Владивосток – Порт-Артур

* * *

– Итак, дорогой мой Вилли, если десерт тебя устроил, давай перебираться в кресла или на диван. Я расскажу тебе о том, что мне пришлось пережить и передумать за эти несколько месяцев нашей разлуки. И что, собственно говоря, хочу тебе предложить. Вернее, даже не так: не предложить, а напомнить тебе об одном твоем же давнем предложении, которое сегодня готов с благодарностью ответственно обсудить.

– Хм… Ники, – Вильгельм бесцеремонно прервал кузена, не успев даже дожевать кусок запеченной оленины, которым вознамерился заесть последнее из пирожных, – перестань, пожалуйста, распинаться передо мной, как перед своим Госсоветом. Давай так: к делу, так к делу. Но бутылочку с рюмками мы берем с собой. И еще – вот эту тарелочку. Не возражаешь? Кстати, уж если ты столь категорически настаиваешь на секретности, я попозже покажу тебе один документ. Только тебе. Над ним я провел не одну бессонную ночь… Но прости, ты ведь начал говорить о каком-то моем предложении?

По ходу ужина кайзер успел несколько успокоиться, поскольку задача подведения Николая к мысли о военном союзе отпала сама собой: царь говорил о том же. Но, что интересно, говорил пока явно от себя, не цепляясь за инструкции Ламсдорфа и как будто вовсе не страшась извечного антигерманизма Аничкова дворца.

Значит, вопрос только в том, сколь точно Бюлов с Гольштейном попали в цель, составляя проект договора. Во всяком случае, ту правку, которую он собственноручно внес в подготовленный ими исходник и которую Вильгельм посчитал необходимой. Ограничивая действие договора только границами Европы, можно было не опасаться за судьбу турок и не плодить себе врагов в САСШ и Японии: неизвестно же еще, чем там все у русских закончится. Но пусть хоть так, пускай в усеченном виде, – только бы он подписал! Только бы удалось вбить первый клинышек между Петербургом и Парижем!..

– Тебе разве откажешь, Вилли? Сам ведь возьмешь, что понравилось.

– Ха! Ты же меня знаешь! – Вильгельм довольно расхохотался, чуть не вывалив по пути на ковер все содержимое тарелки с закусками. – Ну, так и что, мой дорогой, ты мне намерен припомнить? Я весьма заинтригован…

– Хорошо ли ты помнишь, Вилли, тот день, когда предложил моему родителю раздел Европы? И в ответ он не просто жестоко высмеял тебя, но и бестактно допустил огласку этого факта…

– Ники… Зачем? Зачем ты об этом? – по виду Вильгельма нельзя было сразу понять, куда сейчас вывернет его холеричная натура – на обиду, крик или на депрессивную прострацию. Очевидным было лишь то, что память о давней бестактности Александра III с того самого времени сидела болезненной занозой в уязвленной гордыне кайзера, и неожиданное «наступление на любимую мозоль» мгновенно вытащило тягостные переживания из потаенного уголка души, где они до этого прятались. – Мне слишком больно об этом вспоминать. Ведь он тогда не только…

– Вилли, постой. Я напоминаю тебе об этом лишь с одной-единственной целью, – Николай встал, пристально глядя в глаза Вильгельму. – Я не только как давний друг и родственник, но как государь и самодержец Всероссийский приношу тебе, императору Германскому и королю Прусскому, глубочайшие и искренние извинения за сказанное тебе тогда императором Александром Александровичем. И смиренно прошу тебя о прощении за то, что не сделал этого ранее и публично. Но огласка этого факта…

– Ники! – Вильгельм резко вскочил и, вплотную подойдя к Николаю, положил правую руку ему на плечо. В глазах кайзера стояли слезы. – О, брат мой! Наконец-то. Свершилось правосудие Господне! Я ведь уже начинал думать, что никогда не услышу этого от тебя. Ники… ну, почему ты молчишь?

– Я прощен, брат мой? Между нашими домами больше нет скрытых обид?

– Боже мой, конечно! Но… Ники, сто чертей мне в печенку, какой ты все-таки неисправимый формалист! И, конечно, мы не будем никому говорить об этом, в свете того, что сегодня обсуждаем. Я вполне тебя понимаю.

– Вилли, прости. Это совсем не формализм. Я должен был это сделать. И это услышать. Ибо только теперь мы можем, вполне доверяя друг другу, обсуждать всё и планировать наши дальнейшие совместные шаги.

– Дорогой мой, не становись скучным в такой момент! Сегодня ты творишь историю! Хотя это и не повод мучить меня высокопарными фразами. Но ты даже не представляешь себе, сколь сильно облегчил мою душу! Скольким сомнениям, терзаниям и печалям положен конец. Я счастлив, что этот день все-таки пришел, и недомолвок между нами отныне нет… За тебя, Ники!.. Прозит! А теперь рассказывай, что ты хочешь мне предложить. Я – весь внимание. Но имей в виду, что, возможно, и у меня к тебе будут встречные идеи.

