За спиной адъютанта Его превосходительства. Книга первая

Макар искренне обрадовался такому исходу дела. Половина – это всё же больше, чем ничего.

– Ну, а теперь беги! И запомни: я жду тебя обратно через неделю!

– Не у… – взмолился Макар.

– «У»! – не внял мольбам «Чекист».

С улицы донёсся неясный шум. «Чекист» выглянул в окно: поднимая клубы пыли, по направлению к дому, маша револьвером, нёсся Сазанов.

Не тратя больше слов, «Чекист» вытолкнул Кусачего в окно, выходящее в огород. Дополнительно полученное ускорение коленом под зад позволило Макару быстро раствориться в могучих зарослях лопуха. Убедившись в дематериализации связного, «Чекист» выхватил из кобуры громадный маузер и стал расстреливать «белый свет». Аккомпанементом выстрелам работали дикие крики на тему: «Стой, стрелять буду!»

Ворвавшийся в хату Сазанов застал только своего коллегу, заковыристо матерящегося у распахнутого окна.

– Ушёл… – смачно выматерился «Чекист». – Ух, как я хотел его «достать»!

Он нехотя вложил расстрелянный «до железки» маузер в кобуру: явно ещё не настрелялся.

– Ну, пошли глядеть трофеи!

Совместными усилиями они сбросили хворост. Разворошили сено. Под ними оказался целый женский гардероб, спрессованный до толщины человеческого скелета: платья и юбки из «жатки» и панбархата, горжетки и манто из горностая и соболя, всевозможное нижнее бельё из шёлка и гипюра, и, наконец, роскошная котиковая шуба.

– Моё!

Из-за калитки донёсся истерический вопль. Растрепанная Одарка, с невидящими глазами, но хорошо разглядев имущество, влетела во двор, и попыталась широко раскинутыми руками охватить воз.

– Моё!

«Чекист» коротко хохотнул.

– Ё, моё! – «срифмовал» он. – Это ж – конфискат, тётенька! Соображать надо!

– Моё!

Одарка продолжала орать классическим благим матом, не обращая ни малейшего внимания на разъяснения «товарища чекиста».

Эффектно захлопывая кобуру с маузером, «Чекист» снисходительно пробасил:

– За помощь, конечно, спасибо…

И тут случилось невероятное в практике взаимоотношений Чека и обывателя. Одарка медленно поднялась с воза и пошла на «Чекиста». Подперев бока полными руками и широко расставив красивые длинные ноги, она тяжёлым взглядом карих глаз принялась испепелять «товарища».

– Спасибо, говоришь?!

Её голос был полон ядовитой иронии.

– За помощь?! Да в гробу я видала твоё «спасибо»! Я, что, по-твоему, «за спасибо» старалась, жизнью, можно сказать, рисковала?!

Она с усмешкой взглянула на притихшего Сазанова, и безжалостно добавила:

– Даже честью своей девичьей, можно сказать, пожертвовала! И тоже – «за спасибо»?! «Спасибо» вам за такое «спасибо»!

«Чекист», не привыкший к работе с населением вне подвалов Чека, принимал критику молча. А Сазанов начал оправдываться тем, что ничего и не было, так как всё было по любви, потому что – по взаимному согласию. Что касается «девичьей чести», то к её утрате, судя по некоторым параметрам, он не имеет никакого отношения. Но, вдруг, словно передумав, он не стал развивать тезис о «добровольности акта любви», и неожиданно просительно обратился к коллеге:

– А и в самом деле – человек ведь старался! Да и зачем нам это барахло? Нам – ни к чему, а товарищу – польза! Может, пойдём навстречу трудящимся, а?

Как бы раздумывая, «Чекист» почесал пятернёй макушку. Потом махнул рукой.

– Ладно, чёрт с тобой: забирай тряпьё! Но телеги и лошадей я конфискую!

– Не стой, как пень!

По получению распоряжения и с молчаливой санкции «Чекиста» Сазанов кинулся помогать молодке. Охая и ахая от восторга, Одарка стаскивала с возов желанную добычу, нагружая тяжеленными кипами мускулистые пролетарские руки ухажёра. Сазанов почему-то радовался вместе с Одаркой. И делал он это так искренно, словно лично сам презентовал ей «несметные сокровища».

