают, что такое поражение. Они побеждали всегда и везде – недаром царь берег эту конницу, как зеницу ока, и пускал ее в ход лишь в самый тяжелый момент. Вот и сейчас бессмертные снова докажут свое превосходство. Ураганом закованной ярости. Многотонная лава пошла, набирая разгон.