– Хорошо. Только, если не возражаешь, начну издалека, – Николай прошелся по салону и, подойдя к шкафу, вынул из него небольшой глобус на малахитовой подставке, подаренный командиру броненосца родственниками кого-то из кают-компанейских офицеров – А вот эта замечательная вещица нам как раз и поможет. Смотри, Вилли, какая тонкая работа. Каждая страна из своего цветного камня, а все границы, похоже, – серебряные проволочки или платина. Просто замечательная работа!

Погляди: вот она, наша старушка Европа. Вот Германия. А вот Россия. Если просто сопоставить масштаб, вся Европа – мелочь в сравнении с ней. Но ведь есть еще и весь остальной мир. А он, как видишь, почти на треть в синих тонах. Это Британия и ее зависимые территории. И еще – Североамериканские Штаты. По правде говоря, Южную Америку мастеру тоже надо было бы выкладывать в зеленых оттенках, как и республику Рузвельта. Он тебе зацепиться у него под боком не даст ни под каким предлогом, не надейся. Ибо такой же твой друг, как и султан: пока ему от немцев что-то надо и не в ущерб себе…

Так что же мы видим, глядя на наш мир? А видим мы, что народ, живший когда-то на одном маленьком островке, сегодня владеет или монопольно собирает дань с земель, в несколько раз превосходящих по площади Россию, если и моря между ними считать тоже. Если сравнивать с Германией, то вообще получается не смешно даже. При этом сегодня именно твоя держава является признанным мировым лидером по темпам промышленного и научного роста, обгоняющим даже североамериканцев.

Я вполне понимаю, что германской торговле, капиталу и предприимчивости тесно в тех рамках, в которых они ныне существуют. Причем в рамках явно искусственных, во многом определенных британским доминированием в морских перевозках, которые островитяне рассматривают чуть ли не как свое естественное и вечное, как сам мир, наследное достояние лендлордов эпохи майората. Справедливо ли это? Риторический вопрос.

Конечно, я постараюсь помочь тебе и твоему народу-труженику: в России столько неосвоенных природных богатств, столько скрытых возможностей, что нам самим и за сотню лет половины не освоить, не поставить на службу людям. Поэтому германский капитал получит в моей стране преференции для самого благоприятного приложения. В наиболее выгодных условиях окажутся совместные предприятия. Мы уже говорили об этом.

Но, к сожалению, будем во всем откровенны, пока большинство крестьян у меня предпочитают тратить свои свободные деньги не на покупку товаров для дома, мешка удобрений или нового плуга для работы, а на водку. Спасибо Витте, кстати. Конечно: доход бюджета! Но он не важнее здоровья народа. Мы с Петром Аркадьевичем думаем о том, как уже в скорости изменить такое постылое положение вещей. Но пока – что есть, то есть.

Большинство же из остальных мировых рынков, подходящих для экспансии немецких фабрикатов и капиталов, узурпированы англосаксами. Поэтому твое решение овладеть морями, построив флот, который заставит бриттов уважать право немцев на свободную, неограниченную торговлю, вполне своевременно и логично. Это историческое решение, сравнимое, пожалуй, только с деяниями царя Петра. Но должен признать, что у тебя пока получается лучше. Петру Алексеевичу пришлось добиваться своего плетью и кровью. Ты же сумел убедить свой народ… Этот бокал за тебя, Вилли! Прозит!

– Ники, признайся, ты ведь мне специально бессовестно льстишь, сравнивая с величайшим из российских императоров? Но увидишь, я буду достоин такого сравнения!.. Итак, за священный союз, который отныне скрепит не только сердца и души двух властителей, но и их народы!

– За наш тайный союз, Вилли. Если мы собрались играть на английском поле, не забывай, пожалуйста, что правила на нем установили они. Сила Британии не только в колоннах броненосцев и бездонности сундуков Сити. Это еще и их дипломатия, где царит тайна реальной политики и полуправда, безответственный намек или, в случае самой крайней необходимости, циничное вранье политики публичной. Так что нам придется о многом молчать. А иногда, уж извини, попросту бессовестно лгать. В том числе и нашим народам, нашим самым ближайшим и верным сподвижникам. Ибо по-другому играть на победу с британцами, как и с североамериканцами, невозможно. Их нужно сперва перехитрить, а уж потом победить. И иного пути нет. Как бы ни было это противно нашему нутру и чести. Слишком много поставлено на кон сегодня… Кстати, ты ведь говорил, что крепкие напитки – это не твое?

– Да… Но это – просто нектар богов, мой дорогой. На такое мое воздержание не распространяется, – рассмеялся Вильгельм. – Тем более, по такому поводу поднять бокал с чем-то другим – это моветон… Задурить дядюшку с его лордствами! Но, пожалуй, на пару у нас это должно получиться… Прозит!

– Так, на чем же я остановился? Ты строишь для немцев флот. Зачем – понятно. И знаешь, конечно, что Германию на этом пути ждет яростное сопротивление со стороны всего англосаксонского мира и их союзников. Не для того же они физически и экономически захватывали две трети мира, последовательно поборов испанцев, голландцев и французов, чтобы с кем-то потом честно конкурировать. Или, Боже упаси, делиться.