Обнаруженная под парчой грязная мешковина не стимулировала дальнейших поисков. Брезгливо отряхнув сор с рук, Одарка доложила «Чекисту» об окончании разгрузки. Тот приказал Сазанову, уже расположившемуся в хате в пределах досягаемости бутыля с самогоном, взять одну лошадку под уздцы, а сам взял другую. Процессия двинулась в направлении камеры хранения «вещдоков».

По прибытии на место «Чекист» с негодованием услышал от нетрезвого, как всегда, ключника, что «местов нет». После экспресс-инспекции помещений он вынужден был согласиться с ключником. Срывалась перспективная сделка, сулящая изрядный доход – и, вздохнув, «Чекист» отправился «за правдой» к Председателю ВУЧека. Однако тот, сославшись на отсутствие «дополнительных мощностей», а также на свою исключительную занятость, посоветовал ему проявлять большую самостоятельность в оперативных вопросах.

Недоумевая в рамках дозволенного статусом, «Чекист» развёл руками.

– На дому, что ли, хранить их?!

– Думайте сами… Вам поручено это дело – вот и решайте. Сами.

Председатель отвечал рассеянно, едва вникая в существо вопроса. Он был занят нешуточным делом: готовил информацию для печати о результатах работы Чека за отчётный период. В последнее время участилась критика на отсутствие гласности в её деятельности – вот он и решил «огласить» весь список «приведённых в исполнение».

– Как «думайте сами»? – растерялся «Чекист»: он ведь был «по другой части». – А…

– Ладно, оставьте рапорт: я рассмотрю… потом.

– Как «потом»?! А куда же я…

Но Председатель, уже не слушая его, лишь махнул рукой в сторону двери. Не ожидавший такого «недопонимания значимости», «Чекист» ещё некоторое время громко сопел носом, стараясь привлечь внимание начальстава к своей персоне и её вопросу. Но начальство и не думало откликаться на этот «крик души посредством сопения носом». А посему незадачливому ходатаю не оставалось ничего другого, как удручённо почесать затылок и удалиться.

– И здесь – то же самое!

Уже находясь в коридоре, Козлов огорчённо констатировал поразительное сходство «красных» и «белых» бюрократов.

– Что ж, придётся действовать на свой страх и риск…

И на этот раз «Чекист» остался верен себе, решив не думать, а действовать. Что же касается формулировки «на свой страх и риск», то он мог её и не озвучивать: иначе он и не умел…

Глава двенадцатая

Жора Лбов, мальчик – хотя, какой мальчик: половозрелый юноша шестнадцати с половиной лет! – ехал в том же поезде, что и капитан Концов «сотоварищи». Как и все, кому не повезло меньше остальных, он стал свидетелем «плюрализма мнений» в лице «вольной армии батьки Дьявола». Не меньше остальных его впечатлила и последовавшая за этим экспроприация имущества пассажиров, а также приватизация, возможно, с дальнейшим обобществлением, дюжины особей женского пола.

Сам Жора претерпел всего лишь нравственный ущерб от лицезрения неблагородных физиономий «борцов за народ». Его жалкая котомка с остатками нехитрой снеди и сменой белья не вызвала энтузиазма ни у одного экспроприатора. Поэтому, когда поезду было дозволено продолжить путь, Жора лишь проводил сочувственным взглядом вполне материальные трофеи «борцов за идею».

Беспокоиться о ком-то ещё, кроме себя, ему, по счастью, не было нужды: он ехал один. Ехал к своему папе Сергей Палычу Лбову, полковнику Волонтёрской армии, который должен был ожидать их вместе с мамой в Красильниково. Однако мама Жоры, не потерявшая ещё привлекательности рыжеволосая тридцатидвухлетняя Елена Пална, по мужу Лбова, в девичестве – Спиральская, от совместной поездки к папе уклонилась, сославшись на исключительную занятость неотложными делами. И это было сущей правдой: Елена Пална была сверх всяких мер загружена наставлением многочисленных рогов незадачливому супругу. Она, если и покидала одно любовное ложе, то только для того, чтобы тут же перебраться на другое.